Рейн Крюгер - Китай. История страны

Как уже было отмечено, путешествия Конфуция между княжествами, в надежде приобрести влияние над их правителями, стало вполне обычным явлением для ученых в период Борющихся царств, поскольку рост населения, бесконечные войны внутри царств и между ними, нападения варваров, восстания угнетенного народа, технологическая революция, вызванная появлением железа, заставили многих феодальных правителей искать помощи у класса ученых, пользуясь их услугами в качестве советников и дипломатов. Появились целые философские школы, так называемые «Сто школ», и парадокс заключается в том, что на фоне кровавой незатихающей борьбы, продолжавшейся между V и III веком до н. э., в ходе которой крупные царства поглощали мелкие, эти школы обеспечили интеллектуальный расцвет Древнего Китая.

Слово «сто» в названии отражает приверженность китайцев к экстравагантной нумерации, поскольку в действительности главных школ насчитывалось только шесть. Кроме конфуцианцев это были логики, или «школа имен», даосы, или «школа Дао и Дэ», «школа моистов», натурфилософы или «школа инь-ян», и легисты, или «школа законников». Многие ученые посещали академии, из которых самой известной была академия «Ворот Ци», расположенная в столице царства Ци. Основанная правителем около 318 года до н. э. (примерно в то же время Платон основал свою академию в Афинах), она принимала мыслителей со всей страны, обеспечивала их пищей и жильем и награждала самых выдающихся титулом Великого знатока.

Там можно было встретить самых известных лидеров всех шести школ. Ход их мыслей, включая представителей конфуцианства, позволяет составить некоторое представление о воззрениях китайских интеллектуалов второй трети последнего тысячелетия до н. э.

Термин «логики» является переводом китайского названия школы минцзя, которое также можно перевести как «софисты» или «полемисты», но ни один из этих вариантов не будет более точным, чем «школа имен», поскольку именно на именах, или названиях, были сосредоточены последователи этой школы. Они занимались, как писал древний историк, «тщательным изучением мелких деталей в сложных и запутанных высказываниях». Например, они брались доказать, что белая лошадь не есть не лошадь — потому что понятие «белая лошадь» обозначает белизну и лошадь вместе и ничто по отдельности, так что белая лошадь — лошадь не больше, чем ее белизна. Другая линия рассуждений была связана с различием между «всеобщим» — такими понятиями, как «белизна» и «твердость», которые существуют независимо от того, есть ли где-то твердые или белые предметы — и «действительным», например твердым белым предметом. Существует знаменитое утверждение о «раздельности твердости и белизны», суть которого в том, что белизна и твердость не могут быть познаны одновременно одним и тем же органом чувств. Например, глаз видит только белизну камня и не воспринимает его твердость. Рука же, ощупывая камень, воспринимает твердость, но не может воспринять его белизну. Поэтому, как утверждали логики, белизна исключает твердость, а твердость белизну. Всеобщие понятия лежат за пределами действительных форм и черт, как и «идеи» Платона. Мы, однако, можем сказать, что все вещи схожи в том, что они — вещи, но различия возникают при сравнении вещей друг с другом — это знаменитое «доказательство единства схожести и различия». Некоторые понятия являются абсолютными, некоторые относительными: в утверждении «это стол» понятие «стол» является абсолютным, описывающим любой стол, в любом месте, но «это» относительно, поскольку относится к конкретному столу. Относительность еще более наглядно демонстрирует тот факт, что сегодняшнее вчера накануне было сегодня, а сегодняшнее сегодня будет вчера завтра. Точно так же относительными понятиями являются разрушение и сооружение: если кто-то сделает деревянный стол, то с точки зрения дерева это будет разрушение, а с точки зрения стола — сооружение. Возможно, неудивительно, что многие главные светила «школы имен» были законниками — например, один из них составил свод законов для княжества Вэй, — но их аналитическое крючкотворство закончилось ясным социальным выводом: поскольку все вещи относительны и находятся в состоянии непрерывного изменения, все они, по сути, одинаковы и их следует любить, не проводя различий.

Даосизм, как и учение Мэн-цзы (372–289 гг. до н. э.), выдающегося распространителя конфуцианской философии, обучавшегося у внука Конфуция, появился через век после смерти Учителя; даосизм, основанный Лао-цзы, получил полное толкование усилиями Чжуан-цзы, современника Мэн-цзы. Даосизм как философскую школу следует четко отличать от религии с тем же самым названием. Философский даосизм основан на следовании природе — так, например, смерть воспринимается даосами как естественное следствие жизни. С другой стороны, религиозный даосизм противостоит природе — например, ищет способы избежать смерти, — и в этом отношении его духом является наука, так что благодаря религиозному даосизму были сделаны многие научные достижения.

Даосисты-фидософы высмеивали Конфуция за тщетные усилия спасти мир. Мир, считали они, следует предоставить самому себе: они заявляли, что, если бы мир можно было спасти, выдернув из своего тела единственный волосок, они все равно бы этого не сделали. Их отправной точкой было сохранение себя и избежание ранений, чего можно достичь, если укрыться в горах или лесах и вести жизнь отшельника. Они превозносили бесполезность, приводя в пример священный дуб, который избегал топора потому, что его древесина ни на что не годилась. И все же, несмотря на все старания даосов не делать ни добра ни зла, возможность страдания оставалась, поскольку «причина моего большого несчастья в том, что я имею тело. Если бы не было тела, то откуда бы взяться несчастью?» Таким образом, на финальной стадии своего развития даосизм стал мистическим. Его последователи ставили себе цель увидеть жизнь и смерть, себя и других с высшей точки зрения: очистив разум от всех знаний, они стремились выйти за пределы этого мира и достичь следующего, в котором собственное «я» исчезало, слившись со вселенной.

Хотя слово «Дао» обычно переводят как «путь», для последователей даосизма этот термин имел более глубокое значение. Для них Дао — начало всех вещей, великий единый комплекс небытия, из которого появилось бытие, и, следовательно, все существа и вещи. Само по себе Дао не сущность, а всеобщее и безымянное, через которое появились все именованные вещи, унаследовав от Дао то, что называется Дэ — энергию или силу и то, чем вещь является по своей природе. Дао производит квинтэссенцию, Дэ наделяет ее природой. Человек должен всегда следовать Дэ, ограничивая свои действия только тем, что необходимо или естественно для него — никогда не прилагая чрезмерных усилий, сделав простоту своим руководящим принципом, а удовлетворенность целью; желания и знания разрушают чувство удовлетворенности и поэтому их следует избегать: «Когда появились знания и интеллект, началось великое мошенничество».

Соглашаясь с Конфуцием в том, что правитель должен быть мудрым и добродетельным — одним словом, мудрецом, — даосы отводили ему совсем иную роль: вместо того чтобы просвещать свой народ, насаждать справедливость и осуществлять законодательную власть, мудрецу следует предпочитать недеяние. Все проблемы мира, говорил Лао-цзы, появляются не потому, что что-то не делается, а потому, что делается слишком много. «Когда будут устранены мудрствование и ученость, тогда народ будет счастливее во сто крат; когда будут устранены „гуманность“ и „справедливость“, тогда народ возвратится к сыновней почтительности и отцовской любви… Когда много искусных мастеров, умножаются редкие предметы. Когда растут законы и приказы, увеличивается число воров и разбойников». Управление мудрого человека делает сердца людей «пустыми, а желудки — полными. Оно ослабляет их волю и укрепляет их кости. Оно постоянно стремится к тому, чтобы у народа не было знаний и страстей, а имеющие знание не смели бы действовать». Все вещи происходят от Дао, которое само по себе ничего не делает, но в то же время «нет ничего такого, что бы оно не делало», — пример парадокса, доставлявшего удовольствие даосам.

Школа моистов была значительно более приземленной, чем школа даосов, более отвечающей здравому смыслу, чем «школа имен», и не менее рациональной, чем школа конфуцианцев. Современный философ без всяких проблем усвоил бы ее догматы. Она пыталась создать чистый логический метод, включающий в себя дедуктивный и индуктивный методы, классификацию знаний и диалектику. Она предвосхитила «принципы пользы» английского философа, родоначальника утилитаризма Иеремии Бентама, который также верил в то, что целью морали является «наибольшее счастье наибольшего числа индивидуумов». Критика других школ открывает простоту и ясность ее мысли. Например, взявшись оспорить тезис даосов о том, что учение бесполезно, моисты указывали на то, что обучение и учение — связанные термины: там, где существует обучение, есть и учение, и, следовательно, если обучение полезно, учение не может быть бесполезным. Они также опровергали логическое построение представителей «школы имен», которые настаивали на раздельности белизны и твердости в понятии «твердый белый камень», указывая на то, что эти свойства являются не раздельными, а одновременно присущими камню. Но, как и последователи «школы имен», только более позитивно и энергично, монеты отстаивали доктрину вселенской любви — всеобъемлющей любви всех людей.