Владимир Куковенко - Как подменили Петра I
Петр слишком много пил, и это засвидетельствовано многочисленными иностранными очевидцами (русское окружение об этой пагубной страсти царя умалчивало не столько из деликатности, сколько из трусости). Так, например, в 1717 году барон Пёлльниц, рассказывая о пребывании Петра в Берлине, писал: «Он не пропускает ни одного дня, чтобы не напиться». И подобных свидетельств можно привести сотни. Несомненно, что его пристрастие к вину можно без всякой натяжки считать алкоголизмом.
Этот порок пагубно сказывался не только на его здоровье, но, прежде всего, на управлении государством. Петр подбирал себе сотрудников исключительно из числа своих собутыльников. На высшие государственные должности могли претендовать только те люди, которые были приятны Петру в веселой компании. Со временем это стало укоренившейся практикой подбора кадров в его царствование. Именно по этим достоинствам были отобраны Лефорт, Меншиков и многие другие высокопоставленные чиновники государства.
Не любил Петр и умных образованных людей и опасался приближать их к себе. Знаменитый немецкий мыслитель и математик Лейбниц, открывший дифференциальное исчисление, считая себя славянином по крови, неоднократно предлагал Петру свои услуги. Но так ничего и не добился. Свои кадры Петр отыскивал сам, и не в университетах Европы. Во время своего первого заграничного путешествия Петр познакомился в Амстердамском порту с норвежским боцманом Корнелиусом Крюйсом, которого привез в Россию и со временем назначил адмиралом. Там же он подобрал португальского еврея Антона Девиера, который служил матросом на борту торгового судна, и сделал его своим денщиком. В 1705 году Девиер уже числится гвардейским офицером, в 1709-м — генералом, в 1711-м он женится на одной из сестер Меншикова и занимает пост генерал-полицмейстера Санкт-Петербурга. После смерти Петра Девиер был подвергнут судебному преследованию за хищения, бит кнутом и отправлен в ссылку по распоряжению Меншикова. В Амстердаме Петр купил и арапчонка, который стал российским генералом Абрамом Петровичем Ганнибалом. Контрабандист из Франции, де Вильбуа, строил при Петре Ладожский канал, но мало преуспел в этом, и его работу исправлял датский инженер Миних, впоследствии ставший прославленным русским фельдмаршалом. Знаменитые петровские дипломаты, польский еврей Шафиров и недоучившийся немецкий студент Остерман, также не имели образования и были возвеличены по прихоти царя, но не по своим достоинствам. С подобными людьми из социальных низов Петр чувствовал себя более уверенно, нежели в кругу аристократов и ученых, поэтому и приближал их более охотно.
Лейбниц в эту компанию приглашен не был, видимо, из-за чрезмерной учености, которой необразованный Петр откровенно боялся.
Не будет большим преувеличением сказать, что «птенцы гнезда Петрова» — это сплошь малообразованные и случайные люди, которым в силу поспешной или бездумной своей опрометчивости Петр доверил и внутреннюю, и внешнюю политику России. Все эти люди были похожи друг на друга отсутствием совести, веры, привязанности к отечеству. Способности их, если они ими и обладали, служили не столько славе и пользе России, как собственному, почти разбойному, обогащению. Отличала их и определенная ловкость для обращения в свою пользу различных обстоятельств и умение нравиться Петру и его любимцам — но эти качества вряд ли можно причислить к достоинствам. Бесчисленные процессы по поводу злоупотреблений властью, казнокрадства, мошенничества над этими петровскими выдвиженцами начались еще при жизни царя и наиболее усилились после его смерти. Наследники Петра не рискнули продолжать сотрудничать с этими сомнительными и вороватыми личностями и отправили их или на плаху, или в вечное заточение. И это говорит о многом.
Наиболее ярко проявились грубые вкусы Петра и его особое пристрастие к людям социальных и интеллектуальных низов в истории его взаимоотношений с Екатериной. Имея почти неограниченные возможности для выбора своей второй жены, он пренебрег и собственными аристократками, и принцессами из европейских королевских домов и предпочел им разбитную служанку из Мариенбурга — не слишком умную, не слишком нравственную и совершенно безграмотную, но умеющую без устали веселиться среди его неумеренных застолий. Как говорится, по Сеньке и шапка! С такими женщинами он чувствовал себя уверенно и постоянно отдавал им предпочтение. Он не только женился на ней, но и короновал ее императрицей, совершенно не думая ни о собственном достоинстве, ни о престиже высшей власти, ни о мнении своего народа. И это пренебрежение отозвалось катастрофой в личной жизни: его «друг сердешнинький Катеринушка» ему изменила, и это было для него величайшим унижением и позором, который он был вынужден переживать на виду не только своего государства, но и Европы. Он мстительно и жестоко казнил ее любовника, уничтожил завещание, но которому власть передавалась Екатерине в случае его смерти, но вряд ли это способствовало восстановлению душевного равновесия. Возможно, нервное потрясение — если не яд, который дала ему неверная жена для спасения собственной жизни! — и свело его преждевременно в могилу.
Пристрастие к людям низов выразилось в Петре и в выборе им своего фаворита, Александра Меншикова. Безродный выскочка так до конца жизни не научился ни читать, ни писать и с трудом ставил свою подпись, но был угодлив, умел угадывать желания Петра и быстро их исполнять, что и помогло ему возвыситься. Происходя из низов русского общества, Меншиков еще в детстве попал к Лефорту и исполнял у него обязанности денщика, проявляя похвальную ловкость. Если он и имел привязанность к своей стране и своему народу, то за несколько лет лакейской службы у иностранца полностью их утратил. Когда он перешел на службу к Петру, то это уже был человек, полностью забывший свое происхождение и по своему невежеству презиравший нравы своей страны. Как кажется, именно это и привлекло Петра в Меншикове: в этом неуче, величайшем казнокраде и неутомимом весельчаке он нашел самого ревностного сторонника преобразования России. Поскольку Меншиков мало что знал, то едва ли догадывался о том, что своими усилиями он способствует не смене привычек и одежды русского человека, но, прежде всего, разрушает сам дух своего народа. Внедрение западной культуры в российский быт было бы оправдано и желательно, если бы оно коснулось не только армии и флота, но и крестьянства, наиболее многочисленной и наиболее отсталой части населения. Но как раз крестьянство и не было затронуто нововведениями: оно не получило ни новых орудий труда, ни новых приемов ведения хозяйства, ни правовой защиты своего достояния и своих жизней. Петровская «культурная революция» прошлась по верхам, по дворянству, разрушив самобытную русскую культуру и духовную основу этого сословия и не дав ему в то время ничего взамен, кроме смехотворного подражания Европе в одежде и поведении. Лишь после Петра началось подлинное приобщение русского дворянства к европейской культуре. Именно с петровской поры дворянство, несколько сблизившееся со своим народом после этнических потрясений времен Грозного, вновь резко отдалилось от своих национальных корней и стало вновь чуждым элементом в русской среде. Достоевский, болея душой за этот трагический раскол, с горечью и презрением назвал русское дворянство «особым народцем» в своей стране. Через некоторое время трещина между сословиями разрослась в целую пропасть, что и привело к великим кровавым потрясениям…
Отрицательный вклад Петра в становление русской нации очевиден даже при поверхностном взгляде. Можно лишь с сожалением признать, что уровень преобразований, которые он произвел в России, полностью соответствовал крайне узкому кругозору и скудному духовному уровню самого преобразователя.
Отличался Петр и страшной безнравственностью, и в этом отношении он не мог быть образцом для подражания своему народу. Он собственноручно писал непристойные уставы для «всешутейшего и всепьянейшего собора», награждал участников этого сборища крайне неприличными и даже гнусными кличками, которые вряд ли можно повторить в печатном издании. Во время своих выездов за границу он постоянно нанимал женщин для утех или же требовал от принимающей стороны обеспечить его таковыми. Какие нравственные черты мог развить такой человек у своего народа? И стоит ли удивляться тому повреждению нравов, которое укоренилось в России во время его царствования?
Не обладал Петр и мужеством, которое могло бы придать некоторое благородство его малопривлекательной личности. Известно его постыдное бегство из-под Нарвы, когда он, при первом известии о появлении Карла XII, бросил свою армию и поспешно бежал в глубь страны. Повторно бежал Петр от Карла в январе 1708 году, на этот раз из Гродно. Так же трусливо вел себя Петр и во время Прутского похода, когда, окруженный турками, он настолько потерял самообладание, что был готов уступить султану за мир — а точнее за спасение своей жизни — все южные земли, в том числе и Киев, навсегда отказаться от вмешательства в европейскую политику и вернуть Швеции все завоеванные территории. Единственно, на что не соглашался Петр, так это на возвращение Петербурга, но взамен он хотел предложить шведам Псков и другие города в любом месте Центральной России. К счастью всего государства турки удовлетворились лишь малым — Азовом и другими более мелкими крепостями на побережье Азовского моря. Но в этих, сравнительно легких, условиях мира нет личной заслуги Петра.
