Борис Ельцин - Исповедь на заданную тему

Я сказал Сайкину, чтобы он передал их лидерам - кажется, тогда во главе "Памяти" стоял Васильев, - что я согласен встретиться с ними и предложил на выбор три адреса: Дом Советов, горком партии или Дом политического просвещения. Они выбрали Дом Советов и пешком пошли туда, в большой зал, он почти на тысячу мест. Когда все расселись, я предложил им высказаться, чтобы разобраться, чего же они хотят. Выступили несколько человек. Какие-то мысли и идеи были здравыми, например, о необходимости бережного отношения к русскому языку, о проблеме извращения русской истории, о необходимости охраны памятников старины и т. д. Были и экстремистские высказывания. В конце встречи выступил я. Сказал, что если вас действительно волнует судьба перестройки, страны, а не собственные амбиции, вы сами сможете справиться с экстремизмом в своих рядах. Приносите свою программу, устав, и, если вы собираетесь действовать в рамках Конституции, регистрируйтесь как общественная организация и начинайте работать. Собственно, на этом все мое общение с "Памятью" и закончилось. Такие скучные вещи, как рамки Конституции, устав и т. д., их мало интересовали. Здоровая часть группы откололась от них. Но мне самому встречаться с группой "Память" больше не пришлось...

В тот момент все мы работали на необычайном подъеме. Руководство страны мне не только доверяло, но и помогало, зная, что такое Москва, и понимая, что в столице надо наводить порядок. Были сменены руководители Управления внутренних дел, КГБ, их заместители, многие начальники Главных управлений и т. д.

Я потребовал от руководства УВД и КГБ регулярно докладывать мне об обстановке в городе, обо всех происходящих ЧП. Одновременно старался помочь, с привлечением широкой общественности, партийных органов, Советов, промышленных предприятий, правоохранительным органам в наведении порядка в столице. Регулярно проводились рейды по всему городу. Происходило это так: как говорится, под ружье вставали все наличные правоохранительные силы города, и район за районом происходил обход каждого двора, каждого подвала, каждого чердака, каждого заброшенного дома. Эти рейды давали неплохие результаты. Неожиданно даже для милиции оказались пойманы несколько преступников, находившихся во всесоюзном розыске. Главное, что эти рейды были не показушными, совершались не ради кампанейщины, а проходили постоянно. Мы меняли их регулярность, ритм, чтобы те, кто боялся встречи с милицией, не могли приспособиться к этим "чисткам" города.

Я уже говорил, Москва задыхалась от перегруженности. Мне захотелось убедиться воочию, а не только по статотчетности, что ситуация с транспортом сложилась крайне напряженная. Ставил себе задачу не просто проехаться в метро, автобусе, пусть даже в часы "пик", а захотел, так сказать, на своих боках почувствовать, как москвичи добираются до места работы.

Например, я знал, что многие рабочие завода имени Хруничева живут в Строгино, новом микрорайоне столицы. Приехал в шесть утра в Строгино, вместе с заспанными рабочими сел в автобус, дальше - пересадка на метро. По дороге усталые, напряженные, заведенные люди много чего говорили о нас, начальниках, разваливших страну... Потом еще пересадка на автобус, и в 7 часов 15 минут, то есть точно к началу рабочего дня, я у ворот этого предприятия. Это только один эпизод, таких поездок было несколько.

Реакция Политбюро на эти мои путешествия в общественном транспорте была своеобразная. Явно, вслух неодобрения никто не выражал, но отголоски раздражения до меня докатывались. Потом, когда настала пора критики в мой адрес, все, что накопилось, было выплеснуто. Поездки в метро и автобусах были названы завоевыванием дешевого авторитета.

Глупо. Главное для меня было самому разобраться, что на самом деле происходит с транспортом, что необходимо предпринять, чтобы чуть-чуть снять нагрузку с людей в часы "пик". После этих поездок мы кое-что решили, например, сделали гибкий график начала работы московских предприятий, пустили новые маршруты, разработали некоторые другие меры.

Кстати, о популярности. Почему-то никто, кроме меня, не захотел ее завоевывать. Раз это так легко: съездил в транспорте и завоевал?! Что-то желания не возникало даже у тех, кто уже давно забыл, что такое популярность. Нет, просто в "ЗИЛах" ездить, действительно, гораздо удобнее. Никто на ноги не наступает, в спину не толкает, в бок не пихает. Едешь себе быстро и без остановок, всюду горит зеленый свет, постовые честь отдают, конечно, приятно...

В общем, для меня была неожиданной такая бурная реакция на поездки в московском транспорте. В Свердловске это было совершенно обычным нормальным явлением, люди как-то и не сильно обращали внимание на то, что первый секретарь обкома едет в трамвае. Едет, значит так надо. А здесь в Москве это почему-то становилось событием, вызывающим многочисленные пересуды.

За время моей работы было выработано несколько принципиальных решений по Москве. Например, было принято внесенное нами постановление Политбюро о концепции развития столицы. В нем содержалось очень важное решение о прекращении набора рабочих по лимиту. Лимит просто терзал Москву. Руководители предприятий, имеющие возможность набирать таким образом рабочих, использовали их на самых неквалифицированных работах. Порочная практика лимита тормозила модернизацию предприятий, потому что гораздо легче было набрать бесконечное число иногородних, чем усовершенствовать производство.

Лимитчики по сути своей оказались рабами развитого социализма конца XX века, не имеющими практически никаких прав. Они были привязаны намертво к предприятию временной московской пропиской, общежитием и заветной мечтой о прописке постоянной. С ними можно было вытворять все что угодно, нарушая закон, КЗОТ: они не пожалуются, никуда не напишут. Чуть что - лишаем временной прописки, и катись на все четыре стороны. А унижение, несправедливость многие заливали водкой. Там, где располагались общежития лимитчиков, криминогенная обстановка была одной из самых напряженных. Кстати, уже через несколько месяцев после моего ухода прописка по лимиту для некоторых организаций была опять возрождена.

Другое важное решение, принятое нами в тот период, относилось к определению предприятий, которые надо было убирать из Москвы, - это касалось заводов, фабрик, загрязняющих город, выпускающих продукцию, вывозимую из столицы. Наметили планы по улучшению структуры центра: надо было выселять многочисленные конторы и отдать центр под магазины, театры, музеи, закусочные, рестораны и т. д.

Крупные акции были проведены по МГИМО, Министерству внешней торговли, Министерству иностранных дел. Когда принесли материалы комиссии по проверке состояния дел в этих уважаемых учреждениях, было от чего ужаснуться: родственные связи, какие-то махинации и прочее, прочее.

Ситуация с этими ведомствами удивительная. Она очень точно отражала всю суть пропитавшей общество двойной морали и откровенного лицемерия. С больших и малых трибун, из всех пропагандистских орудий грохотала истерика по поводу загнивания капитализма, страшных болезней западного общества, ужаса "ихнего" образа жизни и т. д. и т. п. А в это же время папы номенклатурные начальники делали все возможное и невозможное, чтобы запихнуть своих любимых чад в институты, готовящие дипломатов, специалистов для выезда за рубеж. Они готовы были говорить любую ложь, сочинять любую сказку про "развитой социализм", про доживающий последние дни конвульсирую-щий Запад, лишь бы пустили их туда в командировку, хотя бы на месяц-год позагнивать. А там можно было на суточные купить магнитофоны, продать их в комиссионках и выручить сумму с многочисленными нулями.

Пришлось наводить в этих, долгие годы закрытых для критики, организациях капитальный порядок. С МИДом было легче, пришел Шеварднадзе и сам быстро разобрался с псевдоспециалистами, заполнившими главное внешнеполитическое ведомство страны. В МГИМО и Министерстве внешней торговли дело с оздоровлением коллективов шло медленнее, но и там сменили партийное руководство, административное, потихоньку ситуация выправлялась.

Режим работы даже для меня, двужильного, был на самом пределе: с семи утра до двенадцати, а то и до часу, до двух ночи, и полностью рабочая суббота. В воскресенье обязательно или полдня по ярмаркам ездил, или выступления писал, доклады, отвечал на письма и прочее.

Когда слушаю разговоры о том, что, мол, если руководитель работает по двадцать часов в сутки, значит он плохой организатор, поскольку не может правильно составить режим работы, я считаю все эти разговоры несерьезными. Конечно, я мог бы, допустим, после бюро, которое закончилось в восемь вечера, поехать домой - к семье, детям. И это считалось бы хорошей организацией труда. А если после работы еду в магазин, посмотреть, что сегодня на прилавках, потом заеду на завод, поговорю с рабочими, своими глазами увижу, как организована вечерняя смена, и к двенадцати ночи вернусь домой - это плохая организация труда? Нет, это все ленивые выдумали, для собственного оправдания. В тот момент у меня вообще не было такого понятия - свободное время.