Ласло Белади - Сталин

Весной и летом 1923 года в центре национальной политики оказалась «проблема татарского националистического уклона», который выразился в панисламистском и в пантюркистском поведении Султан-Галиева. Терпение Сталина по отношению к Султан-Галиеву имело пределы. Незадолго до Октябрьской революции тот присоединился к большевикам и в феврале 1918 года стал членом коллегии комиссариата по делам национальностей. Интеллигент, татарин по национальности, он занимался мусульманскими делами. В ноябре 1918 года на I съезде коммунистов-мусульман Российская мусульманская коммунистическая партия (большевиков), имевшая собственный ЦК, стала составной частью РКП(б). Султан-Галиев вопреки партийному руководству выступал за самостоятельность этой партии. Когда в марте 1919 года была создана сначала Башкирская Автономная Советская Социалистическая Республика, затем в мае 1921 года Татарская АССР, Султан-Галиев выступал за законопроект 1918 года о создании Татарско-Башкирской Республики. Объясняя свою точку зрения, он выдвигал тезис о единой исламской религии и культуре и ссылался на тюркское происхождение этих народов. За исламско-националистический уклон Султан-Галиев был исключен из партии в 1923 году, незадолго до упомянутого совещания в ЦК по вопросам национальной политики.

Это решение нисколько не противоречило «терпеливой» линии Сталина в национальном вопросе, хотя, как он это нередко делал в то время, сам он демонстрировал симпатию к исключенному работнику.

В отношении Султан-Галиева он заявлял следующее: «Меня упрекали „левые“ товарищи еще в начале 1919 года, что я поддерживаю Султан-Галиева, берегу его для партии, жалею, в надежде, что он перестанет быть националистом, сделается марксистом… Интеллигентов, мыслящих людей, даже вообще грамотных в восточных республиках и областях так мало, что по пальцам можно пересчитать, — как же после этого не дорожить ими?.. Но все имеет предел. А предел этот наступил в тот момент, когда Султан-Галиев перешагнул из лагеря коммунистов в лагерь басмачей… Я не вижу ничего особенно недопустимого в теоретических упражнениях Султан-Галиева. Если бы у Султан-Галиева дело ограничивалось идеологией пантюркизма и панисламизма, это было бы полбеды, я бы сказал, что эта идеология, несмотря на запрет, данный в резолюции Х съезда партии по национальному вопросу, может считаться терпимой и что можно ограничиться критикой ее в рядах нашей партии. Но когда идеологические упражнения кончаются работой по установлению связи с лидерами басмачей, с Валидовым и другими, то здесь оправдывать басмаческую практику невинной идеологией… никак уж нельзя»[55].

В подходе к местным националистическим тенденциям Сталин провозглашал борьбу на два фронта — против правого национализма и левого уклона. По его мнению, представители последнего допускали ошибку, состоявшую в недостаточной гибкости по отношению к буржуазно-демократическим или просто лояльным элементам населения, не могли и не хотели маневрировать в интересах привлечения этих элементов, искажали линию партии, направленную на то, чтобы завоевать на свою сторону большинство населения. В целях усиления гибкости и маневренности Сталин предлагал коммунистам местных национальностей не копировать русские образцы, а вести политику, соответствующую местным условиям. Развитие событий показало, насколько это оказалось возможным претворить в жизнь и к каким практическим результатам это привело.

В одном вопросе Сталин в любом случае был последовательным, реалистичным, откровенным и дальновидным. Исходным пунктом его аргументации при решении национальных проблем, также как и проблем государственного и партийного аппарата, была ссылка на отсталость старой России. Это было конечной и исходной точкой его аргументации. Отвергая националистические требования, он подчеркивал: «А если нельзя в два-три и даже в десять лет поднять существенно русскую культуру, то как же можно требовать ускоренного поднятия культуры в областях нерусских, отсталых, малограмотных? Разве не ясно, что девять десятых „вины“ падает тут на обстановку, на отсталость, что с этим, как говорится, нельзя не считаться»[56].

Сталин, прагматический политик, успешно использовавший аргумент об отсталости страны, очень скоро стал догматиком модернизации и лозунга «догнать и перегнать». Если отсталость все оправдывала, то простое количественное требование «догнать и перегнать» было возведено в основной принцип,

РЕВОЛЮЦИЯ, СТИСНУТАЯ СТЕНАМИ УЧРЕЖДЕНИЙ

Под управлением народным они разумеют управление народа посредством небольшого числа представителей, избранных народом… Итак, с какой точки зрения не смотри на этот вопрос, все приходишь к тому же самому печальному результату: к управлению огромного большинства народных масс привилегированным меньшинством. Но это меньшинство, говорят марксисты, будет состоять из работников. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые лишь только сделаются правителями или представителями народа, перестанут быть работниками и станут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государственной; будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом.

…Рабочий класс, дабы не потерять снова своего только что завоеванного господства, должен, с одной стороны, устранить всю старую, доселе употреблявшуюся против него, машину угнетения, а с другой стороны, должен обеспечить себя против своих собственных депутатов и чиновников, объявляя их всех, без всякого исключения, сменяемыми в любое время.

В период Октябрьского восстания в центре внимания руководящего слоя большевиков, естественно, был вопрос свержения власти господствующих классов. В тот момент мало кто думал о том, как будет организовано функционирование новой власти, как будут взаимодействовать детали этого механизма. В первое время большевики ясно представляли себе то, что классическим образом сформулировал Ленин: надо построить такие учреждения власти или их систему, которая одновременно несет в себе возможность самоликвидации, отмирания. Противоречия, заложенные в этой установке, были очевидны для самого Ленина и других большевиков. Многие из них пытались теоретически решить эту проблему, чтобы в дальнейшем на практике осуществить выдвинутое Лениным положение.

Но был один человек, который к вопросу об отмирании госаппарата относился сдержанно. Его в основном занимали законы действия и тайны этого механизма, которые ведут не к «самоликвидации» таких учреждений, а, наоборот, могут помочь им окрепнуть в качестве самодовлеющей силы. Многие товарищи по партии не понимали этого человека. В их глазах он выглядел заурядным партийным чиновником, который в силу узости своего кругозора не мог мыслить масштабами развивающегося снизу, самоуправляющегося общества. Эти товарищи недооценивали способности и личность их соратника по партии. Но Сталин — а речь, конечно, идет о нем — был словно рожден для административно-командных функций. Его организаторский талант развернулся по-настоящему тогда, когда государственные учреждения, обособившийся и отчужденный аппарат превратились в демиурга истории. Российская революция после 1917 года попала в международную изоляцию, оказалась зажатой в кольце, и вследствие этого, как сейчас это хорошо видно, вариант развития, определяемого институтами власти, стал весьма вероятным. Сталин, видимо, первым заметил это. Он приступил к строительству нового государства и новой партии, даже не захватив в свои руки всей полноты власти.

Большинство руководителей большевистской партии считали создание аппарата чисто технической задачей, ее реализацию теоретики с удовольствием уступали Сталину. В отличие от других, Иосиф Виссарионович увидел в этом возможность получения неограниченной власти и в интересах достижения своей цели использовал позиции, которые он захватывал одну за другой.

Существует мнение, что Сталин — продукт исторической эпохи, лидер, порожденный аппаратом. Это так, но, пожалуй, справедлива и другая точка зрения — он сам был создателем этого аппарата. В исполнении тех задач, которых всячески сторонились старые большевики — тут можно сослаться на многочисленные примеры поведения революционеров после гражданской войны, когда они с презрением относились к канцелярской работе, написанию отчетов, административным функциям, — таланты Сталина раскрылись в полную меру. В процессе этой работы он понял свое историческое предназначение.

До начала 1917 года большевистская партия работала в условиях глубокого подполья. Значительная часть ее членов находились в эмиграции, во время войны — в ссылке, только незначительное число большевиков работали в местных организациях. Среди членов партии не было ни одной, пусть даже небольшой по численности, группы или прослойки, которая вела бы легальную политическую работу, особенно после того, как была арестована большевистская фракция в Думе. Партия в первую очередь объединяла в своих рядах решительное и сознательное меньшинство, авангард, сплачивала борцов, готовых сражаться за насильственное свержение государственного строя. Это означало, что численность партии была крайне мала. Хотя в нашем распоряжении нет достоверных данных о социальном составе партии того времени, однако на основании изучения организационных принципов построения партии можно предположить, что те ее члены, которые были рабочими, непосредственно занятыми на производстве, другими словами, не являлись профессиональными революционерами в прямом смысле этого слова, по существу, располагали всеми качествами, необходимыми для того, чтобы стать ими. Таким образом, они являлись потенциальными партработниками.