Григорий Джаншиев - Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 2

Разбирая обычные доводы о неподготовленности русского народа, Д. А. Ровинский между прочим писал: «Предположение, что народ наш смотрит на преступление снисходительно и признает преступника „только несчастным“, противоречит всем известному факту, что преступники, пойманные народом на самом месте преступления, поступают в руки полиции не иначе, как избитые и изувеченные. На этом основании можно бы обвинить народ скорее в противоположном, но и это будет несправедливо, – народ бьет пойманного преступника просто в виде наказания и потому единственно, что не имеет никакого доверия ни к добросовестности полиции, которая может замять дело, ни к правосудию судей, которые на точном основании теории улик и совершенных доказательств могут освободить гласного преступника от всякого взыскания».

«Что народ смотрит с состраданием на преступника, уже наказанного плетьми и осужденного на каторгу и ссылку, и, забывая все сделанное им зло, несет ему щедрые подаяния вещами и деньгами – это правда. Что народ жалеет подсудимых, просиживающих на основании теории улик и доказательств годы и десятилетия в явное разорение своего семейства и государственной казны – и это правда. За это сострадание следовало бы скорее признать за народом глубокое нравственное достоинство, нежели обвинять его в недостатке юридического развития».

«Гораздо важнее и справедливее, – говорит автор, – обвинение народа в том, что понятие о праве, обязанностях и законе в нем до того неразвиты и неясны, что нарушение чужих прав, особливо посягательство на чужую собственность, признается многими самым обыкновенным делом. И действительно, кража всех родов и всех видов, начиная от ежедневной порубки в казенных лесах и мелкой экономии казенных дров и провианта и кончая колоссальными подрядами на строительные работы и всякие поставки, кража составляет в общественной жизни нашей самое обыкновенное явление. Многие виды освящены обычаями, другие даже узаконились от давности.

Но такой странный порядок вовсе не зависит от неразвитости народных масс, которые ни в одном государстве не могут еще похвалиться ни юридическим образованием, ни высшею способностью к такому анализу и логическим выводам. Да если юридическое образование и высшая способность к тонкому анализу и действительно составляют удел одних иностранцев, то почему эти господа, перебравшись на нашу почву, так скоро осваиваются с нашими порядками, сметами, доходными статьями и экономиями и так быстро теряют и юридическое образование, и высшую способность к тонкому анализу? Причина этой грязи коренится гораздо глубже; в большинстве случаев человек осторожен тогда, когда за поступками его следит общество, у которого есть возможность законным путем порицать и наказывать его. Какой же осторожности можно ожидать от человека там, где общественное мнение еще не совсем сложилось, и где попытка надзора со стороны общества еще так недавно преследовалась наравне с скопом и заговором? Правительство должно дать законный исход общественному мнению, им самим затронутому и возбужденному. Оно должно заставить общество разбирать и осуждать поступки собственных членов, оно должно посредством такого суда слить свои интересы с нуждами общества. Говорят, что введение такого суда у нас преждевременно, что народу и обществу предстоит прежде всего юридическое развитие и т. д. Мы же, напротив, убеждены, что такой суд, строгий, гласный и всеми уважаемый, должен предшествовать всякому юридическому развитию и общества, и самых судей, что только в нем народ научится правде и перестанет открыто признавать кражу за самое обыкновенное дело.

Это простые и прекрасные мысли, в которых сквозит такая теплая вера в добрые инстинкты и культурные способности только что освобожденного народа и которые еще и ныне для многих непостижимы были приняты единодушно передовыми юристами, прикомандированными к государственной канцелярии: С.И.Зарудным († в 1888 г.), Н. А. Буцковским († в 1873 г.), Н. И. Стояновским, К. К. Победоносцевым.

В Государственном совете в 1862 г. также единодушно прошел суд присяжных. За него стоял и сам архиконсерватор, министр юстиции граф В. Н. Панин, еще в 1855 г. усматривавший революционный дух даже в проекте о сокращении в судах письменности, а в 1862 г. так решительно проникшийся либеральными веяниями, что открыто заявил в Совете: «Если правительство желает действительно независимого суда, то нет другого выхода, как ввести суд присяжных».

III

Вся будущность России зависит от процветания народного суда присяжных. Современное наше общество едва ли даже в состоянии понять тот громадный шаг к прогрессу, который оно сделало с того момента, как стало активно участвовать в отправлении правосудия. Едва ли оно также в состоянии понять, как тщательно следует беречь это драгоценное учреждение, полное и нормальное развитие которого увидят только грядущие поколения. И только будущему историку нашего времени вполне ясно станет, что период истинной общественной деятельности начался в России с тех пор, как завелась в ней скамья присяжных заседателей.

Среди тревожных надежд одних и недоброжелательного скептицизма других стал производиться с осени 1866 г. смелый до дерзости, по выражению проф. Фойницкого, опыт введения суда общественной совести в стране, только что освобожденной от рабства и подавляющей бюрократической опеки. Даже люди, искренно желавшие успеха этого великого, внушенного доверием к русскому народу, начинания преобразовательной эпохи, невольно задумывались над будущими судьбами его. Патриарх германской юридической науки знаменитый Миттермайер, с восторгом приветствовавший введение суда присяжных в России, не мог скрыть своего опасения относительно будущности его ввиду отсутствия в России развитого общественного мнения, свободы печати и других условий и гарантий западноевропейской жизни. Считая основы судебной реформы безусловно правильными, маститый ученый дружески предостерегал русское правительство от поспешного разочарования при возможных первых неудачах. «Опираясь на долголетние наблюдения постепенного развития уголовных учреждений, – писал Миттермайер, – мы высказываем наше желание, чтобы правительство, не видя немедленно плодов ожидаемых, не было бы запугано приверженцами старого порядка и врагами всяких нововведений, и чтобы оно не переставало преследовать свою цель. Мы напомним ему то интересное явление, что даже в тех странах, в которых эти новые учреждения были совершенно неизвестны, где даже образованные люди считали народ несозревшим, даже там чудесным образом юристы поняли значение новых начал. Выгоды, доставляемые ими, выказываются все более и более; а люди, призываемые в присяжные, оказались, наконец, и там способными выполнить свое назначение»[126].

Но ближайший же опыт первых месяцев рассеял сомнения и друзей, и недругов суда присяжных. Ему не пришлось взывать к великодушному долготерпению правительства, так как необыкновенный успех суда присяжных сразу бросился всем в глаза. Неподготовленность народа и на этот раз оказалась пустою отговоркою в устах трусливых рутинеров, и торжественно подтвердилась еще раз разумность принятого творцами Судебных Уставов правила: «если законодательные предположения верны, они и своевременны; трудно думать, чтобы люди где-либо и когда-либо были приготовлены для дурного и не зрелы для хорошего».

Особенно знаменательно было то, что именно на крестьянах вполне оправдалось это правило, что эти «хамы», еще недавно приниженные до положения крещеного инвентаря или вещи, не замедлили обнаружить свое нравственное достоинство, убереженное ими при всех безобразиях крепостного права. Об этом столько удивительном, сколько неожиданном открытии считал долгом засвидетельствовать министр юстиции Д. Н. Замятнин в своем всеподданнейшем отчете о введении в действие Судебных Уставов. Свидетельствуя о замечательном успехе, сопровождавшем открытие мировых и общих судебных учреждений, в частности о присяжных из крестьян, Замятнин выражается так: «Присяжные заседатели, состоящие иногда преимущественно из крестьян (например, в Ямбурге из 12 заседателей было и крестьян), вполне оправдали возложенные на них надежды: им часто предлагались весьма трудные для разрешения вопросы, над которыми обыкновенно затрудняются люди, приученные опытом к правильному разрешению уголовных дел, и все эти вопросы, благодаря поразительному вниманию, с которым присяжные заседатели вникают в дело, разрешались в наибольшей части случаев правильно и удовлетворительно»[127].