Елена Прудникова - Второе убийство Сталина
По приезде Иосифа резко активизировалась ослабившаяся было деятельность бакинских и тифлисских социал-демократов. В Баку снова стала выходить газета «Красный пролетарий», в Тифлисе была создана Комиссия Красного Креста. Ничего особо интересного в это время не происходило — времена были тихие, «реакционные», без сколько-нибудь серьезных выступлений рабочего класса, зато полиция свирепствовала вовсю, правда, иной раз поражая своим непрофессионализмом. Вот как, например, едва не были арестованы Сталин и Серго Орджоникидзе.
11 октября 1909 года секретный сотрудник охранки по кличке «Фикус» сообщил, что приехал «Алеша» Джапаридзе и находится дома, у жены. Охранка почему-то передоверила арест местным силам: на квартиру явились помощник пристава с двумя городовыми. Дальше события, по воспоминаниям жены Джапаридзе В. Ходжишвили, разворачивались следующим образом: «Моментально сообразив, что арест одновременно трех, очевидно, большевиков был бы большой удачей, помощник пристава решил предварительно получить такое разрешение и пошел созвониться с начальством. Охранять счастливую находку он оставил городовых: одного у парадного, другого у черного хода. Мы стали раздумывать, каким образом дать возможность уйти Сталину и Серго. Ясно было, что надо спровадить одного из городовых. 10 рублей "на расходы" спасли положение: один из городовых был послан за папиросами, а Сталин и Орджоникидзе, воспользовавшись этим, быстро ушли. Каково было бешенство помощника пристава, вернувшегося в нашу квартиру и заставшего только А. Джапаридзе»[31]. Надо бы добавить, что приставу еще повезло — тот человек, за которым его послали, остался дома, вероятно, чтобы уберечь от неприятностей жену. Как, должно быть, кляли в охранке растяпу пристава и оробевших при виде барской квартиры городовых (о том, что квартира была не бедной, говорит наличие двух ходов — парадного и черного). И поделом, жандармов надо посылать, а не надеяться на полицию!
Что еще было за это время интересного? Разборки по поводу провокаторов. С подачи Кобы пятерых товарищей обвинили в доносительстве. Охранка, получив эту информацию, немало удивилась — у них числился только один из означенных людей. Еще двое обвиненных были темными личностями, работавшими в типографии и сбежавшими в Петербург. Относительно крупной персоной из подозреваемый в стукачестве оказался лишь Николай Леонтьев, бывший секретарь Союза нефтепромышленных рабочих. О нем запросили Петербург и получили подтверждение: да, провокатор, кличка «Демьян». Леонтьев потребовал гласного партийного суда. Джугашвили отказался, не из-за какой-то хитрости или интриганства, все объяснялось проще — он не имел права называть источник информации, а какой же суд без доказательств? В общем, это дело так и спустили на тормозах, зато решили: если еще кто будет изобличен в провокаторстве, предавать смерти.
Самое живое и деятельное участие Иосифа во всей этой истории свидетельствует, помимо прочего, о том, что в то время он как минимум входил, а скорее руководил сверхсекретными структурами партии на Кавказе — разведкой и контрразведкой. О том же говорит та невероятная история о некоем человеке, будто бы остановившем его на улице и вручившем список социал-демократов, которых охранка планировала в ближайшее время арестовать. Эта история была поведана комитету, но совершенно ясно, что сведения эти Коба получил далеко не от «неизвестного», однако свои источники информации он не раскрывал, а комитет не требовал. И неудивительно: в то время в Тифлисском жандармском управлении у эсдеков был свой человек, и не какой-нибудь писарь, а помощник начальника ротмистр Зайцев, и обидно было бы потерять такого агента из-за банальной утечки информации.
Затем из Питера явился некто Черномазов, якобы от Ленина, и начал «ревизию кадров»: собрав актив, стал спрашивать у каждого имя, фамилию, кличку, какую работу ведет, а также поименный список кружковцев. Когда прошел первый шок, Черномазова с его вопросами послали подальше, а Джугашвили публично обозвал его провокатором, как оно на самом деле и оказалось. Чем еще занимались? Прятали и перепрятывали типографию, проводили бесконечные разборки с меньшевиками, разборки между собой — в общем, нормальная партийная работа в отсутствие революции.
Между тем влияние Джугашвили в партии все больше росло. В январе 1910 года ЦК наконец-то решил создать Русское бюро — ту часть ЦК, которая будет работать в России. А то неудобно уже как-то: русская революция, русская партия, а все руководство сидит в Европе. По этому поводу в Россию приехал В. П. Ногин. В число пяти человек, предлагавшихся им для работы в Русском бюро, вошел и Коба. Так он выдвинулся в число лидеров РСДРП, хотя тогда и не успел занять пост в Русском бюро — в марте он снова был арестован.
…И снова северная глухомань, все тот же Сольвычегодск, куда его отправили отбывать остаток ссылки — ну и либеральное же было время! Но как изменилась обстановка там за полтора года! Из прежних ссыльных почти никого не осталось, новые жили скучно. Кружки, диспуты, собрания, веселое времяпрепровождение — все в прошлом. Как писала одна из ссыльных: «Живет каждый сам по себе, до других мало дела. Сойдясь, не находят разговоров… Даже совместных развлечений нет, и ссыльные топят тоску в вине». Впрочем, Иосиф, на всю жизнь запомнивший уроки жизни с пьяницей-отцом, такого варианта для себя не допускал. Он умел жить и работать как в коллективе, так и в одиночестве.
Обосновавшись на новом (старом!) месте, он связался с заграницей и вступил в переписку по поводу организации ЦК в России. «По-моему, для нас очередной задачей, не терпящей отлагательства, является организация центральной (русской) группы, объединяющей нелегальную, полулегальную и легальную работу на первых порах в главных центрах (Питер, Москва, Урал, Юг). Назовите ее как хотите — "Русской частью Цека" или вспомогательной группой при Цека — это безразлично…» Кажется, его начинают раздражать эти бесконечные эмигрантские теоретические споры и разговоры. В другом письме, товарищу в России, он пишет: «О заграничной "буре в стакане воды", конечно, слышали: блоки Ленина — Плеханова, с одной стороны, и Троцкого — Мартова — Богданова, с другой. Отношение рабочих к первому блоку, насколько я знаю, благоприятное. Но вообще на заграницу рабочие начинают смотреть пренебрежительно: "Пусть, мол, лезут на стенку, сколько их душе угодно, а по-нашему, кому дороги интересы движения, тот работает, остальное приложится". Говорит он уже и о новом побеге. «Я недавно вернулся в ссылку. Кончаю в июле этого года, — пишет он в Москву. — Ильич и К зазывают в один из двух центров, не дожидаясь окончания срока. Мне хотелось бы отбыть срок (легальному больше размаха), но если нужда острая, то, конечно, снимусь».
Он на самом деле пытался «сняться», но в этот раз не повезло. Деньги на побег, 70 рублей, перевели для него в Вологду. Джугашвили нелегально приехал туда, однако студент получивший деньги, забрал их себе, так что Иосиф остался без средств и принужден был вернуться обратно. Впрочем, не стоило и «сниматься» — в июне срок ссылки кончался, и он благополучно и вполне легально покинул Сольвычегодск.
Однако покидать север Иосиф не спешил. После Сольвычегодска он на два месяца остался в Вологде. Надо было осмотреться, снестись с ЦК, решить, где работать. Оттуда в редакцию «Рабочей газеты» он пишет: «…нелишне будет, если заранее заявлю, что я хочу работать, но буду работать лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет — я в этом уверен — слишком малопроизводительна».[32]
После окончания ссылки Коба получил очередное «повышение» в своей «карьере». На него возложили функции разъездного агента ЦК. К тому времени осведомление было поставлено отлично, и охранка тут же получила соответствующее донесение. До сих пор Коба был партийным работником местного масштаба, и им занимались тифлисская и бакинская охранка, а теперь он попадал в ведение Департамента полиции. По этому поводу начальник Вологодского жандармского управления придумал «гениальный шаг» — арестовать Джугашвили прямо в Вологде, которая была назначена для него местом жительства, не дожидаясь, пока он снова куда-нибудь сбежит. Но руководство запретило это делать, и не из человеколюбия или законопослушания, а потому что рассчитывало, установив за ним наблюдение, выявить связи ЦК. Наблюдение установили, «наружка» сопроводила Кобу до Петербурга. Там он пробыл недолго и уже 9 сентября был снова задержан, по формальным основаниям, поскольку ему было запрещено появляться в столице. Ему выдали проходное свидетельство и велели возвращаться в Вологду. Иосиф еще несколько дней пробыл в Питере, завершая начатые партийные дела, но потом все-таки отправился на север. К чему все это понадобилось — неизвестно: если не гонят по этапу, то зачем возвращаться? В любом случае, вернулся он ненадолго — 29 февраля 1912 года Иосиф покинул Вологду, будто бы на неделю, а на самом деле и не собираясь обратно. Единственное, что он вынес из этой вологодской ссылки, — заочное знакомство с Молотовым, с которым у них тогда началась переписка.
