Татьяна Миронова - Броня генетической памяти
Кочевник, горец и азиат, – это скотовод, человек, следующий за стадом, через пасущееся на земле стадо занимающийся собирательством плодов земли, и потому он ближе к первобытности. Творческие потребности его минимальны, зато инстинкты собирательства и захватничества сильны. Взгляд на мир горца и кочевника – взгляд сверху и вдаль, а не вглубь и вверх, как у земледельца. Потому человек этого уклада жизни – собиратель и завоеватель.
Когда мы говорим о свойственных разным народам видах деятельности, мы не можем не заметить этих особенностей. Земледелец – плохой торговец, ибо он всем насущным обеспечивает себя сам, но поскольку он творец и созидатель, то хороший воин, потому что должен защищать созданное своими руками, оборонять землю-кормилицу. Его воинственность имеет благородные черты: сохранить свое, заработанное потом и кровью, сберечь Родину-мать. Кочевник, как собиратель и захватчик, – хороший купец и отличный воин. Но его воинственность носит исключительно корыстный характер – отнять, присвоить, перепродать. Ибо родной очаг его переметный, пищу он не творит, а собирает по пути скитаний.
Такое различие в быту и повседневности ставит русского, земледельца по природе, в невыгодное в общем государстве положение по отношению к кочевнику, горцу и степняку. Потому что творчество и созидание требуют огромных усилий и временных затрат, долгого обучения и талантов. А собирательство и захватничество зависят от напора и натиска, ловкости и хитрости. Ловкость и хитрость пересиливают талант и долготерпение, и мы получаем нежизнеспособное государство, где нарушены все мыслимые каноны русской справедливости. Мы, русские, тактически проигрываем сегодня людям иного, нерусского национального склада. Но в исторической перспективе успех и процветание общества определяются именно русской способностью к усилию и терпению, творчеству и созиданию, а не умением завоевывать чужое и отбирать общее, как никому конкретно не принадлежащее. Но будет ли жизнеспособен организм государства, у которого истощен, изможден, дистрофичен становой хребет, у которого голова не желает питать и кормить тело, у которого руки несут пищу мимо рта, лишая тело жизни. Нет, погибнет такое государство, и погибнут вместе с ним народы, пытающиеся въехать в рай на русском горбу.
Сохранение этнического облика, национального физического типа, с которым связаны наши понятия о красоте, – одно из условий русского выживания. Отрицающие это люди изначально лукавят, ибо сами живут с собственными идеалами красоты в крови. Русский национальный тип красоты и физической крепости их раздражает и тревожит, так как напоминает о существовании русского народа, мешающего клепать «плавильный котел», из которого рождается уродливая химера «российской социальной общности».
Как взрастают иванушки и аленушки
Мир русского детства – строгие правила русского воспитания – начинается с обряда родин. Рождение ребенка – родины – всегда окутано тайной, оно сокрыто даже от родни, дабы в этом таинственном действе природы не нарушить словом или помыслом пути пришествия человеческой души на свет Божий. Дитя после рождения тщательно оберегается от чужих глаз вплоть до сорокового дня жизни. Только на крестинах новорожденного показывают родове, причем до крестин, чтобы дитя не померло некрещеным, его «крестит» повитуха, сбрызгивая святой водой и произнося заветное «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа».
Первый вынос младенца на улицу мать в старину сопровождала красивым языческим заклинанием: «Солнцем освещусь, месяцем огорожусь, звездами осыплюсь, и никаких насланных болезней не боюсь». Даже после крестин все равно стереглись, не показывали дитя чужим, особенно боялись похвального слова. Неприязнь к похвальбе своими детьми присуща всему русскому народу. Если мать стеснялась окоротить языки соседкам, не в меру восхищавшимся дитятком, то вступалась бабушка: «Нечего смотреть, нечего хвалить, дите как дите, не лучше и не хуже, чем у других». Опытом жизни знали бабушки, что ребенок после такой чрезмерной похвалы будет кричать, словно пробралась к нему по натоптанному славословием следу зависть, и корежит, мучит чадушко, и сводит с ума мать, не знающую, как избавиться от сглаза. Зависти сторонились матери, боясь встречи с другой матерью с ребенком на руках. В таких случаях считалось, что один из детей непременно примется кричать, а то и умрет. От сглаза клали в колыбельку нож и иголку, сторожась тех, кто мог незвано проникнуть в избу и взглянуть на маленького.
Все младенчество ребенка для сбережения его от напастей обставляли огромным количеством ритуальных запретов. До года нельзя было взрослым членам семьи перешагивать через него, а то он перестанет расти. Боязнью, что расти перестанет, объясняется и запрет вздымать, подбрасывать ребенка выше головы. Нельзя было давать ребенку смотреться в зеркало, не то он может испугаться. Запрещалось целовать младенца в губы, ибо долго не начнет говорить. Большой осторожности требовала даже ласка дитятки, возбранялось называть его котиком или зайчиком – не то вырастет горбатым…
Под страхом того, что волосы станут плохо расти, или что у ребенка начнутся головные боли, или что у него нарушится речь, обычай запрещал стричь ребенка в течение первого года. Остриженные по первому году волосы возбранялось выбрасывать, их надлежало сжечь в печке, бросить в реку или закопать. Тысячелетиями хранилось и другое обрядовое предписание – выпавший молочный зуб не выбрасывали, а «отдавали» его мышкам, бросая в щель между половицами с приговором: «Мышка, мышка, на тебе зуб костяной, дай мне зуб золотой».
Зубы – особая часть тела, таинственная и мистическая. Широко известна примета: приснится, что выпал зуб, да с кровью, – жди кончины кровного родственника. Если зуб во сне выпал без крови, умрет хороший друг или некровный свойственник. Само слово зуб, по свидетельству академика О. Н. Трубачева, означает – рожденный, и в мистическом и символическом смысле выпадение зуба в сновидении подает человеку весть: рожденный – умер.
Древним ритуалом является символическое «перерезание пут», когда старшие члены семьи, отец или бабушка, рукой или ножом разрывают нитку, которой предварительно связывают ноги ребенка в возрасте около года. Порой перерезают ножом воображаемые путы, проводя острым лезвием по полу между младенческих ножек. После этого, как полагает народное верование, дитя обязательно скоро начнет ходить.
Грудное вскармливание на Руси имело особые установки. Кормили крестьянки грудью своих детей до полутора и даже до двух лет. При этом грудь давали в ту же минуту, как дитя попросит. Не позволяли ни голодать, ни орать без продыху. Воспитания по доктору Споку русский народ, слава Богу, не знал.
Поучительна народная традиция в отношении телесных наказаний детей. В течение первого года жизни строго запрещалось наказывать младенца. Обычай стращал не в меру ретивых и жестоких родителей угрозами, что ребенок перестанет развиваться. Подзатыльники превратят его в тупицу, по лицу зацепишь – зубной болью станет маяться, по ногам нельзя хлестать – обезножит, по рукам бить – лентяя растить. Но и после года телесные наказания подчиняются ряду правил. К примеру, нельзя бить ребенка метлой, это распугает будущих сватов. Категорически запрещались ругательства, особенно страшно было послать ребенка к черту – дитя могло действительно пропасть, ведь мать или отец соглашались тем самым отдать его нечистому.
Но при строгой регламентации телесных наказаний порка все же считалась неотъемлемой частью русского воспитания. Поговорки предписывали родителям: «Детину сердцем люби, а руками гнети», «Тот сын ленив, кого батька не бил».
Русская семья бережливо и любя, с заглядом наперед пеклась о своем дитятке. Забота о здоровье и телесной крепости соединялась со строгостью к поведению, так как русский ребенок шаловлив и непослушен от природы и разумное наказание необходимо. Наказание хранило его от опасностей, от излишнего риска строгим предостережением: «Смотри, слушайся, а то тятенька высечет, от матушки влетит». Наказание по-русски – это розги и стояние в углу, иногда даже на горохе, чтобы запомнилось лучше. Наказание по-русски – это затрещина или оплеуха, доставшаяся вгорячах от рассерженной матери. Наказание по-русски – это ремень от разъяренного сыновним упрямством отца.
Заслуженное наказание ожидаемо детьми, вспомните свое детство, даже родительская порка расценивается как справедливая и должная. Ведь если ребенок не получает наказания за свой проступок, он перестает понимать, что хорошо, а что плохо, что можно, а чего нельзя.
Сказочный мир детства всегда служил делу воспитания и сбережения ребенка. До трех лет дети у матери, как говорится, из рук не выходят, следуют за ней по пятам или на руках. Работой их не загружают, но к труду они приобщаются через игры, такие как «Сорока-белобока», Но уже к четырем годам дети выходят на улицу и заводят дружбу с соседскими ребятишками. И здесь вступают в силу сказочные запреты, призванные уберечь несмышленышей от опасностей грозного мира. Детские страшилки, которые удерживают малышей в послушании, известны всем: это и живность, наводящая ужас: коза, собака, змея. Они в традиции народной считаются нечистыми, ими пугают, хотя по сути эти животные вполне безобидны. Родители стращают детей и сказочными чужаками – цыганами, жидами и немцами. Это тоже отголоски давних предохранительных мер от народов, бывших для славян опасными и вредоносными. В воспитательном арсенале всегда наготове целый сонм нечистых духов и сказочных страшилищ. Тут и русалки, предстающие то в виде прекрасных девиц, то в облике безобразных старух, готовых защекотать до смерти. Ребенку могли объяснить и такое: коли он забредет один в лес или залезет под мост, ему придется целовать сопливую слепую бабу, прикинувшуюся пнем. Так внушался страх, что берег ребенка от реки, леса или моста, грозивших несмышленышу гибелью. Чтобы дитя избежало другой опасности – глубокого колодца, ему рассказывали, что в колодце прячется старый дед, который только и ждет, чтобы пустить в ход свои железные зубы. Пугала в рассказах для детей всегда вооружены страшными орудиями – палкой, кнутом, большим мешком, железными крючьями, которыми они грозят непослушным детям. Имена страшилищ пугающие: баба яга, бабариха, чарубаба, дед бабай, хапун, гыбало… Чтобы подросшие дети лучше приглядывали за младшенькими в семье, в народе сложили страшную сказку про девочку-привередницу, заигравшуюся так, что гуси-лебеди унесли ее братца к бабе-яге. Чтобы ребенок лучше слушался старших, придумали сказку про сестрицу Аленушку и братца Иванушку, который, нарушив запрет сестры пить из копытца, превратился в козленочка. Каждая детская сказка учила детей уму-разуму, охраняла от опасностей жизни, наставляла подчиняться запретам взрослых.
