Елена Браун - Войны Роз: История. Мифология. Историография
Приведем в качестве примера историю с получением Пастонами наследства лорда Фастольфа. Сэр Джон Фастольф, бывший одним из богатейших людей Англии, скончался в 1459 г.{247} Для Пастонов удержать все его огромные владения было чрезмерно сложной задачей — на них претендовали слишком многие. В частности, уже через несколько дней после смерти Фастольфа герцог Уилтшир (Wiltshire) захватил принадлежавшие Фастольфу земли в Эссексе{248}. Объектом пристального внимания герцога Норфолка стал хорошо укрепленный замок в маноре Кайстер. Он поспешил вступить во владение замком, но доказательства, представленные Пастонами в суде, оказались слишком весомыми. Думается, что временному возвращению этого замка в руки Патонов в значительной степени способствовало то, что Джон Пастон в то время находился в большой милости у Эдуарда IV{249}.
Но это было только начало. Вскоре двое из душеприказчиков Фастольфа — судья Йелвертон (Yelverton) и Уильям Дженни (Jenney) отказались подтвердить права Джона Пастона на наследство, и, подав на него в суд, захватили несколько маноров покойного в Саффолке{250}. Они повели атаку по двум направлениям — в церковном суде отстаивали подложность завещания Фастольфа, а в местных судах оспаривали законность владения Пастона-старшего тем или иным манором. Эти судебные разбирательства длились до смерти Джона Пастона в 1466 г.{251} Его наследник — сэр Джон Пастон — столкнулся еще и с возобновившимися притязаниями герцога Норфолка на манор Кайстер, который тот снова захватил силой в 1468 г.{252} Казалось бы, неприятности Пастонов завершились в мае 1476 г. — дело о наследстве было рассмотрено Тайным Советом и Палатой Лордов, которые окончательно утвердили права Пастонов на эти земли{253}. Но и это было еще не все. Даже решение Палаты Лордов не помешало герцогу Саффолку в 1478 г. предъявить права на маноры Хеллесдон и Драйтон и захватить их. Борьба за эти земли закончилась лишь в царствование Генриха VII. После смерти сэра Джона Пастона она осложнялась еще и тем, что права на часть наследства лорда Фастольфа предъявил Уильям Пастон (брат Джона Пастона-отца, которому они были завещаны).
Очевидно, что судебный процесс по поводу спорных земель в Англии XV в. мог быть практически бесконечным. Недовольные его результатами, если они обладали достаточным влиянием, могли попросту удерживать силой спорные земли, не считаясь с притязаниями законных наследников.
Следует заметить, что судебные разбирательства, оставлявшие хоть какую-то надежду на восстановление справедливости, могли успешно проводиться лишь в отношении недвижимого имущества. Что касается движимости, то ее получал тот, кто первый успевал ей завладеть. Так, Джон Пастон просил свою жену Маргарет никому не сообщать пока о смерти его дяди, чтобы он и другой душеприказчик смогли вывезти и спрятать в надежном месте все ценное{254}. Резонно обратить внимание на то, что во время написания этого письма завещание покойного не было известно, а значит Пастоны вполне могли заниматься откровенным воровством. Но это их мало беспокоило, поскольку найти припрятанное имущество было бы также невозможно, как доказать впоследствии его принадлежность покойному.
Еще одним уязвимым местом судебной системы XV в. были свидетельские показания. Анализ данных эпистолярных комплексов Пастонов, Стоноров и Пламптонов показывает, что ложь под присягой была скорее правилом, нежели исключением. В частности, во время судебных процессов по поводу завещания лорда Фастольфа свидетели постоянно меняли свои показания. Пожалуй, единственным, что могло заставить джентри открыть правду, была тяжелая болезнь. В течение десяти лет один из душеприказчиков Фастольфа клялся, что лорд и не думал оставлять свои земли Пастонам, а его завещание — фальшивка. Однако на смертном одре «желая спасти свою душу» этот человек признался, что все это время он лгал, а Пастоны — законные наследники{255}. Серьезные сомнения в объективности свидетельских показаний в Англии второй половины XV в. вызывает и письмо Джона Фрейда, адресованное Томасу Стонору. В нем Джон Френд сообщает, что хотя в настоящее время он болен и не может встать с постели, он все же хорошо потрудился, и теперь может выслать своему господину список тех, кто согласился свидетельствовать в его пользу в земельной тяжбе с Ричардом Фортескью{256}. Раз Джон Френд ставит согласие упомянутых людей свидетельствовать в пользу его «господина» себе в заслугу, то, очевидно, если бы не его усилия, эти люди либо отказались давать свидетельские показания, либо дали бы их в пользу другой стороны.
Коррупция среди судей также была вполне обычным делом. Например, Брайан Родклиф писал Уильяму Пламптону: «Я говорил с судьей Бэдфордом и нашел его не расположенным к нам... я думаю, он не со гласится нам помочь, если не получит некоторую сумму денег»{257}. Однако значительно большее влияние на решение судей оказывала их при надлежность к той или иной «партии». В частности, герцог Норфолк ничуть не сомневался в благоприятном для себя решении любого суда, заседавшего на территории его графства{258}. Самоуверенность герцога объяснялась очень просто — в Норфолке существовала единственная крупная «партия», объединявшая всех сколько-нибудь влиятельных джентри графства, и главой ее был сам герцог Норфолк{259}.
В эпоху Войн Роз существовало такое понятие как неприкосновенность судей, но это была не юридическая норма, а следствие банальной коррупции. Судья всегда оказывался в выигрыше, и бороться с ним было попросту бесполезно. Один из первых документов в переписке Пастонов представляет собой отчет человека архиепископа Нориджа, в котором говорится, что нет никакой возможности успешно выдвинуть судебный иск против Пастонов, поскольку недавно умерший Уильям Пастон был мировым судьей, а его сын Джон также заседает в суде{260}.
Таким образом, соблюдение законов в эпоху Войн Роз было понятием весьма условным. Вынесение судебного решения могло бесконечно затягиваться, уже вынесенный приговор — оспариваться, а иногда и не соблюдаться. Описанная в предыдущей главе система локальных «партий» давала местным властям возможность манипулировать судебной системой. Не представляло труда подобрать состав присяжных, которые вынесли бы заранее известное решение. Присяжные были включены во всеобъемлющую систему личных связей, поэтому их решения диктовались не личным желанием, а принадлежностью к определенному «дружескому союзу» с четко обозначенными интересами.
Шерифами в XV столетии в огромном большинстве случаев становились представители дворянского сословия. Именно так дело обстояло в графствах центра, юго-востока и севера Англии. Естественно, шериф также не был исключен из отношений покровительства и при разборе конфликтов не в последнюю очередь руководствовался принципом «внутрипартийной» солидарности. В частности, во время борьбы за манор Грехем между лордом Молейном и Пастонами, лорд Молейн силой захватил спорные земли. Пастонам удалось достать две бумаги, предписывающие взять упомянутого лорда под стражу. Несмотря на это шериф позволил Молейну, который был одним из его сторонников, спокойно уехать из графства.
Влияние шерифа в графстве было очень велико. Во всяком случае, без его благоволения было практически невозможно выиграть судебное разбирательство. Джон Фастольф писал Джону Пастону, что не может рассчитывать на успех «без того, чтобы шериф был его другом в этом деле». Во власти шерифа было изменить решение суда, поскольку в его функции входило назначение присяжных. Так, шериф Норфолка поведал людям Пастонов, когда тем все-таки удалось добиться суда над Молейном, что «король приказал ему назначить таких присяжных, которые бы оправдали лорда Молейна»{261}.
Умилостивить шерифа можно было, дав ему взятку, что, видимо, считалось самым обычным делом. В 1452 г., рассказывая о тяжбе их родственницы, Агнесс Пастон пишет Джону: «Она попросила у меня совета — не стоит ли дать шерифу денег, чтобы выиграть тяжбу. Я сказала ей, что если она это сделает, то, я думаю, он станет значительно более дружелюбным»{262}. Соответственно, шериф пользовался предоставленной ему властью не только на благо своей «партии», но и на свое собственное.
Необходимо отметить еще одну черту судебно-административной системы эпохи Войн Роз. Как уже было сказано выше, судья, шерифы и другие должностные лица открыто защищали интересы своей «партии», но это обстоятельство лишало их неприкосновенности королевских чиновников. Они, так же, как и другие джентри, могли пострадать в междоусобных столкновениях. В частности, в декабре 1461 г. горожане и джентри взломали двери дома шерифа, выволокли его на улицу и едва не забили насмерть — бедолагу (кстати, совершенно напрасно) заподозрили в том, что он скрывает королевский приказ о перевыборах в парламент. Чтобы вырвать шерифа из рук разъяренной толпы понадобилось вмешательство отряда городской стражи, во главе которого встал лично мэр Нориджа{263}.
