Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.
Дни организации настоящей транспортной магистрали с двусторонним движением потребовалось дополнительное время. 6 января Жданов лично обратился со страстным призывом ко всем, кто был занят решением этой трудной задачи[46]. На озере действовали законы военного времени. Была создана целая система сигнализации и скорой помощи. Ледовая дорога постепенно стала функционировать не хуже любого шоссе. Ее протяженность превышала 30 км. Водители вели по ней свои машины, груженные продуктами питания, горючим, боеприпасами. Шоферы несли личную ответственность за каждый мешок продовольствия[47]. Назад везли истощенных жителей Ленинграда. Город смог перевести дыхание и постепенно приступить к восстановлению запасов. Всего было перевезено 361 109 т грузов, из которых 262 419 т составляло продовольствие[48]. Однако последствия страшной зимы еще долго будут напоминать о себе в Ленинграде. Массовая смертность будет продолжаться вплоть до конца марта; весьма высоким будет число умерших и в мае. С окончанием холодов потребовалось мобилизовать 300 тыс. человек на одни только работы по очистке города от трупов и обломков зданий[49].
Даже по прошествии года, в 1943 г., четверть населения, оставшегося в Ленинграде, нуждалась в стационарном лечении[50]. К этому времени здесь находились лишь наименее ослабленные люди, те, кто был остро необходим для обороны города и обеспечения сколько-нибудь исправного функционирования городского хозяйства. За период с 22 января по 15 апреля 1942 г. по ледовой дороге было эвакуировано 594 186 ленинградцев. Еще 447 929 человек было вывезено с мая по ноябрь, когда вновь открылась навигация по Ладоге. В городе оставалось лишь 637 тыс. человек[51].
Эвакуация большей части ленинградцев, переживших первую блокадную зиму, облегчила решение проблемы снабжения. «Дорога жизни» просуществовала до середины апреля 1942 г., когда лед стал таять: машины шли чуть ли не по кузов в воде. Провал советского зимнего контрнаступления в первые месяцы 1942 г. вновь отодвинул надежды на скорый прорыв блокады[52]. Но накопленный к этому времени опыт представлял большую ценность. Движение судов по озеру возобновилось в последней декаде мая. На этот раз были вовремя подготовлены необходимые плавсредства, которые втрое превышали численность судов, имевшихся осенью предыдущего года[53]. Для транспортировки горючего меньше чем за два месяца по дну Ладожского озера был проложен трубопровод, позволявший перекачивать до 300—350 т горючего в сутки[54]. Когда же к концу года озеро вновь замерзло, возобновила свое функционирование ледяная дорога: уроки минувшей зимы были теперь учтены.
Частично блокада была прорвана только в январе 1943 г., когда комбинированным ударом снаружи и изнутри кольца окружения советские войска вернули Шлиссельбург и очистили от немцев южный /63/ берег озера. Лишь тогда открылся узкий проход, по которому вновь смогли пойти поезда. Однако проход этот был настолько открыт для обстрела вражеской артиллерии, что за ним закрепилось название «коридор смерти». Окончательное деблокирование города смогло быть осуществлено лишь год спустя. Только тогда подошли к концу 900 трагических дней ленинградской блокады. Ни один другой крупный современный город никогда не испытал ничего подобного. Ни одна другая осада в истории не продолжалась так долго и не сопровождалась такими жертвами.
И после того, как кошмар первой блокадной зимы остался позади, жизнь в Ленинграде не стала легкой. Немецкая артиллерия продолжала обстреливать город до самого конца осады специально с целью подавить моральный дух гражданского населения. Правда, обстрелы были уже не такими интенсивными, как в первые месяцы. Все же полностью они так и не прекратились[55]. Зато с продовольствием уже не было такого бедственного положения. Более того, в Ленинграде в последующее время было, пожалуй, даже больше продуктов питания, чем в других районах СССР. Для многих категорий населения был предусмотрен более насыщенный рацион. Постепенно стало возобновляться производство, разумеется, в рамках того, что позволяло оборудование, оставшееся после эвакуации наиболее ценных станков и агрегатов: по сравнению с довоенным временем на крупных промышленных предприятиях города действовало лишь 30% производственных мощностей[56]. Тем не менее возобновился выпуск продукции для фронта и самых неотложных нужд города. Общественный транспорт возобновил движение 15 апреля 1942 г. Население получало теперь электричество и тепло.
Факторы стойкости
Выдержать осаду и не склонить головы перед врагом — это подвиг, вписанный в летопись славы Ленинграда. Каждый, кто занимался историей блокады, не мог не задаваться вопросом, как оказалась возможной подобная стойкость, особенно в первую зиму.
С чисто военной точки зрения оборона Ленинграда, как отметил позже один из самых активных ее организаторов, представляла собой классический образец борьбы в осажденной крепости, пожалуй, даже анахроничной в эпоху, когда средства ведения войны приобрели не просто мобильность, но и способность к передвижению на больших скоростях[57]. Город имел свои форты, бастионы, траншеи. С сентября 1941 по январь 1944 г. линия обороны почти не претерпела изменений. Одним из основных видов боевых операций постепенно сделались артиллерийские дуэли, особенно после того как перед советскими артиллеристами была поставлена задача контрбатарейной борьбы, которую они в значительной мере сумели выполнить[58]. Сражающиеся бойцы были обеспечены питанием даже в те дни, когда жители города тысячами умирали от голода. Впрочем, с ноября 1941 по февраль 1942 г. солдатский паек тоже был урезан. /64/
Лишь части на передовой, отстаивавшие свои позиции в суровых зимних условиях, получали 500 г хлеба и рацион, равноценный 2600 калориям. В тылу и штабах эти показатели составляли соответственно 300 г и 1600 калорий. Еще меньше получали вспомогательные службы, укомплектованные гражданскими лицами[59]. Так что армия тоже вынуждена была сражаться при минимальной норме потребления, причем в декабре 1941 г. ей угрожало прекращение выдачи даже этой голодной нормы.
И все же вооруженное сопротивление не прекращалось ни на миг. Наиболее опасным участком фронта был южный сектор, на котором действовали германские войска. На севере финские части не вели наступательных операций; в целом правители Хельсинки были довольно безразличны к судьбе Ленинграда. В ходе ожесточенных боев в сентябре 1941 г. Жуков смог снять часть войск с северного участка фронта, чтобы бросить их против гитлеровцев, пытавшихся прорваться с юга[60]. Финны тем не менее до самого конца участвовали в осаде города и внесли свой вклад в проведение операций, с помощью которых немцы пытались помешать перевозке грузов по Ладожскому озеру[61].
Защитники Ленинграда показали замечательную стойкость, но самой по себе ее было бы недостаточно, если бы в тылу гражданское население не проявляло еще более поразительное мужество. Ленинградцы, как и все люди, не родились героями. В большом городе встречаются всякие люди: и эгоисты, и спекулянты, и воры. Существует много воспоминаний, в которых с презрением упоминаются подобные типы. В условиях, когда смерть витала над каждым, попадались люди, которые «не останавливались ни перед чем»: вытаскивали у соседа хлебную карточку — а это было равносильно тому, чтобы разорвать последнюю тонкую нить, связывающую человека с жизнью, — или обвешивали покупателей в булочной[62]. Хищение продовольствия, особенно вначале, представляло собой серьезную угрозу. Наряду с этим имели место случаи обмана, продиктованные не корыстью, а реакцией людей на сложившиеся обстоятельства. В октябре 1941 г. появилась необходимость произвести обмен всех продовольственных карточек, так как в обращении оказалось слишком много фальшивых. После этого на каждый случай потери карточек стали смотреть с подозрением. Для усиления контроля было постановлено, что каждый обладатель продуктовых карточек может выкупать свой скудный паек в одном-единственном магазине[63]. Труднее было предотвратить использование карточек умерших: практически невозможно было наладить учет смертности. В начальный период городские власти опасались нападений на булочные или распространения настроений в поддержку идеи объявить Ленинград «открытым городом»[64]. Впрочем, поражает не столько то, что подобные настроения проявлялись каким-то образом, сколько то, что они почти не распространялись.
По заслуживающим доверия свидетельствам, наиболее тяжелыми /65/ в моральном отношении для ленинградцев были не дни кошмарного голода, а первые дни блокады. Людей охватил ужас перед завтрашним днем. Но и тогда не было паники[65]. «Мы все стали какие-то каменные», — записала некоторое время спустя, во время бомбардировки, в своем дневнике ленинградская преподавательница, на глазах у которой умерли муж и сын[66]. Под гнетом все новых невзгод люди становились как бы нечувствительными к страданию. Каждый, кто мог, пытался не прекращать работу, потому что работа была «единственным спасением от одиночества, единственным способом наполнить смыслом собственное существование, единственным средством участвовать в борьбе с ненавистным врагом, побеждать страх и отчаяние»[67]. Врачи продолжали трудиться в неотапливаемых и почти не освещаемых больницах, где к тому же не хватало медикаментов. Полумертвые от истощения люди, с трудом переставляя ноги, ходили в свои учреждения. Станки на заводах стояли, но немногие оставшиеся на предприятиях рабочие пытались продолжать делать что-нибудь вручную. Библиотеки были открыты максимально возможное количество часов в день. Почти символически, но продолжал функционировать университет. Похожие на призраков артисты продолжали работать над спектаклями даже за несколько дней до смерти. Горе рождало глубокую ненависть к захватчикам, и эту ненависть усиливало чувство скрытой гордости за собственную способность не сгибаться ни перед чем. «Эти люди-тени отлично сознавали свое моральное превосходство и гордились грандиозностью своего подвига», — сказал потом Корней Чуковский, не принадлежавший, как известно, к любителям риторических фраз[68].
