Коллектив авторов - Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей
«Новый лад» для Константина Николаевича заключался в тех принципах и идеях, которые развивались во время царствования Александра III. В отличие от Александра II, который с большой охотой привлекал образованных и талантливых людей к участию в государственных преобразованиях, новый император стремился ограничить круг государственных деятелей. Не был он и сторонником того, чтобы другие члены императорской фамилии имели значительный вес в политических делах. Он не только отстранил их от управления, но и задумался об уменьшении принадлежавших им по закону прав. Отношение Александра III к августейшим родственникам отчетливо выразилось в том, что он внес значительные изменения в «Учреждение об императорской фамилии». Их суть состояла в ограничении числа членов дома Романовых, которые могли бы претендовать на то, чтобы называться великими князьями и иметь соответствующие привилегии, в том числе получать немалое содержание из государственной казны. По новому установлению правнуки монарха и последующие поколения получали титул князей крови императорской{202}. Заметно сокращалось и их содержание: в отличие от внуков императора, которые по совершеннолетию получали 150 тысяч рублей в год, им стали выделять всего 30 тысяч{203}. Также замедлялось продвижение по службе.
Нововведения стали настоящим потрясением для августейшего семейства, ведь теперь дети здравствующих внуков императора едва ли могли рассчитывать на уже ставшие привычными привилегии: «Кто-то из них в шутку назвал их Указом о Сидоровых козах, так как эти будущие потомки не имеют определенного имени»{204}. Впрочем, у Александра III были основания задуматься об ограничении «для будущего»{205}, как он говорил, числа «высочеств», тем более что он не видел в них помощников в деле государственного управления. Если при Николае I великих князей было 5, то при Александре III их стало уже 24, а впоследствии, при Николае II, — 22 и 13 князей крови императорской, не считая герцогов Лейхтенбергских, князей Романовских. Чем больше становилось великих князей, тем легче им было затеряться в окружении императора. Все дальше отходили они от участия в жизни государства, отдавая предпочтение личным интересам.
Константин Константинович начал службу приблизительно в одно время с вступлением Александра III на престол. Ожидания К.Р. от нее вполне соответствовали отношению нового императора к правительственной деятельности великих князей. Августейший поэт признавался, что в политике смыслит мало и его воззрения «шатки и неопределенны». «У меня только одно чутье, может быть, совсем неверное», — говорил он императрице Марии Федоровне{206}. Такой взгляд на свою роль в государстве способствовал тому, что в отличие от отца, который порицал «решительно все», что «творилось» при Александре III, Константин Константинович, напротив, относился к императору с глубоким почтением и уважением. «Я чувствую к нему, — писал он в дневнике в 1885 г., — какую-то бесконечную привязанность, преданность; к этому еще примешивается благоговение как перед чем-то священным. Он для меня не только сильный, прямодушный человек, с чистым добрым сердцем, но и Царь-помазанник Божий. Хорошо бы за него в огонь и в воду»{207}.
Константин Константинович, отказавшись от службы во флоте, в феврале 1884 г. в возрасте 26 лет принимает командование ротой Измайловского полка (для сравнения, Константин Николаевич в 26 лет возглавил Морское министерство). В 1888 г., в день своего тридцатилетия, он подвел промежуточный итог своей жизни, так контрастирующий с достижениями в этом же возрасте его отца, и записал в дневнике: «Жизнь моя и деятельность вполне определились. Для других я военный, ротный командир, в близком будущем полковник, а там, лет через 5–6, — командир полка и, как мне хотелось бы, Тифлисского, моего, на Кавказе. Для себя же — я поэт. Вот мое истинное призвание»{208}. Поэзии Константин Константинович отводил особое место, что, в частности, отразилось в его программном стихотворении «Баловень судьбы», в котором он заявляет о своем желании совершить «священный подвиг певца» «во славу матушки России».
Увлечение Константина Константиновича поэзией придало ему известности в творческих и научных кругах. Еще в юности у него проявился особый интерес к русской литературе. В 20 лет он знакомится с Федором Михайловичем Достоевским, сыгравшим определенную роль в выборе великим князем своего литературного поприща. В 1883 г., в годовщину смерти Достоевского, К.Р. записал в дневнике, что «читал “Господи и Владыко живота моего” с усердными земными поклонами и молился за покой души»{209}. А в 1891 г. он, вспоминая о своем знакомстве с писателем, оставил следующую запись: «Он относился ко мне с расположением и, помню, предсказал мне великую будущность. Я верю, что он обладал даром пророчества»{210}. Произведения Ф.М. Достоевского великий князь будет не единожды перечитывать в течение всей своей жизни. Однако И.Л. Волгин, рассмотрев в своей монографии воздействие самого писателя и его творчества на Константина Константиновича и дав ему довольно точную характеристику человека с «обостренным чувством вины», несколько преувеличил значение своего героя{211}. Далеко не только творчество автора «Бесов», любимого романа К.Р., повлияло на его мировоззрение.
В 1880 г. на вечере у графини А.Е. Комаровской великий князь познакомился с «почтенной наружностью и умной и игривой речью» — писателем И.С. Тургеневым, произведшим на него самое приятное впечатление. «Он, по-видимому, веселого нрава и привык вращаться в светских кружках, — записывает в тот же вечер начинающий поэт, — он знает, что на него смотрят, как на выходящего из ряда вон человека, знает, что все развешивают уши, как только он откроет рот, и нисколько не конфузится этим»{212}. Великий князь задумывал даже литературный вечер с писателем в Мраморном дворце. Однако, боясь скомпрометировать великую княгиню Александру Иосифовну, он отменил встречу, так как его гость «несколько раз подозревался в революционном направлении»{213}. Теплые отношения связывали великого князя и И.А. Гончарова, который стал одним из доверенных критиков творчества К.Р. Они вели длительную переписку. Константин Константинович не раз бывал у него в гостях: «У него две маленькие, низенькие комнатки; письменный стол еще тот самый, на котором писал Обломов. Я с благоговением за него подержался»{214}. С благоговением относился к великому князю и сам Гончаров: «Раз, в присутствии Кони, он получил от меня записку и прочел ему ее. Кони попросил его подарить ему конверт с адресом, написанным моею рукою… Ив[ан] Александрович], не говоря ни слова, спрятал конверт в ящик и запер на ключ»{215}. Писатель также пророчил молодому поэту «величие»: «Я могу стать великим, говорил он. Не это ли моя мечта? Мечта самая заветная, самая пламенная; ужели она осуществится?»{216} Высоко Константин Константинович оценивал творчество и Л.Н.Толстого, с которым тщетно искал встречи. Так, о пьесе «Власть тьмы» великий князь писал, что «задача художества выполнена неподражаемо… а конец вполне достоин Достоевского»{217}. Одним из любимых писателей К.Р. был Николай Семенович Лесков. Его «Соборяне» «усладительно питали и душу мою, и ум, и воображение»{218}. В Мраморном дворце бывал А.А. Фет. Тесно Константин Константинович общался и с другими своими современниками — А.Н. Майковым, Я.П. Полонским, Н.Н. Страховым.
Широкие знакомства Константин Константинович имел и в музыкальных кругах. Так, великий князь с юности увлекался музыкой и считал ее самым возвышенным искусством, «как самое отвлеченное и менее других поддающееся разбору и законам, по которым прекрасное отличается от дурного»{219}. Его учителем был композитор Р.В. Кюндингер, профессор фортепьяно в Санкт-Петербургской консерватории, в числе учеников которого одно время был П.И. Чайковский. Константин Константинович уделял много времени разучиванию музыкальных произведений, сам сочинял романсы и музыку на стихи. В 1880 г. Константин Константинович завел дружбу с Петром Ильичом Чайковским: «Он воспитывался в училище правоведения, был очень несчастлив в семейной жизни и теперь исключительно занимается музыкой»{220}. В том же 1880 г. П.И.Чайковский приезжал на музыкальные вечера в Мраморный дворец, где вел разговоры с Константином Константиновичем о музыке и опере. В лице Петра Ильича великий князь нашел близкого друга. Не прошло и двух недель с их знакомства, как он записал в дневнике, что ощущает себя с ним так, как будто они «давно знакомы и даже дружны»{221}.
