Тит Ливий - Война с Ганнибалом
Гиерон предвидел, что в руках внука Сиракузское государство легко может погибнуть, но лучшего наследника у него не было, и уже незадолго до смерти он решил даровать Сиракузам свободу. Этому, однако же, изо всех сил воспротивились его дочери, которые рассчитывали, что Гиероним будет правителем только по имени, а на деле полноправными хозяевами в городе станут они и их мужья – Адранодор и Зоипп.
Нелегко было девяностолетнему старику спорить с любимыми дочерьми, не покидавшими его ни днем, ни ночью. Кончилось тем, что он назначил внуку пятнадцать опекунов и до последней минуты умолял их хранить верность союзу с римским народом, тому союзу, который сам Гиерон соблюдал нерушимо целых пятьдесят лет.
Адранодор сумел быстро устранить всех прочих опекунов под тем предлогом, что Гиероним уже достаточно взрослый и вообще не нуждается в опеке, и остался при юноше единственным советником.
В правление Гиерона царь никакими знаками отличия, возносившими его над прочими сиракузянами, не обладал. Гиероним с первых же дней облачился в пурпурное одеяние, голову украсил золотой короной и появлялся на людях в сопровождении вооруженных телохранителей. Видели даже, как он выезжает из дворца на колеснице, заложенной четверкою белых коней[32].
И сиракузяне все чаще вспоминали умершего Гиерона и вздыхали все тяжелее.
Нрав нового правителя обнаруживал себя не только во внешнем его обличий, но и в том, как презрительно и грубо он со всеми обходился, как надменно выслушивал просьбы, как редко допускал к себе не только чужих, но даже опекунов, в неслыханной его распущенности и жестокости. Очень скоро такой овладел всеми страх, что иные из опекунов, опасаясь мучительной казни, покончили с собой, иные бежали.
Доступ к царю сохранили только трое – Адранодор, Зоипп и некий Трасон. Адранодор и Зоипп держали сторону Карфагена, Трасон стоял за дружбу с Римом, и они часто ссорились между собой, а Гиеронима их споры и столкновения только развлекали.
Но случилось так, что друг и сверстник царя узнал о заговоре, который составился против Гиеронима. Известен был только один из заговорщиков, его арестовали и начали пытать, чтобы он выдал соучастников. Человек этот отличался и мужеством, и преданностью товарищам и почому, когда муки сделались нестерпимы, решил солгать и вместо виновных назвал людей, совершенно к заговору не причастных, и Первого – Трасона. Гиероним поверил и немедленно казнил Трасона.
Таким образом, единственная дружеская связь между Сиракузами и Римом распалась, и уже никто не помешал друзьям карфагенян отрядить посольство к Ганнибалу. Пуниец не замедлил прислать ответное посольство, и союз был заключен. Двое послов, к большому удовольствию Ганнибала, остались при Гиерониме. Они родились в Карфагене, но происходили от грека, сиракузского изгнанника. Звали их Гиппократ и Эпикид.
Прибыли посланцы и от римского правителя Сицилии, претора Аппия Клавдия. Они заявили, что хотят возрбновить союз, который был у Рима с Гиероном.
Гиероним не дал им никакого ответа и только спросил с неприкрытой насмешкою:
– Чем там у вас кончилась битва при Каннах? Послы Ганнибала такое рассказывают, что и поверить трудно. А я бы хотел знать точно – иначе не поймешь, чего можно ждать от вас и чего от них.
Римляне предупредили царя – не просили, а именно предупредили, – чтобы он не торопился с изменою, и удалились, а приближенные Гиеронима выехали в Карфаген. Там составляются условия договора: пунийцы высадятся в Сицилии и вместе с сиракузянами прогонят римлян, а затем новые друзья и союзники поделят остров пополам, так что границею между их владениями будет река Гимера.
Но пока обсуждались и принимались эти условия, Гиероним успел передумать: он потребовал у карфагенян всю Сицилию, а им советовал искать владычества над Италией. Легкомыслие сумасбродного мальчишки не удивило и не смутило пунийцев. Они готовы были поддакивать ему во всем, лишь бы только оторвать Сиракузы от Рима и окончательно расстроить этот старинный союз.
Впрочем, внезапно все приняло совершенно неожиданный оборот.
Царь с войском явился в город Леонтины[33]. Там среди солдат и младших начальников возник новый заговор. Заговорщики заняли под постой свободный дом на узкой уличке, по которой Гиероним каждый день ходил на городскую площадь. Все засели там, держа оружие наготове, а одному, по имени Диномен, велели стать у дверей и, как только царь Пройдет мимо, загородить под каким-нибудь предлогом дорогу свите: Диномен и сам принадлежал к царским телохранителям, а потому мог вызвать меньше подозрений, чем любой другой. Диномен сделал вид, будто хочет ослабить слишком туго затянутый узел на сандалии, и поднял ногу, свита замешкалась, и Гиероним оказался в одиночестве, без провожатых. Сразу несколько мечей вонзилось в него, и он упал. Тут уже притворство Диномена открылось, телохранители метнули копья, и он получил две раны, но все-таки ушел живым.
А царь был мертв, и, убедившись в этом, телохранители мигом разбежались.
Часть убийц бросилась на площадь, к народу, который ликовал, узнав о случившемся, часть поспешила в Сиракузы, чтобы захватить врасплох царских приверженцев.
Выборы в Риме.
О том, что происходило в Сиракузах дальше, мы расскажем, излагая события следующего года. А пока вернемся в Рим, где консул Квинт Фабий Максим руководит консульскими выборами.
Началось голосование, и первые голоса были поданы за Тита Отацилия и Марка Эмилия Регилла.
Фабий остановил выборы и вот какую примерно произнес речь:
– Будь сейчас в Италии мир, я бы считал преступником всякого, кто хоть как-то мешает вам свободно выражать свои чувства на этом Поле[34]. Но мы воюем, и воюем с таким врагом, что любая ошибка полководца приводит к великому бедствию. А это значит, что голосовать сегодня вы должны с тем же вниманием и осмотрительностью, с каким идете в битву. Каждый должен сказать себе: «Человек, которого я предлагаю в консулы, будет Ганнибалу достойным противником».
Помните еще и о том, что мы всякий год меняем главнокомандующих, а у противника командующий постоянный, несменяемый, ему не надо тревожиться, что год идет к концу и он не успеет завершить начатое. На чьей же стороне преимущества? Судите сами.
Теперь поглядите, каких консулов хотите поставить вы. Марк Эмилий Регилл – жрец Квирина, ему нельзя отлучаться из Рима на долгий срок. Тит Отацилий мне свойственник, муж моей племянницы, но общая выгода, общее благо важнее семейного согласия, и я выскажу тебе, Тит Отацилий, все, что думаю. В этом году ты управлял флотом. Твоей задачею было охранять берега Италии, тревожить берега Африки и, прежде всего, не пропускать к Ганнибалу подкреплений из Карфагена. Выполнил ли ты хоть одно из этих заданий? Нет? Так можем ли мы доверить тебе дело, куда более важное и трудное? Ты сам, первый, должен просить, Тит Отацилий, чтобы тебе не взваливали на плечи бремя, явно для тебя непосильное!
Еще раз напоминаю вам: вы избираете полководцев, которым вы и ваши сыновья принесете присягу; их приказам будете подчиняться, под их началом пойдете в сражение. Тицин, Тразименское озеро и Канны – печальные примеры, но извлечем из них урок и пользу – не дадим им повториться! Глашатай, объяви, что мы приступаем к голосованию снова.
Тит Отацилий истошно вопил, что Фабий сам метит в консулы еще на один срок, и к нему подошли консульские ликторы и молча показали ему свои связки прутьев с топорами[35].
В полном единодушии избраны были Квинт Фабий Максим, в четвертый уже раз, и Марк Марцелл – в третий.
Пятый год войны – от основания Рима 540 (214 до н. э.)
Вначале года сенат продлил полномочия всем командующим войсками и флотом и велел им оставаться на прежних местах. Затем было решено умилостивить богов жертвами и молитвами, потому что со всех концов Италии приходили вести о невероятных событиях и чудесах, возвещающих гнев бессмертных. Так, в Сицилии бык Заговорил человеческим голосом, в другом месте женщина превратилась в мужчину, в третьем – младенец из утробы матери закричал: «Победа! Победа!»…
Покончив с божественными делами, снова обратились к земным. Консулы доложили сенату, что для успешного продолжения войны требуется восемнадцать легионов – на шесть больше, чем было в прошлом году. Сенаторы согласились с их докладом и поручили консулам поскорее провести набор, а также снарядить сто новых кораблей – на случай враждебных действий Филиппа Македонского.
Рабы-добровольцы получают свободу.
Ганнибал покинул зимние квартиры в Апулии и вернулся в Кампанию. Туда же и в соседнюю землю, в Самний, собрались и римские войска. У самнитского города Беневёнта встретились полководец Ганнибала Ганнон и Тиберий Семпроний Гракх. Его легионы большею частью состояли из добровольцев-рабов, которые уже второй год молча и терпеливо выслуживали себе свободу[36]. Но Гракх слышал, как на походе они переговаривались, спрашивая друг друга, настанет ли когда-нибудь конец рабскому их званию. И он написал в сенат – не о том, чего они желают, но об их верности и успехах: что они и храбры, и усердны и от лучших солдат в римском войске их отличает лишь одно – Неволя. Из сената ответили, чтобы он поступал так, как находит полезным для государства. И вот теперь Гракх созвал сходку и сказал: – Подходит срок вашему давно желанному освобождению. Завтра мы сразимся с врагом в открытом поле, где нечего страшиться засад и хитростей и где все решит только мужество. Кто принесет голову врага, немедленно получает свободу. Кто побежит, того я распну, как беглого раба. Ваша участь – в собственных ваших руках.
