Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 1
21 Об этом М.Ц. пишет в письме от 23.V.41 г.: «...я обменяла своего Брейгеля - огромную книгу репродукций его рисунков - на всего Лескова, 11 томов в переплете <...> Я подумала, что Брейгеля я еще буду смотреть в жизни - ну, раз десять, - а Лескова читать - всю жизнь, сколько бы ее ни осталось. <...> А так -тебе останется, п. ч. Мур навряд ли его будет любить» (VII, 753).
А. И. Цветаевой
27 февраля 1945
Родная Ася, пишу Вам очень мало и очень наспех, чтобы письмо ушло скорее. Вчера получила наконец после приблизительно двухмесячного молчания Ваше письмо на голубых листочках, пропутешествовавшее безумно долго. Я писала Вам уже о том, что фотографию Вашу молодую, увеличенную, получила давно. Она всегда со мною - беру её утром на работу и вечером — спать.
«Ранние поезда»1 не получила, но они в прошлом году побывали у меня в руках, и очень недолго, так как книга была чужая. Письма Марии Ивановны насчёт мамы2 не получала. Спасибо за адрес Бориса — ни от кого, вернее отЛили и Зины, добиться его не могла, а написать очень хотелось. Не читаю ничего — нечего. Там, на Севере, у меня было много книг, главное - были последние мамины напечатанные работы — переводы баллад о Робин Гуде, перевод «Раненого барса» и ещё один замечательный перевод с еврейского3. Меня безумно тревожит одно: последние мною полученные мамины письма я оставила перед отъездом с Севера своей подруге, боясь растерять их (и «растеряла» бы непременно). Завещала ей хранить до нашей встречи или переслать, но только с абсолютной гарантией доставки, Лиле. Получила от неё письмо, где она пишет о том, что мамины письма и фотографии она переслала Лиле уже, видимо, давно, а Лиля их, видимо, не получила, т. к. не отзывается. Лиля с Зиной прошлым летом были на даче, и письма эти могли с ними разминуться и совсем пропасть. С Тамарой моей переписываться очень трудно, т. к. она в постоянных разъездах с передвижным театром4, далёко, письма идут долго. Вот уж несколько месяцев не могу толку добиться на этот счёт ни от неё, ни от Лили с Зиной.
Ася, от Мура писем нет уже скоро год. На мои запросы отсюда ответа не получила, также и на запросы мужа - или он не хочет его сообщить.
Ася, боюсь, что Мур погиб. Ася, боюсь, что и папы нет. Я знаю, что мама не написала бы так, знаю, что и Вы не признались бы в этом «боюсь». Но я боюсь, боюсь, боюсь за них. И даже не так самой смерти, как мучительной жизни, ей предшествующей, и того, что никто никогда не узнает, никто никогда не поможет. Я маленькая с мамой спала на нашей Борисоглебской кухне — она меня будит ночью и спрашивает: «Папа умер?» Я не расслышала спросонок и говорю: «Да». Она меня страшно ущипнула и назвала дурой, тогда я проснулась окончательно и говорю: «Нет, нет, он жив, я знаю». Мы обнялись и заснули. А теперь, Ася, я не знаю, живы ли они. С маминой смертью я перестала верить в чудо, а ведь это чудо, чтобы они дожили. Асенька, я часто, почти каждую ночь вижу маму во сне, близко и просто. Каждый вечер, засыпая, думаю, только о ней, и это — как молитва.
Вижу и папу, и Мура.
Знаете ли Вы мамину «Метель»? Это была маленькая пьеса, написанная почти одновременно с «Концом Казановы»5. Вот Вам отрывок, с детства уцелевший в памяти:
- «Ну и погода К Новому Году!» —
«И на погоду Новая нынче мода...»
«Эх, в старину...» —
«Снег, верно, сахарным был?» —
«Бывало,
Снегом я личико утирала,
Что твоя роза, сударь, цвела!
Странные нынче пошли дела,
Солнце не светит, не греют шубы,
А кавалеры-то стали грубы,
Ихних речей и в толк не возьму!»6
Асенька, пора кончать. Это, конечно, не письмо, а записка, наспех, в шуме и гаме, не сердитесь. И не сердитесь, что пишу редко, чаще не получается.
Да, вы спрашиваете насчет Мусиной дочки, она должна приехать вместе со своей тётей, кажется. М. б., удастся забрать её из детдома7 раньше, а если нет, то в августе непременно. М. б., тётя заберет её к себе — там видно будет.
Работаю много и хорошо. Чувствую себя неплохо. Молю Господа, чтобы он Вас спас и сохранил и чтобы мы встретились все. Я Вам, как маме, буду кофты, чулки, варежки и всё на свете вязать. Крепко целую и люблю,
Ваша Аля
Целуйте от меня Андрюшу, Мар<ию>. Ив<ановну>. и Бориса8. Хорошо, что Борис хоть с Вами-то мил. А к маме его было не затащить и на аркане — я не забыла.
1 Сборник стихов Б.Л. Пастернака «На ранних поездах». М., 1943.
1 Мария Ивановна Кузнецова (сценический и литературный псевдоним Гринева; 1895-1966) - близкая подруга А.И. Цветаевой, жена ее первого мужа Б.С. Трухачева. Речь, по всей вероятности, идет о присланной М.И. Кузнецовой копии неизвестного А.И. письма М. Цветаевой от 4.1.10 г.. Это было письмо-завещание семнадцатилетней Марины, решившей покончить с собою из-за несчастной первой любви. А.И. Цветаевой, мучившейся тем, что сестра ушла из жизни, «не окликнув ее», оно было воспринято как весть от Марины.
3 Перевод английской народной баллады «Робин Гуд и Маленький Джон» был опубликован в журнале «Интернациональная литература» (1941. № 6); перевод баллады «Робин Гуд спасает трех стрелков» - в сборнике «Баллады и песни английского народа» (М., 1942); перевод поэмы «Раненый барс» грузинского поэта Важа Пшавелы был опубликован в журнале «Дружба народов» (1941. № 6); из многочисленных переводов М. Цветаевой с еврейского был опубликован лишь «Библейский мотив» Ицхока Лейбуша Переца (1851-1915) в журнале «Знамя» (1941, № 5).
4 Речь идет о Тамаре Владимировне Сланской.
6 По окончании «Метели» (25 декабря 1918 г.) М. Цветаева принялась за пьесу о Джакомо Казанове «Приключение». Однако под названием «Конец Казановы» было выпущено в свет издательством «Созвездие» лишь третье действие пьесы о Казанове «Феникс» (июль-август 1919 г.).
6 Отрывок, который не совсем точно цитирует А.С. Эфрон, - начало «Метели», диалог Торговца и Старухи.
7 Здесь А.С. иносказательно говорит о возможности досрочного освобождения, называя себя «Мусиной дочкой», «детдомом» - лагерь, а «тетей» -А.И. Цветаеву (предположение Е.И. Лубянниковой).
‘ Речь идет о Б.Л. Пастернаке.
А.И. Цветаевой
лись с мамой3. Судя по тому, что мама подружилась с Нейгаузом4, они должны были и с Борисом видеться.
Мне вспоминается что-то об его, Борисовой, даче, большом огороде и маленьком сыне5, но не знаю, не помню, мама ли писала об этом мне, или это было в тот наш последний разговор. Асенька, как безумно жаль всего, что пропало в этой разрухе, из маминых любимых, став<-ших> частицей её вещей, ворохов её мельчайшим почерком <написанных> писем, фотографий, всего того, что забрала <война> [строка утрачена], как жаль пропавших архивов, рукописей, всего невосстановимого, — о людях не говорю, ибо это вне человеческих слов.
Ася, помните ли мамины <стихи к>о мне, маленькой? Они были напечатаны в её сборнике «Версты» — [два слова утрачены] ещё при Вас. М. б., они у Вас есть? У меня [3—4 слова утрачены] строчки, кроме того, что в памяти. Я на неё не очень полагаюсь, т. к. многие слова заменяются, оказываются не теми.
Четвертый год,
Глаза как лед,
Брови — уже роковые.
Сегодня впервые
С кремлевских высот
Озираешь ты
Ледоход.
— Мама, куда лёд идет?
— Вперёд, лебедёнок,
Мимо мостов, церквей, ворот,
Вперёд, лебедёнок!
Детский взор оза<бочен>.
— Ты мен<я любишь, Ма>рина?
— Очень.
— Навсегда?
-Да.
- Скоро <...> (Одно слово утрачено)
Скоро (Одно слово утрачено)
Тебе (Одно слово утрачено)
[одна строчка утрачена]
(Одно слово утрачено) <...> дерзкие,
Ку<сать> рот.
А лёд
Всё
Идёт6
Это не полностью] — там есть ещё строки, но я потеряла их.
А ещё:
Консуэла! Утешенье!
Люди добрые, не сглазьте!
Наделил второю тенью
Бог меня и первым счастьем...7
А ещё:
