Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд
Единственная надежда Мэдисона на эту неудобную политику заключалась в том, что её предвзятость в пользу Британии может вдохновить Наполеона на снятие ограничений на американскую торговлю, которые к 1810 году приводили к захвату американских кораблей и товаров больше французами, чем британцами. Таким образом, президент был готов благосклонно принять двусмысленную ноту министра иностранных дел Франции герцога Кадоре, опубликованную летом 1810 года, в которой говорилось, что Наполеон отменит свои декреты после 1 ноября 1810 года, но только при условии, что Соединённые Штаты сначала восстановят свои запреты на британскую торговлю. Поскольку эта условная декларация фактически не выполняла положений билля № 2 Мейкона, письмо Кадора, как его называли, вызвало много споров: федералисты осудили его как обман, а самые яростные республиканцы приветствовали его как покаяние Франции за нарушение американских прав.
Как ни двусмысленно было письмо Кадора, его оказалось достаточно для Мэдисона, который стремился выйти из неловкого положения. 2 ноября 1810 года он публично заявил, что Франция выполнила требования Мейконского билля и что если Британия не отменит свои приказы в совете в течение следующих девяноста дней, то 2 февраля 1811 года невмешательство Британии будет восстановлено. Председатель Верховного суда Маршалл не мог поверить в происходящее и заявил, что заявление президента о том, что Франция отменила свои указы, было «одним из самых поразительных случаев национального легковерия… которые можно найти в политической истории». Хотя Мэдисон прекрасно понимал двусмысленный характер письма Кадора, он чувствовал, что должен ухватиться за возможность оказать давление на британцев, чтобы заставить их хоть как-то ослабить свои торговые ограничения. Во всяком случае, ему не терпелось возобновить политику торговых санкций против Великобритании, о которой он мечтал со времён Революции.
Однако Мэдисон столкнулся с республиканской партией в Конгрессе, которая распадалась на части, и образовавшиеся фракции постоянно угрожали объединиться в оппозицию к администрации. Это были «Старые республиканцы 98-го года», или «Квиды», во главе с Джоном Рэндольфом; сторонники нью-йоркца Джорджа Клинтона и его племянника ДеВитта Клинтона, который оспаривал у Мэдисона президентское кресло; и «Невидимки» в Сенате, возглавляемые Уильямом Бранчем Джайлсом из Виргинии и Сэмюэлем Смитом из Мэриленда, братом государственного секретаря Роберта Смита. Растущая неосмотрительность Роберта Смита наконец дала Мэдисону возможность уволить его из кабинета и назначить госсекретарём своего старого противника и соратника по Виргинии Джеймса Монро. Но оппозиционная семья Смитов из Мэриленда только усилила разброд в рядах республиканцев. Джефферсон настолько испугался беспорядка, что призвал к единству. «Если мы расколемся по людям и мерам, если не будем действовать фалангой, — сказал он журналисту-республиканцу Уильяму Дуэйну весной 1811 года, — я не буду говорить «наша партия», этот термин ложный и унизительный, но наша нация будет уничтожена. Ибо республиканцы — это и есть нация».
Вопрос о том, действительно ли американцы, не говоря уже о республиканцах, являются нацией, был открытым. Были ли Соединённые Штаты независимой нацией, подобно другим нациям с ярко выраженным и своеобразным племенным характером? Могли ли американцы создать свою отдельную идентичность, только воюя и убивая британцев, с которыми они были культурно родственны и которых так сильно напоминали?
В июле 1811 года Мэдисон призвал Конгресс собраться на раннюю сессию в ноябре, чтобы подготовить страну к войне, которая казалась единственной альтернативой в случае провала коммерческих санкций. Несмотря на письмо Кадоре, Наполеон продолжал проводить в жизнь свои различные декреты, согласно которым все нейтральные суда, доставлявшие товары из Великобритании на континент, подлежали конфискации. Но французский император конфисковал только некоторые американские корабли, а не все, надеясь таким образом создать достаточное замешательство, чтобы помешать британцам отменить свои собственные торговые ограничения, которые они всегда оправдывали как акты возмездия, которые будут действовать только до тех пор, пока действует наполеоновская Континентальная система.
В феврале 1811 года Конгресс принял новый закон о неимпорте, который не допускал британские корабли и товары в Америку, но разрешал американским кораблям и товарам отправляться в Англию. В то же время закон требовал, чтобы американские суды принимали прокламацию президента как неопровержимое доказательство того, что Франция действительно отменила свои декреты — странное условие, свидетельствующее о широко распространённых сомнениях в том, что Наполеон ведёт себя честно. На самом деле, заявлял Джон Куинси Адамс со своего поста в Санкт-Петербурге, поведение Наполеона было настолько откровенно обманчивым, что «прозревал слепой». Когда британское правительство заявило, что оно не убеждено в том, что Франция отказалась от Континентальной системы, и что поэтому оно ни в коем случае не будет ослаблять свои собственные торговые ограничения, политика Мэдисона потерпела крах. У Соединённых Штатов не было иного выбора, кроме войны, кроме как сложить руки в знак капитуляции.
Хотя некоторые предполагали, что Соединённым Штатам, возможно, придётся воевать с обеими воюющими сторонами одновременно в так называемой «трёхсторонней войне», было практически невозможно представить себе, что республиканцы вступят в войну против Франции. Хотя Мэдисон был хорошо осведомлён о «зверствах французского правительства», навязывающего свои «хищнические эдикты», он, как и Джефферсон, всегда считал, «что первородный грех против нейтралов лежит на Г.Б.».
Республиканцам казалось, что революция 1776 года всё ещё продолжается. Соединённые Штаты пытались утвердиться в качестве независимой суверенной республики в мире, а Британия, в большей степени, чем Франция, казалось, отрицала эту суверенную независимость. Как сказал один конгрессмен в 1810 году, «народ не подчинится колонизации и не откажется от своей независимости». Даже к британским уступкам теперь относились с подозрением. Когда в мае 1812 года британское правительство предложило предоставить американцам равную долю от десяти тысяч лицензий, которые оно выдавало купцам, торгующим с континентом, Мэдисон отверг это предложение как унижающее американский суверенитет. Больше всего республиканцев тревожило квислингоподобное поведение федералистов Новой Англии, которые бесконечно преследовали республиканцев за их робость и непоследовательность, поддерживая при этом дальнейшие связи и торговлю с Великобританией. Как в 1797–1798 годах федералисты обвиняли республиканцев в большей лояльности к Франции, чем к Америке, так и теперь республиканцы обвиняли федералистов в пособничестве бывшей материнской стране. Как в 1797–1798 годах федералисты считали, что республиканцы пытаются перенести в Америку якобинскую Французскую революцию, так и теперь республиканцы считали, что федералисты стремятся обратить вспять результаты не только джефферсоновской революции
