Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
Тревожилась и заведующая хозяйством детских яслей Мариинска, бдительная гражданка Евдокия Ивановна Климова: Буинцев, уверяла она в доносе ОГПУ, был у Голяковой завсегдатаем. (У Голяковой на руках был двухлетний ребенок, Никель, с мужем она жила в согласии, но раздельно, Иван Елизарович мог только наезжать к супруге[1219].)
Врач Голякова, – строчила Климова, – у нас поступила на службу в октябре месяце, в это время к ней приехал муж из Томска, студент, к которому по вечерам приходил Буинцев Ник. и т. д. <…> Буинцев приходил очень таинственно, чтобы кто-либо его не заметил, двери закрывали вплотную. Причем 2 раза за Голяковым была прислана лошадь из ж[елезной] д[ороги], один раз вечером, один раз днем. Перед приездом Голякова на рождественские каникулы врач Голякова перешла на другую квартиру, когда квартира при дет[ских] яслях была вполне прилична. Когда появилась в газете «Красное знамя» заметка об исключении Голякова из партии, то таковой спросил меня, читала ли я газету, и когда я ответила, что нет, то Голяков советовал мне прочесть таковую, что она интересна, что о нем пишется. На мой вопрос, ошибочно ли он «попал» или сознательно, Голяков ответил: «Я сознательный оппозиционер, что не скрываю, и что в г. Мариинске есть оппозиционеры, как я, и т. д. и в других местах. В г[ороде] Томске таких как я есть 180 человек».
Когда, однажды, т. е. 31 декабря [жена Голякова] брала много посуды из детдома, я спросила, для чего Вам столько посуды, то она ответила[:] у нас сегодня придут в гости техник Терехин (бывший штабс-капитан), врач Ришис с женой, сам врач Карюкин с женой и др., так что Голякова говорила, что посуды 12 комплектов мало.
8 января Голяков пришел ко мне чай пить, как видно, с целью познакомиться с моим зятем Карташевым, кандидатом в ВКП(б), работающим на ж[елезной] д[ороге], но таковой не хотел с ним разговаривать – ушел. Второй раз Голяков зашел ко мне перед отъездом его в Томск и дал Карташеву для чего-то свой томский адрес, чтобы таковой, когда будет в Томске, зашел к нему обязательно. Кроме того, к Голякову часто приходил фельдшер ИТД Малецкий, якобы кандидат в чл[ены] ВКП(б) <…>. Для маскировки Малецкий направился везти в г. Томск грудного ребенка из детдома, говоря мне, что ему нужно попасть в г. Томск очень по своим личным делам[1220].
Непонятно, был ли дан ход этому доносу, но Буинцев со временем признает, что «в определенную политику мы действительно заходили. Голяков пытался от меня узнать, оппозиционер я или нет. Я сказал, что „я никаких платформ не читал и других документов, но если бы прочитал, может быть, и согласился бы с оппозицией“. Он [Голяков] обещал как же доста[ну] [нрзб.], но не дал ее». Буинцев уточнял: «Из Технологического института ни с кем я связи не имел, кроме упомянутого выше Голякова»[1221].
Итак, перед нами сюжет с невероятной путаницей и растущей подозрительностью у всех персонажей. На первый взгляд материал воспринимается как детектив, где в конце мы наконец-то узнаём, кто был настоящим оппозиционером, а кого зря обвиняли. Но при более детальном рассмотрении суть материала оказывается в том, что детектив был в голове у участников событий, начиная от членов партийного бюро и кончая домохозяйкой, которая писала донос на жену Голякова. Все порочили друг друга, потому что им казалось, что другой – оппозиционер. Срабатывало противопоставление горизонтали и вертикали: как только оппозиция начинала распространяться, как сеть, как зараза, начиналась реакция со стороны партийной структуры: запускался механизм паранойи, сопряженный с хаотическими попытками как-то организовать тот хаос, в который погружало партию появление оппозиции.
24 декабря 1927 года Мариинский райком заключил: «Что касается тов. Буинцева, то последний чрезвычайно законспирирован, тем не менее, несомненно, руководящая роль принадлежит ему: <…> тов. Буинцев сам не отрицает, что к нему приезжал из Томска „Ванька“, фамилии которого он не знает, между тем знает его с детского возраста, – тенденция скрыть. „Ванька“ предлагает ему платформу – Буинцев не находил нужным сообщить об этом» – тенденция обособиться[1222]. Из другого свидетельства: «„Ваньке“ он заявил, что не является оппозиционером, в то же время обещает ему прочитать платформу, если тот ее достанет, – это есть только попытка вывернуться из данного положения»[1223].
Пожалуй, главный пункт обвинения против Буинцева относился к несколько иной сфере – к его вербовочной деятельности на месте работы в Мариинском ИТД. Секретарь местной ячейки ВКП(б) Акуленко говорил на заседании исполбюро, состоявшемся 4 января 1928 года, о «преградах», которые не позволяют проводить «ленинское воспитание среди заключенных», поддавшихся влиянию Буинцева и перешедших «на сторону оппозиции». Буинцев «проводит агитационную работу среди заключенных», и многие «сагитированы в сторону оппозиции». «Можно, наблюдая, видеть, что среди заключенных создались 2 группы. 1‑я группа оппозиционеров и 2‑я группа, стоящая на постановлении ЦК ВКП(б)». Реалии были совершенно феерические: заключенные исправдома слушали лекции о разногласиях в ВКП(б) и принимали чью-либо сторону. Трудно преувеличить политизированность предсъездовской дискуссии – каждый имел свое мнение. Член партии с 1920 года В. К. Вязовых жаловался: «Работу трудно вести ввиду того, что получился раскол среди заключенных культурников. Оппозиционную работу, кроме Буинцева, вести у нас некому, и игра в шахматы и беседы его приведут еще более к худшему»[1224].
По информации райкома, на занятии политкружка Буинцев позволил себе утверждать, что зарплата рабочих на фабрике «Сибирь» не растет. Он также использовал плохое материальное положение служащих ИТД и в присутствии беспартийных доказывал им, что средняя зарплата повышается не за счет прибыли рабочим. На одном из собраний политкружка в ИТД Буинцев вырвал из рук пропагандиста Д. А. Королева книгу «Факты и цифры», привел пару абзацев, «и когда дошел до цифр зарплаты, бросил читать и говорит, что в этом нужно серьезно разобраться, так как зарплата идет не за счет низового работника, а за счет высшего состава администрации и спеца, и привел пример: в нашей мар[иинской] ИТД надзиратель получает 20 рублей, начальник получает 65 рублей – [это] 1927 год, а в 1928 году надзиратель получает тоже 20 рублей, начальник 100 рублей. [Буинцев] приводил много других примеров, сказав, что, если спрашивать работу с рабочего, нужно его обеспечить, а у нас, наоборот, эксплуатируют рабочего». Заключение Буинцева вообще переходило все грани: «Имеется в России кризис товара, нет нигде <…> нет в России советской власти <…> и дальше дело будет плохо»[1225].
В райкоме узнали, что любимым методом вербовки являлись разговоры во время игры в шахматы в камере высшего разряда. «Причем, по сведениям заключенных, Буинцев
