Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997
Наблюдался поток белых поселенцев, среди них — экспатрианты из независимой Индии, те, кто приехал из Бенгалии искать своего счастья. Это были «авантюристы и искатели приключений», которые предположительно превратили Умтали в Пунафон-тейн. Пригороды с садами возникли вокруг деловых кварталов Солсбери — федеральной столицы, которую африканцы с севера прозвали «Бамба Зонки» («Забираю Все»). Небоскребы выросли вдоль бульваров Булавайо, отличавшихся спусками и подъемами, которые делали улицы достаточно широкими, чтобы на них мог развернуться фургон с впряженными волами.
Африканцы получили скромную долю растущего богатства, хотя все еще менее одной десятой дохода белых. В надежде создать ручной черный средний класс, Гарфилд Тодд, харизматичный миссионер, который сменил Хаггинса в роли премьер-министра Южной Родезии, даже начал ослаблять разделение по цвету кожи и запреты. После протестов африканцы получили доступ в некоторые гостиницы Солсбери. После пикетирования они получили равное отношение с белыми в магазинах Лусаки — например, у мясников, где белые покупатели бесстыдно отказывались от мяса для своих собак, потому что «оно подходит только для кафров»[3280]. Им разрешили пить европейское пиво и вино (но не крепкие спиртные напитки). Местных жителей официально стали называть «мистер» вместо обычного «этот самый…»[3281] Казалось, появилась реальная надежда на то, что Веленски называл «партнерством между африканцем и его европейским хозяином»[3282]. Первые несколько лет существования Федерация Родезии и Ньясаленда действительно стали «золотым веком участия»[3283].
Золото превратилось в пыль после 1956 г., когда обвалился рынок меди. Многие африканцы потеряли работу, а вместе с ней -и свои дома. По мере того, как упали реальные заработки и поднялась стоимость жизни, увеличилось количество забастовок, беспорядков и волнений. Власти предпринимали срочные меры, проводили массовые аресты. Пока африканские рабочие тратили треть доходов на транспорт, высокая стоимость проезда в автобусах в Солсбери привела к бойкоту и насилию. Молодых женщин, которые проигнорировали бойкот, изнасиловали.
Недовольство было сильнее в сельской местности, где сохранялся ряд обязательных мер — например, выбраковка скота. Это привело к тому, что «значительное количество более богатых крестьян примкнуло к националистической политике»[3284].
Одновременно проживающие в городах африканцы озлобились, когда изменения в условиях владения землей лишили их общих прав на ресурсы. Гарфилд Тодд никогда не уходил от принуждения и использования силы для подавления. Он не только устранял проблемы с рабочими при помощи силы, но и в годы, когда проповедовал и учил, рекомендовал христианство чернокожим и ради самого христианства, и «потому что оно делает людей более послушными и сговорчивыми при управлении ими»[3285]. (Он также бил палкой по ягодицам непокорных учениц). Однако теперь премьер пытался немного умерить негодование африканцев небольшим расширением права голоса. Великобритания это одобрила, как и другие либеральные инициативы вроде улучшения образования чернокожих. Но им не доверяли белые жители Родезии, которые выгнали Тодда в 1958 г., предпочтя сэра Эдгара Уайтхеда — одинокого, любящего выпить эксцентрика, умного, но почти слепого и глухого, который по слухам (не соответствующим действительности) приглашал быка в свою гостиную.
Однако Веленски, федеральный премьер-министр, пытался убедить правительство «тори» в Лондоне дать Федерации Родезии и Ньясаленда статус доминиона на основании увеличившегося черного представительства. При этом лейбористская оппозиция теперь поддерживала лозунг «Никакой независимости до правления большинства»[3286].
К северу и югу от Замбези националистическая оппозиция выкристаллизовалась вокруг демократического принципа. В Солсбери ее возглавлял Джошуа Нкомо, в Лусаке — Кеннет Каунда, а в Ньясаленде — Гастингс Банда. Последний вернулся домой в 1958 г. после работы врачом в Англии на протяжении такого долгого времени, что почти забыл родной язык. Но его приветствовали, как «нашего махатму, нашего мессию, нашего Спасителя»[3287]. Его переведенные речи, экстравагантное ораторство, предназначенное для толпы и направленное против «глупой и дьявольской Федерации»[3288], вызывало дикий энтузиазм. Банда произносил речи, надев фетровую шляпу и костюм-тройку.
Беспорядки распространялись, как пожар по вельду. Сопротивление Федерации Родезии и Ньясаленда всегда было более яростным на двух северных территориях. Теперь же Ньясаленд, как казалось, находится на грани восстания. Более того, ходили слухи, что Банда планирует отравить восемь тысяч белых, проживающих в стране, при помощи сорока тонн мышьяка.
Про организацию Каунды говорили, что она напоминает банду из Чикаго, известную, как «Убийство Инкорпорейтед». В начале 1959 г. на всех трех территориях было объявлено чрезвычайное положение. Лидеров чернокожих арестовали, включая Каунду и Банду (которого отправили в Южную Родезию в пижаме). Нкомо (а он, как обычно, находился за границей) не арестовали, в отличие от сотен поддерживающих этих лидеров людей.
Националистические партии были запрещены. Войска помогали подавить последовавшие беспорядки. Пятьдесят участников демонстрации убили после задержания Банды и его помощников. Операция имела кодовое название «Восход солнца» — словно ответный укол обещанному лидером восходу свободы (квача). Белые на юге угрожали «все сделать сами»[3289], и Уайтхед принял ряд мер, дав своему правительству диктаторскую власть и ужасающе урезав свободу слова и собраний. В конце концов, сэр Роберт Тредголд, главный федеральный судья, подал в отставку, выразив протест и утверждая: несмотря на прекрасный ум, Уайтхед страдает от «умственной близорукости». Его законодательство перечеркнуло положения Декларации прав человека одно за другим, создавалось «полицейское государство»[3290]. По крайней мере, одна газета белых согласилась с этим, заявляя: новые законы означают тоталитарную Родезию[3291]. Англиканский архиепископ нашел в них эхо гитлеровского режима.
Хотя Уайтхед мог таким образом сдерживать чернокожих националистов на юге, сопротивление белому правлению усилилось на северных территориях. Когда губернатор Ньясаленда сэр Роберт Армитедж надеялся, что заключение Банды в Гвело обеспечит политическое затишье на два года, «Гардиан» ответила: «В таком случае вполне можно просить Замбези прекратить течь на два года»[3292].
Наблюдалось смятение и в Лондоне, где Леннокс-Бойд считал: крутые меры в Ньясаленде привели к заговору с целью устроить бойню белых. В тщетной попытке навести порядок и успокоить людей британское правительство назначило комиссию для расследования чрезвычайного положения. Ее возглавил лорд Девлин. В дальнейшем Макмиллан оспаривал выбор этого судьи высокого суда и спрашивал: «Разве он не является ирландцем, отошедшим от церкви, некогда исповедовавшим католичество, а также калекой?»[3293] Конечно, Девлин представил отчет, который премьер-министру было неприятно читать, хотя там и одобрялись действия вместо сложения полномочий в Ньясаленде. В нем отвергался «заговор с целью убийства», как удобная «обложка» для рассказа, придуманного в оправдание репрессий. Отчет подтверждал: службы безопасности обычно запугивали, били и другими способами демонстрировали плохое отношение к африканцам. Сожжение домов и другие коллективные наказания, налагавшиеся по веским административным причинам, по словам колониального правительства, считались прямым нарушением закона. В отчете делался ужасающий вывод о том, что «Ньясаленд — это полицейское государство (несомненно, временное), где для любого человека небезопасно выражать одобрение политики партии Конгресса»[3294].
Летом 1959 г. британские министры провели срочное обсуждение вопроса о том, как «события в Ньясаленде можно сравнить с восстанием «мау-мау» или, что поразительно, с восстанием сипаев в Индии»[3295]. В итоге они отвергли отчет Девлина.
Макмиллан поздравил свой «мужественный кабинет»[3296], а Аневрин Беван осудил «отвратительный и подлый Парламент». Веленски тоже отверг Девлина, обвинив его в сильной враждебности к Федерации Родезии и Ньясаленда. Один журналист сравнил Веленски с римским губернатором Светонием, отказавшимся принять вердикт комиссии Нерона, которая нашла, что Британия понесла достаточно наказаний после восстания Боадикки.
Несомненно, Девлин мобилизовал боевой дух Веленски, но, что еще важнее, он склонил Макмиллана к политике умиротворения в Африке. Макмиллан оценил вес враждебности чернокожих к Федерации Родезии и Ньясаленда. Он опасался, что северные территории могут стать кровавым британским Алжиром. Премьер признавал, что южные поселенцы обдумывают «чаепитие в Солсбери», включающее скорее отделение, чем объединение.
