История Рима - Сергей Иванович Ковалёв
К началу III в. все предпосылки для нового социального взрыва были налицо. Классовые противоречия, как и за 350 лет до этого, обострились до крайней степени, однако характер этих противоречий был несколько иной. Тогда, в середине II в. до н. э., друг против друга стояли два главных противника: рабы и рабовладельцы. Римско-италийское крестьянство, римская демократия и провинциалы, правда, участвовали в борьбе, но каждая группа выступала со своими требованиями, независимо от других и часто против других. Армия в своей значительной части состояла из люмпен-пролетариев и была использована для подавления революционного движения. Наконец, в середине II в. до н. э. римское рабовладельческое общество находилось в зените своего расцвета.
В III в. н. э. рабы уже не занимали прежнего места в производстве. Сельское хозяйство лежало главным образом на плечах колонов. Сильно уменьшилось количество городских рабов. В ремесленном производстве полусвободный труд вольноотпущенников все больше вытеснял труд рабов. Изменилось, по сравнению с эпохой гражданских войн, и отношение всех этих групп друг к другу. Раньше свободные противостояли рабам, римские граждане — негражданам. Теперь маленькой кучке крупных земельных собственников и узкой прослойке денежной и торговой знати, опиравшимся на имперский военно-бюрократический аппарат, была противопоставлена более или менее однородная масса трудового населения. Старые противоречия между свободным бедняком и рабом, римлянином и италиком, италиком и провинциалом почти исчезли. Все они одинаково несли на себе неслыханную тяжесть умиравшего общества и одинаково ненавидели правящую верхушку.
Иную роль играла теперь и армия. Огромный процент в ней составляли варвары: фракийцы, иллирийцы, паннонцы, мавританцы и др. Преторианская гвардия, начиная с конца II в., не составляла в этом отношении исключения. К тому же армия в значительной степени потеряла свой прежний профессиональный характер. Войска, стоявшие в провинциях, часто пополнялись из местных уроженцев. Легализация солдатских семей и разрешение солдатам, находившимся в постоянных лагерях, обрабатывать землю, также содействовали сближению армии с местным населением. Это не означало, конечно, что вся римская армия к III в. превратилась в совокупность территориальных единиц, а римские солдаты — в военных колонистов. Профессиональная солдатчина со своими специфическими интересами еще долго продолжала преобладать в армии. Вот почему в грандиозном кризисе III в. чисто солдатские бунты, не связанные с движением рабов, колонов и ремесленников (а иногда даже направленные против них), играют такую большую роль. Но вместе с тем в этих военных мятежах все же иногда чувствуется некоторая социальная направленность. Иногда они обращены против той же богатой и знатной верхушки римского общества, против которой выступали и социальные низы. При этом не всегда солдатами руководила только жажда наживы. Гнет, лежавший на всей империи, не мог не чувствоваться и армией, в каком бы привилегированном положении она ни находилась по сравнению с колонами и рабами. Поэтому случалось так, что движение, начавшееся чисто солдатским бунтом, перерастало в восстание низов, и наоборот.
Другой характерной чертой кризисного времени был рост сепаратизма. Экономический подъем в провинциях несомненно способствовал созданию общеимперского рынка, но, с другой стороны, обусловил и рост экономической самостоятельности присоединенных к Риму территорий. Примечательно, что в III в. очагами сепаратистских движений стали наиболее развитые в экономическом отношении районы Галлии и Переднего Востока. Теперь многие провинции могли обойтись без Рима; более того, этот вариант был для них даже выгоднее. К тому же трудность защиты периферийных областей от варварских вторжений приводила к тому, что зачастую они вынуждены были брать организацию этого дела в свои руки, что также повышало их независимость. Подтверждением растущего самосознания подчиненных Риму исторических областей было возрождение старинных языковых и культурных традиций. Так, в Малой Азии в III в. появляются надписи на давно, казалось бы, забытом фригийском языке. Аналогичную картину можно было наблюдать и на другом конце империи — в Галлии и Испании.
Наконец, для понимания своеобразия кризиса III в. нужно отметить еще один важный момент: внешнюю обстановку империи. Во время гражданских войн II—I вв. Рим ни разу не испытывал серьезной военной опасности (если не считать нашествия кимвров и тевтонов в конце II в.). Совершенно иную картину мы наблюдаем в III в. н. э. Активность варварских племен, живших по ту сторону границы, возросла во много раз. Это произошло, во-первых, потому, что из-за кризиса сила сопротивления Рима значительно ослабела. Это прекрасно знали все его соседи. Слишком ненавидели они своего вековечного угнетателя и слишком соблазнительны были накопленные им богатства, чтобы можно было остаться спокойными. Во-вторых, во II в. у многих варварских племен (особенно у тех из них, которые жили в непосредственном соприкосновении с римской границей) происходил быстрый процесс разложения родовых отношений. В результате этого у них начала выделяться богатая прослойка знати, заинтересованная в захвате новых земель и богатств. Вожди более крупных племен начали собирать вокруг себя целые племенные союзы, всей своей тяжестью обрушивающиеся на римские границы. Мы видели, что уже во второй половине II в. эти границы кое-где не могли выдержать напора и были разорваны.
В III в. положение стало гораздо серьезнее. В половине этого столетия натиск на границы настолько усилился, что ни одна из них уже не могла его выдержать. Далеко в глубь империи проникали массы варваров. Сирия, Малая Азия, Балканский полуостров, Африка, Испания, Галлия были неоднократно опустошаемы. Вторжения варваров чрезвычайно обостряли и осложняли внутреннюю борьбу в империи. С одной стороны, население провинций пыталось бороться с опустошительными набегами. Не надеясь на помощь центральной власти, которая фактически в это время почти отсутствовала, провинции сами организовывали оборону, иногда делая это довольно успешно. С другой стороны, население провинций в этом вопросе было далеко не единодушно. В борьбе с варварами были заинтересованы главным образом имущие слои. Что же касается трудящейся массы, то ей, в сущности, нечего было терять. К тому же многие рабы и колоны являлись теми же самыми варварами, которые громили империю извне, и отнюдь не были склонны бороться со своими единоплеменниками. Это обстоятельство объясняет нам, почему варварам так легко удавалось прорываться в глубину империи.
Таковы были предпосылки, движущие силы и обстановка кризиса III в. Из
