Половецкая степь - Константин Васильевич Кудряшов
Таким образом, для пути Игоря наиболее вероятным является следующее направление. Выйдя из Новгорода Северского, Игорь через Путивль по водоразделу между Сеймом и Пслом (по Бакаевой дороге XVII в.) подошел к узлу путей в верховьях Псла и Северского Донца. Перейдя через Северский Донец, Игорь вышел на водораздел между Северским Донцом и Осколом и, дождавшись Всеволода (подошедшего к нему из курских мест), двинулся (Изюмской сакмой) на юг к Изюмскому перевозу, т. е. к реке Сальнице. Перейдя здесь Северский Донец, миновав затем Изюмский курган («шелома»), северские князья двинулись на юго-восток вдоль течения реки Голой Долины и подошли к месту слияния («Сюурлий») Голой Долины и Сухого Торца с Казенным Торцом. Здесь передовые северские полки, погнавшись за половцами, видимо, перешли через Сухой Торец, но поздно вечером из погони вернулись к главным силам Игоря и Всеволода. Поражение северских войск произошло в районе Торских соляных озер и реки Макатихи («Каялы»). Для точного выяснения этого вопроса необходимы разыскания на месте.
Летописное сообщение о том, что во время бегства многие ковуи «в море истопоша», следует понимать в смысле «погибли в озере», т. е. в одном из Торских соляных озер. Путь Игоря во время бегства из половецкого плена может быть намечен лишь гадательно. Допустимо, что «Русский брод» (упоминаемый Татищевым), до которого в два дня доскакали Игорь с Лавором, загнав коней, — это брод через Северский Донец у Змиева.
* * *
В общей борьбе русских с кочевниками причерноморских степей поход Игоря является лишь эпизодом, правильная оценка которого зависит от выяснения исторического значения этой борьбы в ее целом. Походу Игоря посчастливилось: он прославлен знаменитым «Словом о полку Игореве»; но грозою половцев, истинным героем борьбы с ними был Владимир Мономах. Походы Мономаха делались соединенными силами русских князей, но положение изменилось, когда к середине XII в. ясно определилось феодальное раздробление Киевского государства на обособленные независимые княжества, и между князьями началась феодальная борьба.
Еще на съезде князей в Любече (1097 г.) из княжеской среды раздавались голоса: «Почто губим Русскую землю, сами на ся котору имуще? А половцы землю нашу несут роздно и ради суть оже межи нами рать доныне. Отселе имемься по едино сердце и соблюдем Русскую землю!»[239]. Но эти призывы к единению плохо претворялись в действительность при наличии феодальной обособленности. Попытка Игоря разгромить половцев силами одного Северского княжества была обречена на неудачу, хотя Игорь и показал большое мужество, углубившись далеко в Половецкую степь.
Для успешной защиты родины не хватало необходимого единодушия среди князей, междоусобная борьба которых приводила к убыли населения, к разорению цветущих русских областей. По художественному изображению «Слова», на Руси в это время «в княжих крамолах веци человеком скратишась. Тогда по Русской земли ретко ратаеве кикахуть, но часто врани граяхуть трупиа себе деляче»[240]. Из-за усобиц князей настала для Русской земли от половцев пагуба, и «погании с всех стран прихождаху с победами на землю Русскую»[241].
Однако, несмотря на феодальный распад Киевского государства, мысль о единстве Руси никогда не угасала в сознании народа. При всей многоплеменности восточных славян населенная ими территория изображается нашим древним летописцем как единая «Русская земля». Тот же смысл вкладывает в эти слова и Святослав Киевский, обращаясь к своей дружине с воодушевляющим призывом: «Да не посрамим земли Руские!» Когда (в начале XII в.) игумен Даниил во время своего путешествия на Восток оказался в Палестине, он и там, едали от своей родины, не забывает поставить в Иерусалиме лампаду «от всея Русьскыя земля». И сами русские князья при всех своих феодальных раздорах все же признавали, что они «одного деда внуки». Та же мысль о единстве Русской земли звучит и в «Слове».
Появление «Слова о полку Игореве» было подготовлено общим ходом общественно-политической и культурной жизни Руси.
В течение X–XII вв. древнерусская культура в своем непрерывном развитии достигла высокого уровня. Украшением русской архитектуры были возведенные из камня Десятинная церковь и Софийский собор в Киеве с их оригинальным многокупольным перекрытием (дотоле неизвестным ни Византии, ни Западу), а также замечательные образцы новгородского и Владимиро-Суздальского зодчества XII в., как, например, Георгиевская церковь в Юрьевом монастыре (Новгород) или Успенский собор во Владимире, княжеский замок в Боголюбове и др. Новгородские фрески свидетельствовали о высоких достижениях в искусстве живописи. Что касается древнерусской литературы, то ее величественным созданием явилось летописание, поражающее широтой замысла, богатством фактов, проникнутое идеей глубокого чувства любви к родине. В 70–80-х годах XII в. (ко времени создания «Слова») в летописи настойчиво звучит призыв к объединению народных сил перед грозной половецкой опасностью, заметно оживляется идея единства Русской земли, и рядом с практикой местного летописания и на севере — во Владимире, и на юге — в Чернигове делаются даже попытки создания общерусского летописания. Киевская Русь и помимо летописцев имела талантливых, просвещенных писателей, своих поборников просвещения и ценителей книги[242]. Только в культурной среде, конечно, могло сложиться суждение древнерусского человека о том, что «книги — это источник мудрости, реки, напояющие вселенную; ими мудрость обретаем и в печали утешаемся».
Расцвет киевской культуры отражал политическое могущество древнерусского государства. Оживленные торговые сношения связывали Киев почти со всеми странами Южной и Западной Европы и делали его центром посредничества между восточными и западными рынками. Киевские князья вступали в родственные связи со многими иностранными дворами. Так, Владимир Святославич был женат на византийской царевне, Ярослав — на шведской королевне, дочери его
