Московская Русь. От княжества до империи XV–XVII вв. - Володихин Дмитрий Михайлович
Небывалый монашеский энтузиазм, породивший десятки новых монастырей в XIV—XVI столетиях, – крупное явление мировой истории, а не только русской. На протяжении всего Средневековья и Нового времени невозможно найти ему аналог.
И… появлением обителей дело отнюдь не заканчивалось.
Труды преподобного Сергия и святителя Алексия, митрополита Московского, открыли врата для целой эпохи масштабной иноческой колонизации русских окраин. Ученики Сергия и ученики его учеников уходили туда, где, казалось, никто их не может найти, отправлялись в лесные дебри, на арктические берега, в места глухие и безлюдные, ставили там уединенные келейки, обраставшие жилищами учеников и превращавшиеся в новые и новые обители, и уже к этим обителям прилеплялись посады, крепости, возникали целые городки… расширявшиеся… расширявшиеся… и вот уже на месте лесной глуши стоит большой шумный город.
Сергиев Посад, в котором на данный момент (2020 год) 100 тысяч жителей, вырос из уединенной келейки преподобного Сергия и созданной им маленькой деревянной обители. Великий город Архангельск построился вокруг древнего Михайло-Архангельского монастыря. Город Кириллов – дитя Кирилло-Белозерской обители, поселок Соловецкий – порождение Соловецкого монастыря.
И так происходило не только на далеких окраинах царства, но и в землях, относящихся к его ядру. Тихвин, Череповец, Юхнов, Жиздра, Воскресенск, Ковров, Покров и Макарьев так или иначе имеют «иноческое происхождение».
Выдающийся дореволюционный историк М.К. Любавский писал: «Монастыри вытянули из населенных мест значительное количество жителей и разбросали их по пустынным, незаселенным местам, почему-либо обойденным или еще не захваченным княжеской или земской колонизацией. Общей тенденцией монастырской колонизации было, таким образом, разрежение населения, более равномерное распределение его на территории и отчасти расширение области русских поселений. В этом отношении монашеское житие действовало заодно с природой страны, которая, как мы уже не раз имели случай убедиться, рассеивала русскую оседлость, разбрасывала население, не позволяя ему скучиваться на одном месте. Монастырская колонизация на счет существовавших поселков создала множество новых, особого типа и особой общественной организации… Можно насчитать около 440 монастырей, возникших вне городов и селений, в качестве самостоятельных поселков в течение XIII—XVI вв. на территории, вошедшей в состав Московского государства. Это число, ввиду малонаселенности нашей страны, нельзя не признать значительным. Оно бросалось резко в глаза и иностранным наблюдателям. Дж. Флетчер, посетивший Россию в царствование Федора Ивановича, называет ее страной монастырей… Котошихин в половине XVII в. насчитывает в монастырском владении 83 000 крестьянских дворов, и это после страшного разорения и громадной убыли населения в Смутное время. Для XVI в. эту цифру непременно надо увеличить и большую часть ее отнести на счет крестьян, населявших монастырские пустоши. Свою колонизаторскую деятельность на территории, принадлежавшей Московскому государству в половине XVI в., монастыри продолжали и в последующее время, в XVII и первой четверти XVIII в. … За это время появляется около 300 новых обителей вне городов и селений… Если вы просмотрите список населенных мест наших северных губерний, вы поразитесь многочисленности таких названий, как „монастырь“, „пустынь“, „монастырок“, „пустынька“, „подмонастырское“, „подмонастырская слобода“, употребляемых с тем или другим прилагательным: так называются очень многие села и деревни. Это все поселения около и на месте бывших монастырей. По данным, сгруппированным В.В. Зверинским, можно насчитать в настоящее время около 840 селений в северной половине Европейской России, заведомо возникших около монастырей, существовавших до введения штатов 1764 года».
Все это яркая, убедительная, но все же цифирь. А вот живой человеческий пример, как искреннее желание монаха предаться в уединении молитвам создало – безо всяких планов на сей счет с его стороны – особый поток русской «монастырской колонизации».
До обширной северной области, во главе которой стоял город Галич, на исходе XIV века дотянулся луч духовной звезды, вспыхнувшей в обители на горе Маковец: окрестностей Галича достиг святой Авраамий Галицкий и Чухломской. Когда Авраамий уходил из обители Сергия, мечтая об уединенной жизни, наставник благословил его. Житие святого Авраамия сообщает: расставаясь со своим учеником, Сергий дал ему наставление: «Чадо! Богом наставляемый, ты хочешь идти в пустыню; если придут к тебе братья, принимай их с любовью и наставляй их ко спасению, и не себе угождай, по апостолу, но ближнему своему, и немощи немощных носи, как и Христос себе не угодил».
Всю последующую жизнь святой Авраамий провел, выполняя завет Сергия Радонежского. Сам он не хотел жить среди людей и едва терпел, когда требовалось оторваться от молитвы, чтобы дать кому-то духовное поучение. Но так велел ему Сергий, и его словам Авраамий подчинял свою волю, сколько мог.
Покинув Троице-Сергиеву обитель, Авраамий пришел на берег Галичского озера, противоположный от города. Там, как рассказывает Житие, он обрел чудотворную икону Богородицы, «…стоящую на дереве и сияющую неизреченным светом». От Пречистой было ему повеление: основать на этом месте монастырь. Авраамий в одиночку построил малый деревянный храм. Затем галицкий князь Дмитрий Борисович дал ему средства на возведение большого храма и на «все потребное монастырю». Так родился Пречистой Богородицы Заозерский Авраамиев монастырь. Сам основатель трудился, рубя лес и копая землю.
«Когда обитель расширилась и увеличилось число братии, – говорит Житие, – помыслил преподобный выйти из обители и жить одному в безмолвии. Он поставил братии вместо себя игумена, именем Порфирия… сам же скрылся от братии тайно от всех». Авраамий нашел место, «очень удобное для безмолвия», и остался там уединенно предаваться молчальничеству и молитве. Братия отыскала его, умоляла вернуться, но он отказал. Тогда иноки выпросили у Авраамия разрешение поселиться рядом с ним. Так появилась новая обитель – Великая пустынь во имя Положения честного пояса Богородицы.
Через некоторое время история с тайным уходом из монастыря повторилась, но уединившегося Авраамия опять нашли. Так вокруг его келейки возникла Верхняя Богородичная пустынь на реке Воче. А спустя некоторое время Авраамий ушел и из третьего своего монастыря…
Он поселился на берегу Чухломского озера, в живописном месте, под лесистой горой. Срубил домик, срубил часовенку. И вновь его одинокая келья сделалась центром притяжения для учеников и братии. Авраамий благословил их устроиться на горе, но сам остался внизу, особно. Так был основан Городецкий монастырь во имя Покрова Богородицы. Фигура Авраамия до такой степени привлекала тех, кто искал иноческой жизни, что число братии в этом диком месте скоро умножилось до ста человек! За полгода до своей кончины святой узнал, когда наступит его последний срок. Перед смертью он собрал учеников изо всех своих обителей и дал им последнее наставление.
Русский монах, добравшись до необжитых мест, искренне радовался безлюдию: тут ему ничто не мешало предаваться молитвам. Он вовсе не желал, чтобы вокруг него собирались ученики и последователи. Он хотел тишины великой! Но так уж Бог устроил: где один спасся, туда тысячи идут по горящим следам его веры.
Русская церковь и русская вера привыкли жить в условиях осажденной цитадели. То противник на дальних подступах, то у самых стен, вот он занял первую линию укреплений, а вот обессилел и отступает… В XIV—XVI столетиях наша церковь обязана была стать воинствующей и благословлять Пересветов «Русской Спарты» на рать с басурманами. Эта традиция сохранилась даже после превращения Московского царства в Российскую империю, она и до сих пор в какой-то мере жива.
Однажды известный православный писатель Елена Владимировна Хаецкая высказала мысль, согласную с духом старомосковской цивилизации: «Смирение в православии вовсе не означает, что надо быть тряпкой». Русская церковь XIV—XVII веков проявляла в стоянии за веру твердость поистине «адамантовую» и воинственность Нового Израиля. Этот ее жесткий, непримиримый стиль явился результатом «работы над ошибками», сделанными ранее «старшими царствами» православного мира. Церковь Константинопольская проявила дряблость, соглашательство, уступала монархам своим, покупавшим у Рима согбенной спиной и отступничеством в пользу церковной унии поддержку в военных делах. И что купили императоры Второго Рима в итоге? Гибель свою. Что приобрела церковь, увиливавшая от прямой борьбы, благословлявшая то малое соглашательство, то великие компромиссы в делах веры, где никаких компромиссов быть не может? Потерю авторитета духовного и полную потерю власти над церковью Руси. Урок: бесполезно выдавать собственную слабость, трусость и леность за смирение. Неблагодарный победитель все равно вытрет сапоги о поверженное тело слабака, много болтавшего о необходимости смирения. В подобном «смирении» ничего нет, кроме умаления веры.
