История Византийских императоров. От Исаака I Комнина до Алексея V Дуки Марцуфла - Алексей Михайлович Величко
Еще в годы понтификата своего друга Льва IX Гильдебранд занимал высокие должности и, в частности, управлял финансами Римской курии. Твердо убежденный в том, что все средства хороши, если речь заходит о выгоде Святого престола, Гильдебранд скоро сошелся с евреями и начал отдавать при их посредничестве деньги в рост, резко увеличив объем папской казны. Затем он был отправлен папским легатом во Францию и так сурово расправлялся там с женатыми священниками и епископами, обвиненными в симонии, что даже клюнийцы порицали Гильдебранда за крутость нрава. Как рассказывают, в один момент времени папа Лев IX даже как-то сказал своему ближнему окружению, что «если, Боже избави, Гильдебранд взойдет когда-нибудь на Апостольский престол, то приведет в смятение весь мир». Впрочем, справедливости ради заметим, что слава и авторитет этого человека были огромны в западном мире, о и Гильдебранде говорили, будто он обладает чудодейственной силой[136].
Надо сказать, избрание папы без участия императора Запада понравилось далеко не всем. Заволновались епископы Галльской церкви, да и король Генрих IV посчитал, что такое избрание не вполне канонично. Он даже направил в Рим своего посланника епископа Григория для удовлетворения своих претензий. При встрече с ним понтифик объяснил, что сам никогда не стремился к власти и лишь смиренно принял Божий выбор. Как утверждают, король удовлетворился данными словами и не стал оспаривать хиротонию Гильдебранда[137].
Очевидно, он не раз впоследствии пожалел об этом. Верный своей идее подчинить весь мир Западной церкви, а саму Церковь Римскому епископу, лишенный врожденного аристократизма своих великих предшественников и их дипломатического таланта, категоричный Гильдебранд находил врагов даже в тех ситуациях, которые к этому совсем не располагали. Генрих IV в этом отношении не стал исключением. Едва взойдя на престол, Григорий VII попытался не вполне дипломатично напомнить Роберту Гвискару, что тот является вассалом Римского понтифика. А затем сформулировал ряд требований, в числе которых числилось наказание некоторых норманнских вождей, грабивших папские владения. Но, скажем откровенно, было совершенно безосновательно полагать, что норманны, эти прирожденные грабители, будут делать какое-то исключение для себя, даже если речь шла о Римском епископе. Это требование лишь в некоторой степени, да и то только «теоретически», можно было назвать обоснованным. Но хуже всего другое: понтифик забыл, что норманны являются его стратегическими союзниками, а потому портить с ними отношения было ему себе дороже.
Разумеется, Гвискар ответил отказом — он едва ли мог совладать без потери авторитета с собственными вассалами; кроме того, его откровенно позабавила попытка апостолика навязать ему свой сюзеренитет. И тогда Гильдебранд решился на открытую войну, собрав в марте 1074 г. под своими знаменами всех врагов Роберта. К этому времени он уже получил письмо Византийского императора Михаила VII, умолявшего папу прийти ему на помощь во главе крестоносного воинства, и Григорий VII публично объявил, что сразу же после победы над норманнами его войско отправится на Восток помогать грекам. Как и следовало ожидать, Гвискар был анафематствован понтификом, что, однако, дало не тот результат, на который Гильдебранд рассчитывал.
Увы, его ждало горькое разочарование. Конечно, Гвискар попытался вернуть ситуацию в мирное русло и даже написал понтифику письмо, в котором в самых изысканных тонах, почти покаянно, предлагал забыть о былых недоразумениях. В подтверждение своих миролюбивых намерений он лично отправился к папе, дабы показать свое смирение и уважить его сан. Но в это время союзники, собранные апостоликом, переругались между собой, и с таким трудом организованный альянс распался в считанные дни. Внезапно выяснилось, что доезжать до понтифика Гвискару уже не имеет смысла — он без борьбы стал победителем в этом состязании. А для Гильдебранда это было редкое по степени унижение: его армия не сделала ни одного шага по принадлежавшей норманнам территории, а его самого, как наместника Христа на земле, уличили в неспособности привести свою угрозу в исполнение.
Это было не первое, но и далеко не последнее поражение в жизни Гильдебранда. Надо, однако, отдать должное папе — человек со стальными нервами и безграничной настойчивостью, он добивался своего, невзирая ни на какие преграды. А их было немало. Достаточно сказать, что в самой Западной церкви послания папы о введении обязательного целибата вызвали бурю негодований среди клириков и светских лиц. В Париже, например, после того, как было зачитано послание понтифика на этот счет, духовенство вытащило из храма Понтуанского аббата Готье, высказавшегося в поддержку Гильдебранда, оплевало его, закидало камнями и наверняка убило, если бы не помощь подоспевших мирян. В Руане согнали с кафедры епископа, выступившего за целибат. В Пуатье сочувственный Григорию VII Собор был разогнан графом, посчитавшим, что папа слишком смело вторгается в не свойственные ему сферы жизни, говоря о недопустимости инвеституры светскими правителями.
Винчестерский собор в Англии решил не принуждать своих священников к разрыву с женами. Но особенно негодовала Германия, где открыто говорили, будто папское учение — ересь. Когда на Майнском соборе 1074 г. духовенству предложили отказаться от брака, многие члены Собора демонстративно в знак протеста покинули заседание, а другие попытались стащить своего архиепископа с кафедры и умертвить его. На Парижском соборе 1074 г. решения папы были объявлены недействительными. А архиепископ Констанцский Отто открыто призвал подчиненных ему священников немедленно жениться[138].
В октябре 1075 г. архиепископ Майнца вновь созвал своих священников, но уже в присутствии папских легатов — результат был тот же! В Пассау история повторилась, и епископ города едва не стал жертвой собственных клириков, если бы не помощь местного графа. Конечно же, Григорий VII был вне себя от ярости, но ничего поделать не мог. Поэтому он решил действовать осторожнее, натравливая мирян на женатых священников и взывая к их благочестию. А также решительно меняя конфигурацию на политической арене[139].
Разумеется, с норманнами он кое-как помирился — для них самих
