Константин Гордиенко - Чужую ниву жала (Буймир - 1)
Не вовремя вернулся из присутствия старшина, обвел взглядом хату, сразу же приметил - зоркий был глаз. Ненасытная семья за столом, от горячих кнышей идет пар. Он наставительно сказал:
- Что это? Напекли булок? Такие булки есть, вовек земельки не купить и хозяином не быть.
У Романа Марковича был мудрый обычай - никогда не спускать глаз с домашних. Семья всегда должна чувствовать, что над ней есть старший, глава домашнего достояния. Повелитель. И семья это чувствовала, торопливо догрызала огурцы, но наиболее виноватой была, конечно, Орина.
Ганна, ласковая жена, напекла мужу пшеничных булочек, захотела угодить. Щеки ее блестели, словно пухлые, румяные, смазанные маслом, булочки. Однако старшина вернулся сегодня сердитый, не утешить его даже кнышами. Должно быть, снова неприятности какие-нибудь с земским. Как настращает земский, накричит за эти недоимки, так - жена это знает - муж целые дни ходит хмурый, грызет его досада, ночи не спит, вертится, тревожится. Неспокойно становится в хате, Роман Маркович гоняет старост, не попадайся ему тогда на глаза - на всех срывает гнев. Немало крови испортили старшине эти недоимки. Старосты гонят людей в волость, старшина налетает, кричит, угрожает, ну, и не без того - иногда руку приложит, в запале даст тумака наиболее упрямому. Вразумляет каждого. Нелегкое дело управлять волостью. Ходить по дворам, оценивать, продавать - врагов наживать. Людей пожалеешь, не рад будешь. Беды наделаешь. Приходят, просят, молят: "Да смилуйся, жена, дети..." Как тут отказать? А потом ты перед земским в ответе - кричит, срамит, грозит в порошок стереть.
Ничего Ганна так не хотела бы, как увидеть мужа в царском кафтане! Тогда можно и умереть спокойно. На всю округу слава. Под ноги ей тогда стлались бы все села, боялись бы, соседки полопались бы от зависти. В предчувствии всего этого Ганна даже зажмурилась, приятное томление разлилось по ее пышному телу...
К тому же надвигаются выборы старшины, везде сходы - в такие дни, Ганна знает, муж всегда встревожен, сердит. Легко ли Ганне ухаживать за ним, постоянно угождать, заботливо, умеючи следить за тем, чтобы не рассердить старшину? Молодые жены, девчата, что они понимают, они еще не знают беды. Жена - верная помощница, советчица мужу. Надо угостить, уважить выборных, чтобы за старшину шар бросили, немало хлопот...
Тем временем старшина сосредоточенно расчесывал широкую густую бороду, бросая хмурый взгляд на домашних. Молодая дара, молча уминавшая горячую картошку с огурцами, раздражала старшину. Яков рядом с Ориной чавкает, нарядный такой, в новых сапогах - тоже хозяин! Он обозлил отца, и тот напустился на молодых:
- Вам только бы любезничать! Работать надо! Целый день чавкают!
Как свекор крикнет, так у Орины под ногтями кольнет, в руках и ногах заломит, оцепенеет вся, от сердца по всему телу словно иголки заскачут. С облегчением вышла она во двор, подалась в хлев, присела на ясли. Коровы обогревали женщину паркими, теплыми телами, ласкались тупыми мордами чтоб погладила... Орину охватили невеселые мысли. С Павлом разлучили, из дома выставили на чужой двор - на глумление, издевательство, безродная, глаза завязаны, чего ожидать? Всем должна подчиняться, сносить чужие прихоти, не может никуда пойти, с кем-нибудь встретиться. Да и пойти, по правде сказать, некуда, встретиться не с кем, поговорить не о чем, опостылела родная хата, отцовские тумаки.
Орина положила корму в ясли и начала доить корову. Неожиданно появился свекор, загородил тучной фигурой дверь. Молча стоял он и смотрел, - может, хотел узнать, справляется ли сноха с работой, умеет ли доить? Орине дышать трудно, старшина не сводит с нее глаз, топчется в дверях, сопит, пыхтит. Она отошла от одной коровы, присела к другой, а свекор вернул ее:
- Еще тяни!
Сноха возразила:
- Пусть теленку.
Непослушная сноха рассердила свекра.
- Теленку хватит! Тяни, тяни, а то я вытяну! - крикнул он на невестку.
Орина подчинилась, давит вымя, корова бьет ногой, чуть не перевернула подойник, в него брызнуло еще несколько капель молока...
Зимний день короток, разве справишься со всей работой в большом хозяйстве? Хоть на дворе Калитки и немало рук, да нужно ведь со всем управиться: напечь, сварить, убрать скотину, пошить, попрясть, - разве все успеешь?
Орина собрала полотняное белье, пошла на Псел стирать - так свекровь велела.
...Ясный месяц светил над горой, снежная дремотная долина манила, густой бор тянул к себе, играло звездное синее небо, искрился снег... Женщина опустила голову над темной прорубью. В тихой святой ночи растворялись муки женского сердца...
А воли все нет...
Орина встряхнулась от дум, пробила молодой лед коромыслом, намочила сорочки и начала стирать. Вода студеная, руки прилипают к полотну, застыли, задубели пальцы, ими не пошевелить без острой боли. Орина потерла шерстью, но руки все равно ломит, дергает, словно нарывают концы пальцев. Забрызганная юбка смерзлась, как луб. А выстирать надо как следует, чтобы свекровь не осудила, не ворчала.
Отогревая руки в кожухе, Орина снова засмотрелась на снежную долину. Не хотелось возвращаться в хату. Вспомнилась песня невестки, жалоба невестки... Чтобы попробовать голос - Орина давно его не слышала, скоро совсем отвыкнет от собственного голоса, - она тихонько запела: "Велика сiм'я вечерять сiда, а мене, молоду, посилають по воду".
Вышла Орина замуж, свекровь наказывает:
- Не заплетай косы - мужу разум заплетаешь!
Кто поможет, кому пожалуешься? У матери своя наука: муж бьет привыкай, муж к другой ходит - привыкай...
Песенная девичья кручина стелется по долине: "А ти, доченько, привикай, у вишневий садочок утiкай..."
Работает Орина у Калиток, оборвалась, обносилась, юбку нитками стягивает. Свекровь все чужих невесток нахваливает:
- Вот у боровенского старшины невестка хороша, послушна, уже сафьяновые сапожки ей справили!
А ты, мол, жди, Орина. А сама держит одежду невестки под замком.
Подмял Орину муж...
Истосковавшаяся невестка пела о своей беде, снова жаловалась матери на неизбывную свою долю в хате свекрови:
Наварю борщу - недобрий,
Хлiба напечу - невгодний,
Примажу грубу - не бiло,
Побiлю хату - не в дiло...
Студеные ветры гуляют по свету, веют, воют, разносят вековые девичьи жалобы.
Ледащо, невiстка, ледащо,
Не спече хлiба нiзащо...
Она уже собралась нести назад тяжелое мокрое белье, когда пришел Яков. Он топтался, мялся, видно, хотел что-то сказать и не нашелся. Жена упорно молчала. Он спросил, не сердится ли она на него. Он пришел помочь. Боялся, чтобы не увидели отец, мать, а то будут ругать. Взял на плечо коромысло, заковылял по снегу на шатких кривых ногах. Пожалел ли он жену или хотел подольститься?
15
Грицко и Захар возвращались подгорьем понурые, утомленные. Не хотелось думать, не хотелось и вспоминать. И выборному иногда свет не мил! С какими трудностями, спорами выбирали на волостной сход Грицка и Захара! Перемучились, перепотели, нажили врагов, перессорились с богачами. Сколько надежд, ожиданий возлагали люди на новых выборных. На селе им почет и уважение, ведь за сельские интересы будут стоять.
Соседи верили - эти не обкрутят, не обманут общества, не станут прислуживаться к богачам, не сдадутся пану! О Грицке и Захаре пошли повсюду разговоры, их зазывали, угощали, советовались с ними. Заботы всего мира свалились на их головы. Еще, чего доброго, в люди выбьются! Соседки охотнее стали давать взаймы Татьяне муки, круп. Как же, муж выборный, скорее дойдет до волости, скажет свое веское слово... Выборные такими орлиными глазами смотрели на свет, так уверенно давали каждому советы! И вот теперь они возвращались с опущенными головами, обманутые. Все село, казалось, насмехалось над ними. Иван Чумак еще в волости в глаза потешался: "А что? Ваша взяла?" У хозяев головы кружились от удовольствия. Теперь будут пить, гулять, чествовать старшину - Калитку Романа Марковича, будут "обмывать" пожалованный ему царский кафтан.
Встречались по селу люди, здоровались, пытливо вглядывались, но выборные не останавливались для разговоров, отмалчивались. Все ясно. С неудачей возвращались из волости. Завернули к Захару согреть душу, разогнать тоску. По хмурым лицам домашние поняли - с недобрыми вестями вернулись.
Сухонький дед Ивко присел к столу, задумчивый Павло смотрел в печатное слово, тщедушная мать возилась с горшками, Маланка побежала в погреб.
Да, видно, неплохо Ганна Калитка угощала хозяев-выборных. Старшина с ними уже два дня пьет, гуляет, а жена печет, варит. У Калитки полный двор подвод, каждый привозит с собой по мешку пшеницы - подарок старшине. Справляют гульбу. Хозяева наперебой зазывают к себе старшину: "У нас хватит... и мед, и рыба, и мясо..." Пьяные, веселые, с песнями, выкриками возвращаются каждую ночь, когда село уже спит, - в гостях у старшины были. Давний обычай. Захар и Грицко не понесут подарков, не пойдут к старшине. На смех, на глумление? Не того они круга, нести нечего, да и задабривать, угождать Калитке не будут. Если старшина побывал в хате у зажиточного хозяина, жена, дети счастливы, на все село слава. К бедному Калитка зайдет - сразу все всполошатся: с чего бы это? Не описывать ли?
