Ицхак Арад - Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948
Рувка и Гершка были в руках литовской полиции. Несмотря на ранение, Гершка содержался в отдельной камере без никакой врачебной помощи. Оба говорили, что нашли пистолет случайно. Литовцы им не верили и обещали освободить, если те откроют им имена членов группы и место, где спрятано оружие. На вторые сути после ареста их начали пытать. Вначале избивали их резиновыми палками, затем зажимали пальцы между дверьми. Но пытки не помогли: они не открыли рта. В полиции работала уборщицей еврейская девушка. На второй день после ареста она видела Рувку после допроса: он был бледен, на лице были видны следы ударов, изо рта сочилась кровь. Проходя мимо девушки, сказал ей на идише: "Передай ребятам, чтобы они не боялись, я не предам никого, и пусть отомстят". Это был последний привет от них.
На третий день ареста, 16 апреля 1942, на рассвете, послышались выстрелы с еврейского кладбища. Спустя некоторое время в гетто стало известно, что Рувка и Гершка были расстреляны. Вместе с ними расстреляли девушку из нашего городка Сару Левину, которую поймали в одном из окрестных сел с фальшивыми "арийскими" документами. Смерть Гершки и Рувки нанесла мне двойной удар не только потому, что ни были членами группы, а потому, что были моими личными друзьями. С 1939 мы втроем учились в одном классе, а с Рувкой я два года сидел за одной партой. Оба мы были членами организации "Молодой халуц", оба мечтали о репатриации в страну Израиля. Рувка был отличным спортсменом, часами я следил за его игрой в футбольной команде. Преподаватель физкультуры предсказывал ему великое будущее. Все было стерто его гибелью.
Гершка и Рувка были первыми жертвами в нашей группе. Очень редко, кто не сломался под пытками нацистов. Гершка и Рувка в свои 17 лет выдержали всё с великим мужеством. И на краю могилы, перед расстрельной командой, не сломились. Ненависть к немцам, верность группе и вера в то, что мы отомстим за них, держали их до последней секунды их жизней.
7. В столкновении с «юденратом»
Спустя несколько дней мы решили собраться и обсудить наши дальнейшие действия. Мы все еще не были уверены, что о нас не сообщили в полицию, что Гершка и Рувка не передали им какую-либо информацию о нас. Тот факт, что мы были известны всем жителям гетто, «юденрату» и еврейской полиции, был слишком опасен для нас. Кто-то может обронить слово, и это дойдет до властей. Но дни проходили, и с ними крепла наша уверенность в себе, ибо никакие сведения о нас не дошли до германской власти.
Мы собрались в доме Давида и Бориса Йохай. Их дом был всегда для нас открыт. Отец их Хаим Йохай был ветераном русской армии царя Николая, и в течение четырех лет Первой мировой войны воевал в артиллерии на фронте против немцев. Долгими вечерами мы слушали его рассказы о царской армии и Первой мировой войне. Он знал о нашей группе и ее действиях еще до трагических событий с Гершкой и Рувкой, он всегда поддерживал нас, помогал советом и предоставлял свой дом для наших встреч. Хаим был кожевником, и вместе с группой татар, жителей Свинцяна, организовал кожевенную фабрику. Благодаря этому он остался с семьей в период депортации на Полигон.
Сначала мы почтили память Гершки и Рувки, первых жертв из нашей группы. На встречу пришли все десять ребят, никто не уклонился. Гибель наших друзей еще больше сплотила нас. Мы собирались обсудить три вопроса: возврат оружия внутрь гетто, взаимоотношения с "юденратом" и жителями гетто, которые знали о существовании нашей группы, и посылка людей из гетто в трудовые лагеря германской рабочей организации "Тодт".
Мы решили немедленно вернуть оружие в гетто, чтобы быть готовыми к сопротивлению, когда немцы начнут "акцию". Мы также знали, что оружие в наших руках не позволит кому-либо из жителей гетто донести на нас в полицию. Оружие в наших руках означает, что попытка нас арестовать может привести к войне в гетто, и потери среди немцев и литовцев приведут к тотальному уничтожению гетто. Оружие придало каждому из нас уверенность, и в новой реальности, в которой мы оказались, эта уверенность была нам очень важна. Мы решили умеренно относиться к деятельности "юденрата", не мешать ему при условии, что он не будет пытаться нанести ущерб каждому из нас, и вообще, существованию нашей вооруженной группы. Это решение было связано с третьим вопросом, посылкой людей в трудовые лагеря организации "Тодт". "Юденрат" занимался отбором и посылкой людей в эти лагеря около железнодорожной линии Вильно-Двинск-Ленинград, расположенные в городках Ново-Свинцян, Игналина и Дукашт. Лагерники следили за исправностью железной дороги, являющейся главной артерией передвижения германской армии в направлении Ленинградского фронта. Условия в этих лагерях были тяжелейшими: каторжный труд, уменьшенный паек и полный разрыв с семьей. Один раз в несколько месяцев людям был обещан отпуск в гетто. Нам стало известно, что "юденрат" хочет использовать такую подвернувшуюся возможность рассеять нас между этими лагерями, и, таким образом, избавиться от нашей группы, подвергающей опасности, по их мнению, всех жителей гетто. "Юденрат" передавал списки людей, отказывающихся от лагерей, литовской полиции, и те отыскивали их, наказывали и отсылали силой. Если люди прятались, арестовывали членов их семей, пока скрывающиеся сами не приходили в полицию.
Мы решили сообщить "юденрату", что ни один человек из нашей группы не предстанет перед полицией, чтобы быть посланным в трудовые лагеря. Если придут нас арестовывать, мы окажем сопротивление. Члены группы предложили присоединить к группе еще ребят, которые изъявили такое желание. Мы решили эти просьбы обсудить на следующей встрече, через несколько дней. На четырех членов группы была возложена задача — перенести этой ночью оружие в гетто и спрятать в двух местах до нового распределения между всеми членами группы. На меня и Бориса Йохая возложено было встретиться с членами "юденрата" по вопросу посылки в трудовые лагеря организации "Тодт". Вечером мы посетили дом члена "юденрата" Мотла Гилинского, активиста польского "Бунда", который до войны работал воспитателем в "Медам Санаториуме" около Варшавы. В период советской власти он преподавал в идишской школе на языке в нашем городке, и обрел большое уважение, как воспитатель и человек. Гилинский дружески принял нас, выразил соболезнование в связи с гибелью двух наших товарищей. Мы попросили его жену оставить нас с ним наедине, и сказали ему, что мы категорически против посылки ребят из нашей подпольной группы в трудовые лагеря. Мы отметили, что наша цель в гетто — быть в постоянной готовности на случай "акции" — внезапного уничтожения гетто. Наше вооруженное сопротивление немцам и литовцам во время такой "акции" даст возможность многим евреям бежать. Гилинский объяснял, что на "юденрат" возложена задача — послать сорок человек из гетто в трудовые лагеря. И так как невозможно посылать людей семейных или ремесленников, нет иного выхода, как посылать молодых людей, и тут вовсе нет намеренного желания — нанести нам ущерб. Мы объяснили ему, что мы вовсе не уклоняемся от работы, и большинство из нас работает в местах, куда мы были посланы "юденратом". Но наша цель одна: воевать с врагом в гетто, а затем — партизанами в лесах. Потому мы должны остаться на месте, как организованный отряд. Мы представили свою позицию в тоне приказа, и подчеркнули: если придут забрать нас силой, мы окажем сопротивление немцам и литовцам, и ответственность за это ляжет на "юденрат". Сказали ему, что оружие снова в наших руках и потребовали предъявить наши требования "юденрату". Мы молча расстались с Гилинским.
"Юденрат" собрался в поздние часы того же вечера, и темой дискуссии было наше заявление в отношении трудовых лагерей. Члены "юденрата" явно преувеличили наши силы и, главным образом, количество оружия в наших руках. Когда я перенес карабин и приклады к "обрезам" из дома Гершки, по гетто распространился слух, что у нас есть тяжелый пулемет. Спустя несколько дней уже рассказывали о пяти пулеметах. И число людей в нашем отряде также было весьма преувеличено, несмотря на то, что в день ареста Гершки и Рувки нас было десять человек, собиравшихся уйти в леса. Наши требования и их представления о наших силах сработали в нашу пользу. Заседание "юденрата" затянулось за полночь, и после криков и угроз в нашу сторону, члены "юденрата" решили принять наши требования и никого из нашей группы не посылать в трудовые лагеря.
Это было первое столкновение с "юденратом" и мы вышли из него победителями. В эту же ночь оружие было возвращено в гетто. Мораль наша, которая сильно упала после гибели наших друзей, снова повысилась. Спустя несколько дней оружие было распределено между ребятами. Я получил немецкий пистолет "вальтер", один из тех, которые были принесены в гетто из дома Михельсонов, находящегося вне гетто.
На встрече в начале мая мы обсудили вопрос приема в группу новых членов, которые просились в наши ряды, и среди них, моего друга Ицку Тайца, и других, более взрослых. Среди них были Файвке Хайят, Иосиф Флаксер, Рувка Левин и мой двоюродный брат Моше-Юдка Рудницкий. Некоторые из них были в возрасте двадцати лет, и даже старше. Часть из них уже служила в польской армии. Их присоединение к нам не осталось втайне, и это весьма усилило наш статус в гетто. Нас в группе стало двадцать человек, и жители гетто уже не видели в нас возбужденных подростков, а подпольную группу, обладающую весом и силой. Жители гетто называли нас на идиш — "Ди группэ". Теперь встал вопрос, где достать оружие, чтобы вооружить всех, вступивших в группу. Борис Йохай связался с татарином, работавшим на кожевенной фабрике, готовым продать нам несколько пистолетов, купленных им у литовского полицая и купить у того еще пистолеты и гранаты. На наш вопрос, можно ли доверить этому татарину нашу судьбу и судьбу всего гетто, Борис ответил, что знает татарина несколько лет, тот является другом отца Бориса, и ему можно доверять. Другой вопрос был в том, где добыть деньги. На собранную нами сумму можно было приобрести два пистолета. Татарин требовал огромную сумму денег — тридцать тысяч рублей за каждый пистолет. Мы возложили на Бориса миссию — узнать, какое количество оружия татарин может нам продать, и тогда мы потребуем от "юденрата" финансовую помощь. В руках "юденрата" скопились большие богатства — деньги, золото, драгоценности, которые были собраны с населения гетто и предназначены на подкуп властей, немцев и литовцев. Евреи верили в то, что это один из путей, который может обеспечить продолжение существования гетто. Мы выбрали пятерых наших товарищей, которые должны были заняться добычей денег и оружия. Я также был включен в эту пятерку.
