Владлен Сироткин - Анастасия, или Кому выгоден миф о гибели Романовых
Татьяна единственная из девушек носила в корсете острый, как бритва, кинжал. У мамы и Татьяны были особые корсеты с пластинами из китового уса. Остальные девочки носили шелковые корсеты. Ольга же не носила корсет, находила, что это глупо.
Татьяна была самая высокая из девочек, ее жених, племянник генерала Путятина, Иван Васильевич — хороший парень, и они подходили друг другу. Татьяне не нравилось простое имя, в остальном была довольна. Ее жених часто бывал у нас, приезжал на своей машине.
Татьяна по Пушкину — идеальная девушка, наша Татьяна не совсем такая, не красивая, но симпатичная, умелая, добрая, работящая.
У моей третьей сестры, Марии, было много друзей мальчиков, юнкеров. Она пользовалась особым успехом у молодых людей. Чудная девочка, она была всех красивее. В детстве ее звали иногда Машкой, в шутку, конечно, но это выходило некрасиво. Алешенька, когда злился, звал ее так. Мария интересовалась вышивками и нарядами, она делала замечательные кружева, отделки, ленты, умела хорошо шить. У нее был прекрасный вкус, и она могла сделать замечательный наряд, прямо-таки парижский туалет. Как и все мы, она умела готовить что-нибудь простенькое, скромное: молочный суп с макаронами, сварить кофе, подать аккуратно, не пролить.
В играх и забавах она не была активная, если очень приглашали — принимала участие. Я не замечала, чтобы она отличалась особенной силой. Мария была обручена с графом Никодимом Петровичем Капнистом, тридцатилетним молодым человеком, жившим в собственном двухэтажном особняке на Петербургской стороне. Он имел замечательный экипаж с парой гнедых и автомобиль «форд». Он приезжал, и мы отправлялись на прогулку, а потом к нему в гости.
Возле его дома — маленькая конюшня. Когда родился жеребеночек, он стал мешать при выезде, бежал возле лошади, лез под нее. Графу посоветовали продать его, но он не сделал этого.
Никодим Петрович служил и занимал высокую должность. Он очень ревновал сестру к ее поклонникам, звал Марочкой и Мари.
Первая черта характера Марии — добросердечность, она старалась угодить каждому. Сестра мечтала выйти замуж за добропорядочного человека, еще — закончить консерваторию и стать музыкантшей, ездить по всему миру и давать концерты. Она не дружила ни с кем из придворных, за исключением Гендриковой, доброй, приветливой, ласковой женщины. Нельзя сказать, что она была совсем аполитичной — немного интересовалась слухами, сплетнями. Ее героиня — Мария Стюарт. Восхищалась ею. Верила в Господа, святых, почитала Марию Египетскую.
Самая младшая в семье, я всегда говорила сестрам, чтобы выходили замуж, не мешали друг другу, но к моим словам не прислушивались. Во всем виновата Ольга. Мария говорила, что ее жених, граф Капнист, приезжая, твердил: «Давайте повенчаемся и уедем отсюда, вы видите, что происходят беспорядки, добром это не кончится». Сестра не послушала графа, и пришлось ей отправиться в Тобольск.
Мы, девочки, почитали Господа и святых, наша жизнь была устроена по-православному. По желанию в воскресные дни и в субботы посещали службы в домовой церкви, присутствовало человек двадцать. Вел службу постоянный священник и дьякон, редко — Иоанн Кронштадтский — помню его — батюшка скончался, когда мне было семь лет. Во время богослужения пел хор, когда хора не было, приходилось петь нам, девочкам, — справлялись, знали службу, старшие сестры управляли хором.
Иногда по пятницам или средам, по предложению Ольги отправлялись поклониться блаженной Ксении, сестра очень почитала эту святую. Первыми ходили старшие девочки, за ними мы с Марией. Шли вместе с горничной, один человек следовал за нами поодаль, часть пути подъезжали.
Когда шли обратно, заходили к тете Ксении, передавали привет от блаженной, иногда оставались ночевать у нее.
По распоряжению, кажется, государя в домовой церкви постоянно читался псалтирь, помнили, что в доме, где слово Божие читается день и ночь, — милость и благодать. Конечно, опасались революционеров, но верили, что Бог милостив.
Были небольшие недоразумения, связанные с происками революционеров, но они оставались втайне. Все понимали, что государь и семья должны быть на виду.
Силу в вере давал крест, святые молитвы, еще — святые мощи. Часто приходили монашки и святые матушки, тогда дела оставлялись и беседовали о божественном тут же, где занимались. Они рассказывали о святых женах и блаженных девочках, об испытаниях, искушениях, которым они подвергались, говорили, чтобы запоминали и подражали.
Мы постились, в четыре годика уже можно обходиться без молочной пищи. Матушки проверяли, как постимся, помним ли Господа, благословившего любить друг друга, учили, чтобы не ссорились и обходились без лишних разговоров. Лучше говорить о божественном. Чаще других встречались с монашками домовой церкви: Аглаей, Дорофеей, Галиной, Александрой и главной над ними матушкой Херувимой. Из них в домовой присутствовали две, остальные приходили в праздники или подходящие дни. Мы старались, чтобы Господь не наказал нас, лучше не есть рыбу и курочку, чтобы не резать их. Нам говорили: «В вегетарианцы хотите?». Отвечали, что все же любим вкусненькое. Вегетарианцы хорошие, блаженные люди.
Мы, девочки, решили идти в разные монастыри, так лучше, интереснее, хотя знали, что будем скучать друг без друга. Я выбрала себе Святогорский монастырь. Ездила туда вместе с мамой к Святогорской иконе Божией Матери. Нас встретили митрополиты и монашки, угощали святыми квасками, потом читали акафист у иконы Божией Матери, молились о здравии и спасении нашей семьи.
Была еще в Белобережских пустыньках, там иконы Троеручицы, Корсуньской великой, Печерской. Особенно же мы почитали Казанскую, Иверскую, Донскую иконы.
В то время православие в России было истинное, нигде в других странах так не почитали святых, и Господь возлюбил Россию за благочестие.
Дела без веры мертвы, и вера без дел мертва.
Дела были: нищих кормили, странников принимали, бедным и сиротам помогали. Ездили в приюты, читали детям хорошие книжечки, раздавали платочки, цветные открытки, конфеты и маленькие иконочки. У старших были, конечно, более значительные дела, у мамы, так же, как и у нашей тети Елизаветы Федоровны. Я сейчас думаю, что тетя была, наверное, более сильная духовно, чем мама, — приняла монашество. Тетя умная женщина, разбиралась в политических делах, с ней советовались. И мы, дети, обращались к ней за советом. Однажды я просила тетю определить в приют девочку-сироту, с которой познакомилась в благотворительном обществе. Ее имя Фенечка, Феодосия. Это была симпатичная кроткая девочка, тетя определила ее в пансион. Когда Фенечке исполнилось семнадцать лет, наши знакомые взяли ее к себе, и вскоре она вышла замуж за хорошего человека, учителя греческого языка, стала семейной женщиной.
Добрыми делами занимались и по предложению мамы. Ходили продавать цветочки для солдатиков и больных. Цветы нам приносили по распоряжению мамы. Алешенька продавал особенные, искусственные цветочки. Продавали и рисуночки-вышивки, все по одному рублю. Я продавала на пятьдесят или сто рублей в день. Старшие сестры не участвовали в этом.
Мама очень религиозная, часто бывала в монастырях и брала нас, младших детей, а чаще меня одну. Никогда не оставалась там на ночь, хотя и советовали, возвращалась домой.
В Троице-Сергиевой Лавре были раз десять, очень почитали преподобных Сергия и Никона. По-особому государыня относилась к оптинским старцам. Великие были старцы! Еще — святому из немецких высокочтимых.
На первом месте — святой Серафим Саровский, которого она просила о даровании ей сына. Известно о письме этого святого государю, я слышала это от старших. Старец еще при жизни в начале девятнадцатого века написал письмо нашему отцу, велел передать, когда его будут канонизировать, царю. В письме старец предсказывал, что государю следует быть осторожнее, дальновиднее и чтобы берег здоровье.
Из наших современников мама обожала Иоанна Кронштадтского. Батюшка ходил в черном, темно-синем, коричневом одеянии. На Рождество он дарил нам гостинцы в холщовых мешочках: постные монастырские конфетки, елочные игрушки в виде святых ангелочков. Не помню случая, чтобы принес пустые мешочки. Один раз в месяц приезжал и беседовал с нами. Помню его добрые глаза — вот человек, которого мы любили, старались хотя бы прикоснуться к нему, чтобы благодать перешла на нас. Он был славный и приятный лицом. Алешенька почему-то его не любил, как мне кажется, не то чтобы избегал, но когда мы припадали к батюшке, делал гримаски и говорил, что мы глупые девчонки, липнем к батюшке, — осуждал или ревновал. К Иоанну Кронштадтскому — вот к кому я любила подходить под благословение.
На Рождество я раньше других ставила на свой столик елочку и украшала миниатюрными игрушками, по этой причине в семье меня называли «елочкой».
