Жан-Ноэль Робер - Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений
Стол являлся священным местом. Он олицетворял собой очаг, возле которого римская семья изначально вкушала пищу. Кроме того, стол, на котором помещались продукты питания, олицетворял для римлян саму плодородную кормилицу-землю. Таким образом, обеденный зал становился как бы малым космосом. Стол являлся центром столовой, подобно тому как Земля являлась центром Вселенной. В своем Золотом дворце Нерон заключил главный обеденный зал в образ Вселенной. Зал был круглым и постоянно вращался, имитируя движение мира. С потолка, сделанного из подвижных пластин слоновой кости, струились ароматы и цветы, казалось, падавшие с неба. Так же и у Трималхиона к концу ужина обеденный зал внезапно задрожал, к великому ужасу гостей раскрылись отверстия в потолке, и оттуда спустился «огромный обруч, должно быть, содранный с большой бочки, по кругу которого висели золотые венки и баночки с мазями». Гости приняли подарки, словно дары самого Неба. В другой момент ужина рабы внесли блюдо, представлявшее двенадцать знаков Зодиака, «причем на каждом кухонный архитектор разместил соответствующие яства. Над Овном — овечий горох, над Тельцом — говядину кусочками, над Близнецами — почки и текстикулы, над Раком — венок, над Львом — африканские фиги, над Девой — матку неопоросившейся свиньи, над Весами — настоящие весы с горячей лепешкой на одной чаше и пирогом на другой, над Скорпионом — морскую рыбку, над Стрельцом — лупоглаза, над Козерогом — морского рака, над Водолеем — гуся, над Рыбами — двух краснобородок»[75]. Трималхион не случайно приказал подать это астрологическое блюдо. Оно позволило хозяину дома продемонстрировать свое знание предмета, подчеркнуть, что сам обед являет собой образ мира и что каждый знак олицетворяет склонности и характеры людей.
Но этот вновь созданный мир, которым служит триклиний, является не только миром живых, но также и миром мертвых. Мертвые присутствуют за столом, они находятся на Земле. Старинный обычай запрещал подметать пол триклиния. Усыпающие его остатки пищи являются пищей для мертвых. И именно из вполне понятных соображений гигиены на мозаичном полу триклиния стали изображать отбросы, чтобы дать возможность подмести его, не лишая мертвых того, что им предназначено. Впоследствии этот обычай претерпел некоторые изменения: запрещено было подметать обеденный зал во время еды. Бросать под стол несъеденное считалось нормальным (обычай этот сохранялся во Франции до XV века). Первоначально оставшиеся после приема пищи отбросы приносили на могилы предков. Так становится понятно, почему запрещено было поднимать упавшую на пол пищу: она предназначалась душам умерших. Трималхион также дал оплеуху рабу, уронившему еду и подобравшему ее. Он тут же приказал снова бросить еду на пол.
Присутствовала на пиру и смерть. Жизнь представлялась пиром, но если чаша опустеет, наступит смерть. Трималхион с горечью говорит о недолговечности человека в сравнении со столетним фалернским вином: «Увы! Увы нам! Так, значит, вино живет дольше, чем люди. Посему давайте пить, ибо в вине жизнь». Пока гости пьют, раб приносит хозяину серебряный скелет, «так устроенный, что его сгибы и позвонки свободно двигались во все стороны»; Трималхион некоторое время играет со скелетом и сетует на судьбу бедных смертных, а потом добавляет:
Горе нам беднякам! О сколь человечишко жалок!Станем мы все таковы, едва только Орк нас похитит,Будем же жить хорошо, други, покуда живем.
Впрочем, это не мешает Трималхиону представить пир своей погребальной тризной и потребовать от гостей произнести «по сему случаю что-нибудь хорошее». Силий Италик во время пира в Кампании проводит кровавые бои, и иногда кровь жертв брызжет на столы. Это варварство могло бы поразить нас, но следует вспомнить то, что мы говорили о природе и происхождении гладиаторских боев.
Триклиний представляет собой закрытый микрокосм, своего рода сакральное пространство. Трималхион приказывает принести в обеденный зал изображения богов Ларов, а также свой портрет и заставляет трех мальчиков обойти зал по кругу, в то время как каждый гость целует Ларов и портрет хозяина. Мальчиков же зовут Добытчиком, Счастливчиком и Наживщиком. Подобные процессии проходили обычно вокруг какого-нибудь священного места. Они очерчивали магический круг, отделяющий сакральное пространство от остального мира. Но триклиний остается изображением космоса даже тогда, когда его не используют. Существовал обычай никогда не оставлять эту комнату пустой, поскольку она являлась образом земли-кормилицы. Стол, подобно земле, должен нести на себе продукты. Также принято было не гасить лампу после ужина, так как пламя священно, оно являлось символом человеческого существа и, поскольку оно освещает пищу, ассоциировалось с домашним очагом. «Да не погасишь ты горящий светильник», — говорится в книге пророка Исаии (ср.: Ис. 42 : 3). От этого обычая все же отказались — из соображений экономии.
Ужин в Античности проходил совсем не так, как он проходит в наше время. Еда являлась ритуалом, и гостю следовало уважать предписанные ритуалом правила. Так, придя в дом, он снимал свою уличную одежду и надевал легкое развевающееся платье без пояса — эту перемену нес раб, сопровождавший его на пир. Речь шла о праздничной домашней одежде. Отсутствие пояса было очень важно. На госте не должно было быть никакого узла, поскольку узел означал замкнутый круг, наличие которого являлось пагубным: он мешал циркуляции магического течения, которое проходит Вселенная, когда человек участвует в пире. Мозаики Северной Африки представляют эту особую одежду, которую Светоний описал, рассказывая о Нероне. Император любил показаться на публике в такой домашней одежде. Кроме того, гость должен был разуться, потому что сандалии были зашнурованы и также завязаны на узел. По той же самой причине было принято снимать перед ужином кольца. Замкнутый круг, подобно веревке и узлу, мог помешать магическому общению с духами. Эта традиция сохранилась до нашего времени в мусульманской религии: паломники, отправляющиеся в Мекку, не должны иметь на своей одежде никаких узлов и снимают с себя все кольца.
Переодевшись, гость мог войти в триклиний, где все было сделано для его примирения с богами. Особую роль играли цветы и ароматы, защищающие от колдовства и злых сил. Пол обрызгивали настойкой вербены, возможно, потому, что вербена является священной очистительной травой. Император Элагабал приказывал разбрасывать розы — божественные цветы, лилии — средство против ядовитых грибов и морщин, и фиалки — цветы бессмертия. Сам он садился на ложе, устланное цветами, которые выделяли драгоценные эфирные масла. Он также любил разбрасывать эти цветы с потолка в таком большом количестве, что некоторые приглашенные, говорят, умирали от удушья! Цветы шафрана также использовались на пирах, из них плели венки, их добавляли в вино, поскольку их аромат использовался для предупреждения опьянения и способствовал безмятежному сну тех, кто слишком много выпил. Гости очищались омовением. Принять ванну перед едой было недостаточно. До и после еды мыли руки, рабы омывали участникам пира ноги и стригли ногти, опрыскивали их духами. Речь шла не только о гигиенических мерах, поскольку римляне брали пищу руками (они не знали ни ножа, ни тем более вилки), но также о профилактических ритуалах морального очищения, которые мы также находим в христианской и мусульманской традициях.
Итак, во время еды все имело магический и религиозный смысл. Даже число гостей имело значение. Их должно было быть как минимум трое, по числу Граций, и как максимум девять, по числу Муз. Но следовало всеми средствами избегать четного числа гостей. Четное число являлось дурным предзнаменованием; тот, кто заканчивал еду последним или вставал последним из-за стола, рисковал навечно остаться холостым; тот же, кто вставал из-за стола во время ужина, мог умереть в течение года. Элагабал любил собирать за столом совершенно одинаковых людей. Чтобы присутствовало ровно девять человек, он приглашал к себе восемь лысых, восемь одноглазых или восемь толстяков.
Весь ужин основывался на символической цифре «три». Он состоял из трех частей — закуски, трех основных блюд и десерта. Во время развлекательной части (comissatio), следовавшей за ужином, выпивали три или девять чаш вина.
Считалось неблагоприятным входить в обеденный зал с левой ноги. Само слово «левый» (sinistra) означало на латыни «зловещий». Точно так же участник пира всегда опирался на левую руку, чтобы иметь возможность есть правой. Плиний отмечает, что уже маленьких детей учили брать пищу только правой рукой. «Если они брали левой, то их наказывали».
Добавим к этим предосторожностям еще несколько: не стоило, например, опрокидывать солонку — это означало смерть; не стоило накалывать мясо кончиком ножа, так как таким образом можно было ранить мертвого. Не стоило за столом говорить на грустные темы или молчать. Были запрещены некоторые слова. Если кому-то случалось заговорить о пожаре, тут же выливали под стол воду, чтобы символически потушить пламя и не дать сбыться предсказанному. Если приносили яйца всмятку или улиток (эти блюда были широко распространены), следовало разбить скорлупу, прежде чем начинать их есть, чтобы никто не мог задумать дурное. Многие из этих ограничений пережили римскую цивилизацию и сохранились до нашего времени. Например, известен случай наведения порчи в одной из французских провинций с помощью скорлупы яйца: колдунья вводила в скорлупу смертельный раствор и прядь волос жертвы, наполняла ее росой и клала на куст боярышника; по мере того как солнце осушало росу, должен был высохнуть и умереть тот, кто ел яйцо. Римляне же всеми силами стремились избежать плохих предзнаменований. Когда во время ужина у Трималхиона во дворе запел петух, хозяин тут же воскликнул: «Дальше от нас!» (Крик петуха в неурочный час возвещал смерть.) Следовало убить петуха и незамедлительно съесть его, а затем брызнуть вином на стол и светильник, символ очага. Так можно было предупредить дурное предзнаменование.
