Жак Ле Гофф - Герои и чудеса Средних веков
Одна из самых интересных попыток найти единорогу место среди реально существующих животных была предпринята знаменитым богословом Альбертом Великим в трактате De animalibus – самом заметном средневековом этюде о животных. Он однорогую рыбу, которая, возможно, не что иное как нарвал, и носорога, живущего в пустынях и в горах. Но от мифа никуда не уйти даже Альберту Великому. По его словам, носорог «обожает юных девственниц и при виде их к ним приближается и рядом с ними засыпает». Как видим, единорог весьма успешно обольстил и богослова.
Средневековый единорог не только подпитывает имагинарное тогдашних христиан. Он вполне способен принести им очень большую пользу. Как и большинство средневековых диковинок, единорог с легкостью переносится из реального мира в имагинарный и обратно. Вера в то, что он действительно существует, побуждает людей Средневековья искать его среди реальных животных. Они стараются отождествить его то с одним из них, то с другим: с нарвалом, с носорогом. Отождествление, по всей очевидности, объясняется тем, что у обоих этих представителей животного мира есть единственный рог; однако если у нарвала это просто орган тела, то у носорога рог становится символом, поскольку в аллегорическом мире Средних веков носорог – одна из инкарнаций Христа.
Но для чего же пригоден рог единорога? Это мощное средство против той опасности, которая тревожила мужчин и женщин Средневековья, поскольку действительно была широко распространена в ту пору: это – средство от яда. Рог единорога – противоядие. Он может исцелить, может предохранить. Отсюда и его напряженные поиски, особенно часто предпринимаемые великими мира сего, и его хранение как в церковных, так и княжеских сокровищницах. Те рога, которые сохранились до наших дней, – в основном зубы нарвала. Из таких лжерогов единорога самыми знаменитыми являются рог из сокровищницы аббатства Сен-Дени (ныне музей Клюни) и рог из сокровищницы Святого Марка в Венеции.
В XVI веке рог единорога из аббатства Сен-Дени упоминается в описи, сделанной для короля Франциска II (1559–1560). Статья 1 этой описи гласит:
«Большой рог, поврежденный с краю, украшенный золотом и основанием своим покоящийся на трех золотых главах единорогов, весит вышеупомянутый рог только 17 марок и полторы унции, а в длину 5 футов 3 дюйма, и это без учета маленькой отделки на краю, которая вкупе с другой отделкой из трех глав единорожьих весит 23 марки с половиной, а стоимостью 1504 экю».
Жан Бодэн в своем «Театре природы» в XVI веке пишет так:
«Не осмелюсь утверждать здесь, какому из двух животных, моноцеросу или же единорогу, принадлежит тот рог, кой можно видеть во Франции в Сен-Дени; тем не менее он более 6 футов в длину и внутри такой полый, что налить в него можно больше кварты жидкости; ему приписывают великолепные свойства супротив яда; люди называют его единорогом».
Противоядные свойства действовали даже через прикосновение к рогу, однако доступ к этим рогам имели только богатые и власть имущие, а простолюдины могли купить на рынке в виде порошка единорожьего. Спрос был велик, но предложение удовлетворяло его.
В XV веке образ единорога вдохновил произведение искусства прекраснейшее и знаменитейшее, еще и сегодня свидетельствующее о почетном месте, какое этот зверь занимал в имагинарных представлениях человечества. Речь о серии шпалер «Дама с единорогом», приобретенной в 1882 году, после долгих препирательств с локальным муниципалитетом замка Де Буссак, и теперь входящей в коллекцию музея Клюни. В каталоге 1883 года Эдмон де Соммерар в примечании добавляет: «Самое престижное приобретение за всю историю его существования, самое знаменитое произведение во всем музее Клюни». Эта серия из шести шпалер изображает пять чувств. Единорог появляется на рисунке ковра, аллегорически изображающего осязание, – на нем выткана Дама, возлагающая руку ему на рог, – и на том, где изображено зрение: Дама держит зеркало, в котором отражается единорог. Но особая роль отведена в этой серии единорогу как носителю гербов. Девиз, начертанный на этих гербах, – «Единственному, чего я желаю».
Основа этих символических изображений – преимущественно любовная. Что сближает дух таких произведений искусства с молитвами великого богослова Жана Жерсона (1363–1429). Он определял шестое чувство как чувство сердца или разумения, намечающее путь, ведущий к Господу. Идеи такого рода, присутствовавшие у гуманистов-неоплатоников вроде флорентийца Марсилио Фичино, получили распространение во Франции конца XV столетия. Еще в этих шпалерах присутствует и тема брака, поскольку не вызывает сомнений, что эти ковры были заказаны членом влиятельной лионской семьи Ле Вист в самом конце XV века, и вполне вероятно, что по случаю женитьбы. В любом случае можно сказать определенно, что, используя аллегорическую образность и изображая единорога, искусство ковроткачества следовало за пристрастиями господской моды рубежа XV и XVI веков. Эти темы можно обнаружить и в других произведениях ковроткачества той эпохи, вспомним лишь ту «Даму с единорогом», что была показана в нью-йоркском музее Клойстерс. Мы можем заключить вслед за автором труда «Средневековое ковроткачество» Фабьенн Жубер: «Ковроткачество преимущественно относится к тем художественным областям, в которых взгляд на вещи полностью определяется феноменом моды, и потому вполне логично увидеть в "Даме с единорогом" объединение духовных и художественных исканий эпохи со стремлением заказчика или хозяина производства утвердить собственную власть с помощью геральдики».
Мода на единорогов, как можно видеть, продолжилась и в XVI веке. Она объединяет вкус к красоте форм с учеными поисками чудесного в реальности и с исследованием противоядных и спиритуалистических свойств. Существовал и художник, посвятивший единорогу значительную часть своего наследия. Это Жан Дюве, гравер, ювелир и чеканщик медалей. Среди работ Дюве, ювелира Франциска I и Генриха II, гравюры на тему «Истории единорога» (около 1520 года), и при жизни он удостоился прозвания «повелитель единорога». Такого рода интерес к единорогу, находящийся где-то между наукой и мифом, по всей видимости, дожил и до XVII века, поскольку в описи имущества такого знатного коллекционера, каким был Мазарини, обнаружили следующую запись от 1661 года: «Рог единорога высотой в 7 футов или около того, в чехле из сафьяна левантийского, красном с золотой обшивкой, стоит все вместе 2 марки».
В ХIХ веке единорог переживает уже привычное нам возрождение средневекового имагинарного. Он вновь возникает в живописи символистов, вдохновляя на подлинные шедевры таких живописцев, как Моро, Бёклин, Дэвис. Перешагнуть из Средних веков в западноевропейское имагинарное единорогу помогли, по всей видимости, изящество облика и те богатые потенции его как символа, благодаря которым его образ можно найти и в гностицизме, и в алхимии, и в иудаизме, и в восточных верованиях. На Западе единорог до сих пор живет в основном в виде эмблемы, будь то магазинная вывеска, или название корабля в популярном комиксе про Тинтина, или герб футбольного клуба Амьена. При этом именно от единорога стоило бы ожидать нового воскресения более, чем от других чудесных персонажей Средних веков.
В 1993 году великий датский скульптор Йорн Роннау создал два прекрасных скульптурных изображения рога единорога. Он заявил, что единорог его «интересует как превосходная метафора великой мистерии природы». И в качестве источника вдохновения назвал трактаты алхимиков «о природе глубочайшего познания». Так что Средние века свою монополию на европейское имагинарное утратили.
Мелюзина
С Мелюзиной в эту книгу входит тема сказочной героини.Имагинарный мир кажется отражением мира земного, а тот земной мир, с которым мы имеем дело, по выражению Жоржа Дюби, имеет главным образом «грубый мужской облик Средневековья». И все-таки женщины, или, по крайней мере, некоторые из женщин, не только пользовались общественным почетом и признанием, не только обладали значительной властью – чаще, по правде сказать, через брачные узы, – но и в имагинарном Средних веков женщина зачастую выступает как важный компонент: не забудем, что Средневековье – это эпоха, когда христианство в Европе всячески почитало всемогущий образ женщины – Девы Марии.
Мелюзина относится к другой интересной группе средневековых существ женского пола – к царству фей. Феи для мужчин и женщин Средних веков – как о том свидетельствуют тексты раннего Средневековья – дальние потомки античных парок, их прозвание, на позднелатинском наречии, fatae, обнаруживает связь с судьбой – fatum, и вот эти-то феи мало-помалу встроились в христианское имагинарное, которое и разделило их на добрых и злых. Средневековые феи делают и добрые и злые дела для людей, а их деятельность в обществе протекает в основном как посредничество в отношениях пары. Мелюзине же выпала особенно тесная связь с понятием и хитросплетениями происхождения средневековых родов. Однако в этих феях, и прежде всего в Мелюзине, есть сложность, определившая контрастный и даже противоречивый образ женщины и четы Средневековья. Одни и те же женщины, одни и те же пары являются одновременно носителями и добра и зла, участницами чудесных историй, как добрых и волшебных, так и устрашающих. Ни одна героиня не проясняет нагляднее Мелюзины ту истину, что никакое человеческое существо не может быть абсолютно добрым или абсолютно злым.
