Арина Полякова - Британская монархия в конце XX — начале XXI века
То, что Чарльз пошёл в обход мнения своей матери, демонстрировало начало напряжённости в их отношениях, а Букингемский и Сент-Джеймсский[218] дворец стали их лагерями. Чарльза раздражало, что многие его начинания пресекались в самом корне, и он так и не смог развернуть активной деятельности ни в одной сфере. Отношения между Елизаветой и Чарльзом были накалены ещё в 1985 году, когда принц, в рамках официального визита в Италию, собирался принять участие в католической службе в Ватикане – он получил формальное разрешение на это у архиепископа Кентерберийского, но не удосужился просить позволения у главы Англиканской церкви – у самой Елизаветы II[219].
Тем не менее, именно Чарльз внёс важный вклад в дело модернизации британской монархии. Так, в 1994 году по его инициативе была создана, так называемая, WayAhead Group[220], состоящая из членов королевской семьи[221] и чиновников Букингемского дворца, которые встречаются два раза в год и придумывают различные новшества. Базой данной организации послужил проект лорда-камергера[222] 1992 года с целью реабилитации монархии после «Annus horribilis»[223]. В частности, Way Ahead Group занимается вопросами имиджа королевской семьи, опросом общественного мнения с целью выявить отношение подданных к монархии, а также вопросами примогенитуры (первородства; системой наследования трона). К слову, именно эта организация в 2011 году позволила Дэвиду Кэмерону провести реформу престолонаследия, о которой более подробно речь пойдёт ниже.
В то время, когда создавалась Way Ahead Group, симпатии Блэра к принцу Чарльзу были очевидными. Более того, бывший премьер даже считал принца главной преобразующей силой в доме Виндзоров, особенно учитывая деятельность его благотворительного фонда «Опека принца», основанного для оказания помощи одиноким матерям, представителям этнических меньшинств и бездомным. Так, программа модернизации монархии была впервые выдвинута именно наследником престола в 1996 году, и соответствовала взглядам самого Блэра[224]. План модернизации, как сообщалось, был разработан профессором Оксфордского университета и наставником принца Верноном Богданором, неоднократно упоминавшимся ранее.
Вместе с тем, несмотря на близость взглядов Блэра и наследника престола по вопросу необходимости реформирования британского общества и монархии, не все действия премьера находили понимание у принца Чарльза. Так, согласно свидетельству бывшего лидера палаты общин, министра по делам Европы Питера Хейна, Чарльз негативно воспринял закон о запрещении охоты на лис, считая её «великой британской традицией». Запрет на охоту, по словам принца, лишил его шанса общаться по её завершении с простыми жителями в местном пабе. «Это была для меня единственная возможность нормального общения с простыми людьми», – объяснил он[225].
В период демократизации монархии, в общественной мысли появилось предположение, что королева, в силу возраста, может отречься в пользу сына ещё до смерти, или разрешить ему стать своим регентом, но и этого не случилось – наследник по-прежнему был «безработным», а королева – правящим монархом. Очевидно, что Елизавета будет нести бремя британской короны вплоть до смерти, что совершенно не радует наследника, ведь его молодость и силы также остались далеко в прошлом. А рядом с такой деятельной женой, как Диана, Чарльз и вовсе чувствовал свою беспомощность и ненужность. Виндзоры не могли допустить ещё одного отречения (со времён короля Эдуарда VIII), тем более что это противоречило бы основам и традициям конституции[226]. В 1991 году королева Елизавета II положила конец разговорам о регентстве в своём рождественском обращении к нации, корректно заявив, что она – пожизненная королева, и при поддержке своей семьи намерена выполнять свой долг ещё многие годы[227]. Это же она повторила и в официальном обращении к нации в честь своего бриллиантового юбилея правления 5 июня 2012 года, сказав, что благодарна всем за проделанную работу в подготовке к празднованию её юбилея, и что вся радость от проведённых мероприятий в этот год позволит ей и дальше вдохновлять людей не только в Британии, но и в странах Содружества[228].
Особенно остро вопрос отречения встал в начале 2013 года, когда 75-летняя королева Нидерландов Беатрикс отреклась в пользу своего 45-летнего сына принца Виллема-Александра (церемония отречения и последующей инвеституры состоялась 30 апреля 2013 года). Беатрикс правила с 1980 года, когда её мать, королева Юлиана также отреклась в её пользу[229]. В Британии ждали ответной реакции Елизаветы – возможно, она последует примеру голландской королевы? Но ожидания оказались напрасными[230]. Королева Елизавета II вновь заявила, что её королевский статус был дарован ей Богом и является пожизненным[231]. Спустя несколько месяцев также отрёкся 79-летний король Бельгии Альберт II в пользу 53-летнего сына, Филиппа (король Бельгии с 21 июля 2013 года). А 18 июня 2014 года отрёкся 76-летний испанский король Хуан Карлос I в пользу 46-летнего старшего сына – нынешнего короля Филиппа VI. Что же касается 89-летней английской королевы, то она по-прежнему хранит молчание о передаче власти всё ещё сидящему «на скамье запасных», 66-летнему принцу Чарльзу. По всей видимости вопрос об отречении Елизаветы II окончательно закрыт.
В 1992 году вышла книга Эндрю Мортона «Диана: правдивая история» (Diana: Her True Story), пролившая свет на частную жизнь Чарльза и Дианы. Диана позволила себе нелестно отзываться о закрытой жизни в королевской семье, особенно подчеркнув пренебрежение к ней королевы-матери Елизаветы Боуз-Лайон. Хотя королевская семья и пыталась опровергнуть скандальную информацию, удар уже был нанесён. Пресса окончательно «запустила руки» в частную жизнь монаршей семьи, и «дианафикация» начала давать свои «плоды», которые не принесли уже счастья никому; разрушительный механизм был запущен. Миф о безукоризненности короны начал рушиться; а частная жизнь перестала быть закрытой сферой.
9 декабря 1992 года премьер-министр Джон Мэйджор (годы правления 1990–1997) объявил об официальном завершении отношений между принцем Уэльским и леди Дианой. Развод произошёл лишь в 1996 году по инициативе королевы.
Гибель Дианы стала для британской монархии моментом истины. Королевской семье пришлось осознать, насколько она была далека от народа. Вековой системе впервые была устроена настоящая «встряска», спровоцированная не только Дианой, но и британским народом в целом, недовольство которого больше нельзя было игнорировать. Королева опрометчиво лишила Диану титула принцессы Уэльской после развода с Чарльзом, но теперь люди требовали вернуть ей утраченное достоинство. Строгость протокола, которую Диана так часто нарушала, под давлением обстоятельств, рухнула. Когда гроб Дианы проносили перед дворцом, стоявшая на улице Елизавета сделала то, что раньше делала только для глав государств – она склонила голову[232]. Самое необычное из того, что происходило после смерти Дианы заключалось в том, что в стенах Букингемского дворца одновременно столкнулись старинные ритуалы, сохраняющиеся веками, и современность. В условиях, когда, обнаружившая неспособность «улавливать настроения масс, не говоря уже о том, чтобы их выдерживать, монархия раскачивалась как во время шторма»[233], ради своего сохранения она вынуждена была пойти на внутренние изменения. Один за другим королева приняла все советы Тони Блэра относительно организации церемонии похорон принцессы. Любопытно, что вопреки утверждениям СМИ, а также тому, как в мемуарах преподносит свои действия в этом вопросе Тони Блэр, Арбитер говорит, что все вопросы организации похорон решала комиссия, состоявшая не только из ряда правительственных чиновников, но и представителей королевского двора. «Единственным вкладом правительства, – утверждает пресс-секретарь, – была выписка чека, на котором не была проставлена сумма»[234]. Можно также говорить о том, что активная роль премьера в этих событиях вольно или невольно превратила его в национального лидера, объединившего и утешившего всех британцев, что традиционно является прерогативой королевы. В свою очередь, Британия, по словам британского политического журналиста и писателя Эндрю Ронсли, производила впечатление страны, в которой действуют «как королева, так и президент»[235].
«Эффект» Дианы ощущается и сейчас. Даже королева не смогла избежать её влияния. Например, у июля 2005 года, когда в лондонском метро взорвались бомбы, она впервые в жизни совершила несколько совершенно спонтанных поступков, которые не вписывались в предписанный протокол[236]: так, в частности, она добровольно посетила больницу, куда свезли раненых, где прямо в больничной столовой произнесла импровизированную речь, выражая солидарность с потрясёнными лондонцами и сочувствие, что вызвало бурю аплодисментов. Таким образом, как отмечает историк Дэвид Старки, Диана подарила монархии осознание силы жестов, которые объединяли монархов и их подданных[237].
