Казимир Валишевский - «ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование
В конце апреля Петр возвратился в Голландию, а оттуда отправился в. Вену. Просьба о помощи против Турции, представленная Голландии его послами, не встретила сочувствия. Напротив, Генеральные Штаты намеревались предложить Англии посредничество между Оттоманской Портой и Австрией, чтобы дать последней возможность собраться со всеми силами и оказать отпор Франции в новой борьбе, угрожающе нависшей на горизонте. Здоровье Карла Н испанского слабело с каждым часом. Следовало отразить удар. К сожалению, чересчур многочисленное посольство московского государя двигалось черепашьим шагом; ему понадобилось три недели, чтобы добраться до столицы Священной Империи. По немецким официальным источникам состав поезда был следующий: 1 гофмейстер, 1 шталмейстер, 1 мажордом, 4 камергера, 4 шута, 6 пажей, 6 трубачей, 1 мундшенк, 1 повар, 1 гоффурьер, 12 лакеев, 6 кучеров и форейторов, 24 камердинера, 32 гайдука, 22 упряжных лошади, 32 экипажа на четверку; 4 фургона на шестерку для клади, 12 верховых лошадей. Зато Петр выразил желание совершить свой въезд в столицу Леопольда только в одиннадцать часов вечера и в четвертой карете, чтобы остаться совершенно незамеченным. В последнюю минуту однако весь план был разрушен, и дело приняло досадный оборот: все посольство и его бесконечный поезд потеряли целый день в предместьях города, не имея возможности в него проникнуть: проезд был загорожен проходящими войсками, не соглашавшимися приостановиться из-за таких пустяков. Петр не выдержал и, вскочив в пбчтовую тележку в сопровождении одного слуги, уехал вперед. Однако происшествие это привело его в дурное расположение духа и лишило самообладания. Он чувствовал себя в неловком положении, а все, что он видел в императорской столице еще усиливало это ощущение. Город очевидно производил на него подавляющее впечатление, полный таящейся в нем несокрушимой смеси высокомерного этикета и неприступного величия. Уже вошедшие в соглашение с Голландией и Англией, министры императора подыскивали всевозможные предлоги, чтобы отсрочить аудиенцию, просимую послами Петра. Царь решился положить этому конец, потребовал личного свидания с императором и встретил сухой отказ: «По какому праву?» «Петр Михайлов» получил тут первый урок дипломатии и начал понимать неудобства маскарада. Три раза он предлагал тот же вопрос. Наконец к нему прислали богемского вице-канцлера, графа Чер-нина: «Что вам угодно?» - «Видеть императора, чтобы переговорить с ним о неотложных делах». - «Каких делах? Для чего же здесь послы вашего государства?» Бедный переряженный царь вынужден был взять свои слова обратно и обещать не поднимать разговора о делах. Ему назначили свидание в замке «Фавориты», где он должен был подняться по внутренней маленькой винтовой лестнице, выходящей в парк. Он согласился на все условия. Принятый Леопольдом, он потерялся настолько, что хотел поцеловать руку императора, перед которым очевидно чувствовал себя таким маленьким и незначительным. Нервным жестом он снимал, надевал и опять снимал свою шляпу, не решаясь оставить ее на голове, несмотря на повторные настояния императора. Разговор длился с четверть часа и не выходил за пределы повседневности, причем Лефорт служил переводчиком, так как Петр не решался воспользоваться своим плохим немецким языком. Только по окончании аудиенции он пришел в себя и, сразу очнувшись, проявил обычную веселую порывистость характера. Заметив в парке челнок, причаленный на маленьком пруду, он вскочил в него и начал грести, насколько хватало духу. Словно как школьник, отделавшийся от трудного экзамена.
Повторного свидания не произошло. Император твердо решил уважать инкогнито Петра Михайлова. На банкете, последовавшем за аудиенцией, наконец дарованной его послам, молодой государь, вернувшись к своей мании, пожелал стоять за креслом Лефорта. Ему предоставили свободу действий. Его предложения шли совершенно в разрез с окончательно установившимися намерениями двора, который решил во что бы то ни стало добиваться мира с Турцией. Однако Петр употреблял громадные усилия, чтобы достигнуть успеха на этом новом поприще. Он был очень осторожен в своих поступках, посетил снова в замке Фаворит, и почти украдкой, императрицу и принцесс царской семьи, и прилагал все старания, чтобы казаться любезным. Он даже решился сделать шаг в сторону господствующей церкви, подавая надежду католикам, как, впрочем, подавал ее и протестантам. В Петров день он присутствовал со всей своей свитой на торжественном богослужении в церкви иезуитов; выслушал проповедь, сказанную по-славянски отцом Вольфом со знаменательными словами, что «ключи будут второй раз вручены другому Петру, чтобы отворить иную дверь». Он сам устраивал и зажигал фейерверк на празднестве, данном в этот самый день его посольством высшему венскому обществу и, по свидетельству царя, закончившемся отчасти наподобие пирушек в Слободе. «На день святых Апостолов», писал он Виниусу, «было у нас гостей мужского и женского пола больше 100 человек, и были до света, и беспрестанно употребляли и тарара, тарара кругом, из которых иные и свадьбы сыграли в саду».
В свою очередь, император пригласил послов на костюмированный бал, где Петр оделся в костюм фрисландского крестьянина. Император и императрица нарядились трактирщиком и трактирщицей. Wirtschaft (трактир) в это время был в большой моде, как впоследствии пастораль. Но маскарад не носил никакого официального характера. За ужином Петр сидел между фрейлиной фон Турн, составлявшей с ним пару в костюме фрисландской крестьянки, и супругой маршала фон Штаренберга, наряженной швабской поселянкой. Через несколько дней последовал отъезд. Дипломатическая цель путешествия не удалась окончательно, и в смысле научных источников в Вене для Петра не нашлось ничего, что было бы в состоянии загладить этот недочет. Он предполагал отправиться в Венецию,для изучения нового для него вида кораблестроения: весельных галер, которым суждено было играть такую роль в будущем русского мореходства. Но увы! уже закончив приготовления к путешествию, он принужден был неожиданно отказаться от него: из России получились тревожные известия.
«Семя Милославских росло», как выражался Петр на своем образном языке. Стрельцы опять подняли бунт. Быстро приняв решение, он направил свой путь не на юг, а на восток. Несколько дней спустя он был уже в Кракове. «Хотя зело нам жаль нынешнего полезного дела», писал он Ромодановскому, «однако, сей ради причины будем к вам так, как вы не чаете» - и относительно того, что «семя Милославских растет», говорил, что «только крепостию можно угасить сей огонь». Однако в древней польской столице его ожидали более успокоительные донесения: главнокомандующий Шеин разбил мятежников; Москва была вне опасности. Петр несколько умерил свою стремительность, остановился в Раве и провел там три дня с Августом II. История этого свидания, породившего Северную войну, принадлежит другой главе. Путешествие Петра с научной целью закончилось в Вене; но прежде чем приступать к описанию его последствий, немедленных или отдаленных, т. е. созданию на границах старой Европы нового могущества политического, социального, экономического, и преобразования политического, социального, экономического части старого европейского континента, я. хочу пролить свет на орудие такого переворота. Работа начинается, постараюсь сначала обрисовать ее творца.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЧЕЛОВЕК
КНИГА ПЕРВАЯ ПЛОТЬ И ДУХ
Глава 1. Внешний облик. Черты характера
Красивого юношу изобразил в 1698 году в Лондоне Кнеллер: приятное, мужественное лицо, с чертами тонкими и правильными, выражением благородным и гордым, с блеском ума и красоты в больших глазах, улыбкой на, пожалуй, слишком крупных губах. Слегка обозначенная на правой щеке бородавка - одна из примет, присланных в Сааодам - заставляет верить изображению художника. Однако это свидетельство встречает сильные противоречия. Не говоря об ужасной восковой фигуре, безобразящей галерею С.-Петербургского.Зимнего дворца, Леруа и Каравак льстят ему гораздо меньше так же, как Даннхауер и сам Карл фон Моор, работой которого Петр остался настолько доволен, что в 1717 г. выслал гаагский портрет в Париж, для изображения его на гобелене Портреты, исполненные в это же время кистью Наттье и Риго понравились царю не настолько. Действительно, они отличаются некоторой поверхностностью и не передают дикое величие оригинала, так резко подчеркнутое Моором, но какими сгущенными красками! Между Кнеллером и Моором, надо сказать, двадцать лет, - и какой жизни! - пронеслись над этим лицом. Но Нумен видел великого человека раньше Кнеллера, и в его записках мы находим следующий силуэт, очевидно, вполне искренний; «Высокий и крепкий, телосложения обыкновенного, подвижной, живой и ловкий во всех движениях; лицо круглое с несколько суровым выражением, темные брови и волосы, коротко остриженные и курчавые… Ходит большими шагами, размахивая руками и держась рукой за рукоятку нового топора». Облик героя исчез. Читаем дальше под тем же числом: «В его личности, внешности и манерах нет ничего выдающегося, указывающего в нем царское, происхождение». Это отзыв кардинала Коллоница, примаса венгерского, находившегося в Вене во время пребывания там царя в 1698 г., очевидца скорее благожелательного. Портрет Сен-Симона известен; по-моему, изо всех портретов следует выбрать середину, потому что все собранные мною документы того времени сходственны в главных чертах. Вот два отрывка из архива Министерства иностранных дел Франции, относящиеся к пребыванию царя в Париже в 1717 г.
