Николай Усков - Неизвестная Россия. История, которая вас удивит
И если Московия не измельчала при постоянных разделах между родственниками великого князя, то объяснялось это лишь тем, что начиная с Ивана Калиты великие князья все-таки делили свою вотчину в соответствии с порядком старшинства. Так, наиболее старшие постоянно получали больше, чем младшие. Старшинство, а соответственно верховенство, становилось имущественным преобладателем. В результате Иван III, самый владетельный из всей своей родни, имел все основания повторять: «Вся Русская земля из старины от наших прародителей наша отчина». Соответственно развивает эту мысль Иван Грозный в своем послании к князю Курбскому, и брызги его возбужденной слюны, кажется, еще достигают наших лиц: «Это ли совесть прокаженная, чтобы царство свое в своей руке держать, а рабам своим не давать властвовать? Это ли противно разуму – не хотеть быть обладаемому своими рабами? Это ли православие пресветлое – быть под властью рабов?»
Вот она Россия: все рабы, кругом одни рабы. И есть только один свободный человек – господин, государь и барин, «хозяин земли Русской», ее вотчинник, царь Иван Васильевич. В своей духовной 1572 года Грозный, который якобы всю жизнь боролся с боярско-княжеским сепаратизмом за единство Русской земли, сам делит эту землю между Иваном и Федором, как будто речь идет о бабушкиной шубе, швейной машинке и гараже.
Чего удивляться, что чувство временщика столь плотно сидит в нас по сей день и побуждает к легкомысленному «Пора валить!» вместо ответственного «Этого я не допущу». Чувство временщика, воспитанное у жителя России великим бесконечным простором, постоянно подпитывалось отношением власти, которая мыслила людей, даже самых титулованных, не гражданами, не соучастниками общего дела, а рабами, пушечным мясом, лагерной пылью, быдлом, массами, населением. Отсюда и нежелание признавать за подданными право собственности, о чем, как помните, прекрасно писал Герцен, характеризуя русскую политико-экономическую систему своего времени «казацким капитализмом». Все, что мы знаем о современной России, скорее свидетельствует о сохранении тех же порядков. Неудивительно, что в 2013 году отток капитала из России достиг 70 млрд долларов. Деньги что люди – они там, где чувствуют себя защищенными и уверенными в себе.
Элемент насилия лежит в основе любого государства. Но одно дело, когда под государством понимают собственность государя, а другое, когда государство – это state, Staat, etat, то есть латинский status, – сословия, состояния, совокупность людей, граждан. «Государственный» в европейской традиции с древнейших времен, все Средневековье, новое и новейшее время, – это publicus, public, то есть публичный, общий. Res publica – это не обязательно парламентская демократия. Начиная с античности, это обозначение сути государства в западной традиции – «общее дело». Средневековая Франция – тоже res publica, и ни один из ее королей, даже самых безумных (каких было немало) не сказал бы своему князю: «Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их вольны же», – как бросил Иван Грозный Курбскому.
Государство, выросшее из военной дружины, именовавшейся «русью», из «отчины» Даниловичей, по большому счету таким и оставалось, несмотря на европеизацию Петра, указ Павла о престолонаследии, Манифест 17 октября 1905 года, Октябрьскую революцию Ленина и Троцкого и даже революцию Ельцина в 1991 году, самую, надо признать, последовательную, хоть и неудачную, попытку изменить вековую систему.
Взглянем на ситуацию накануне крушения Российской империи. Доходы российского бюджета 1897 года составляли около 1,5 млрд рублей, за следующие 10 лет они увеличились на целый миллиард, еще через пять лет, то есть к легендарному 1913 году, возросли еще на миллиард – до 3,5 млрд рублей. Это не столько заслуга мудрого экономического курса последнего императора, который якобы раскрепостил русский капитализм, сколько следствие вотчинного характера российской государственности. В российской экономике еще и в начале XX века государство контролировало все стратегические высоты, будто старшие Даниловичи XIV века: монополии (свыше 25 % давала только винная монополия), 70 % всех железных дорог; огромный земельный и лесной комплекс при отсутствии каких-либо социальных обязательств перед населением, кроме чисто христианского сострадания по зову сердца. Российская казна превышала в стоимостном выражении всю внешнюю торговлю, в то время как в европейских странах вроде Англии, Франции, Германии или Италии внешнеторговый оборот был в 3–6 раз больше, чем их государственные богатства. Растущие расходы казна покрывала, увеличивая свое участие в коммерческой деятельности так, что русский капиталист Рябушинский имел все основания критически заметить: «Нельзя одновременно управлять и торговать». При этом население России оставалось относительно бедным, что только подтверждает слабость предпринимательской активности в стране: среднегодовой доход на душу населения к 1910 году составлял 58 рублей, меньше, чем в некоторых балканских странах.
Сравнение с Соединенными Штатами было в то время гораздо более естественным, чем когда-либо после. Капиталистический подъем в США начинается одновременно с Россией, в 60-е годы XIX века, когда в обеих странах будет отменено рабство. И каков результат? В России стоимость произведенной продукции, как добывающей, так и обрабатывающей, едва превышала 3 млрд рублей. В США одна перерабатывающая промышленность давала 27 млрд рублей. (Все эти данные взяты из бюджетных прений в Думах разных созывов. Я привожу их по интересной книге А.В. Пыжикова «Грани русского раскола», которую с удовольствием и рекомендую.)
Слабость русской буржуазии была предопределена неблагоприятными географическими факторами, действующими на протяжении столетий. Но и в момент, когда Россия вроде бы преодолела негативное воздействие этих факторов, рост капитализма сдерживался жесткой и заведомо обреченной конкуренцией с левиафаном Русского государства. Оно и управляло, и добывало, и обрабатывало, и производило, и торговало одновременно. Чего удивляться, что русский капитал финансировал революцию?! Не таинственная русская душа толкала Мамонтова, Морозова и других в объятия эсеров и большевиков, а элементарный расчет, надежда ослабить императора политически, чтобы открыть простор для экономического роста страны и завершения ее европейской модернизации. Но кто мог тогда предугадать, что 1905 год перерастет в 1917-й?!
Косность российской политической элиты объяснялась не ее вырождением, как думают поверхностные наблюдатели. Имущественно независимая от общества власть могла себе позволить игнорировать любые требования демократизации и соправительства и вообще минимально заботиться о том, что там происходит под подошвой ее кованого сапога. Русский простор, который означал и неограниченность ресурсов, чем дальше, тем больше – по мере открытия новых и новых видов ресурсов, рационализации их использования – работал на отчуждение власти от общества. В Западной Европе конечность ресурсов, находившихся в распоряжении даже самых богатых монархов, заставляет их уже в XIII–XIV веках соглашаться на те или иные формы участия податного населения в формировании и распределении бюджета, тем более что сам этот шаг лежал в русле римской правовой традиции. Как говорили средневековые юристы: «То, что касается всех, должно быть одобрено всеми». Так появляются первые европейские парламенты. В России первая Дума соберется в 1906 году, только через 641 год после первого английского парламента (1265 год). Характерно, что с самого начала около 40 % расходов бюджета были исключены из ведения Думы.
Большевики начнут историю своего нового мира просто с захвата царской собственности и всех прочих богатств родины, взгромоздятся на них и снова будут распределять государственную ренту в интересах очень узкого круга лиц, как делали до них Рюриковичи-Даниловичи, Романовы и их преемники с 1761 года – Романовы-Голштейн-Готторпские. Некоторое отличие будет заключаться лишь в том, что советское государство возьмет на себя социальные обязательства (образование, здравоохранение, поддержание занятости), правда, их объем оно будет устанавливать по собственному произволу. Результатом станет ценностная переориентация целой страны с идеологии личного успеха, трудолюбия и самодисциплины на патернализм и иждивенчество. Образование, здравоохранение, занятость и даже пенсии до сих пор рассматриваются у нас не как результат совокупных усилий нации, в том числе личных усилий каждого конкретного гражданина и налогоплательщика, а как естественная обязанность государства вроде раздачи хлеба плебсу во времена римских цезарей.
Власть и в современной России – это прежде всего доступ к финансовым потокам, к собственности, к нефтегазовым ресурсам родины, к «кормлению», как беззастенчиво именовали государственные должности в допетровской России. Путинское государство снова основной игрок в экономике, а административный ресурс эффективнее повышения производительности труда, технологических инноваций, оптимизации издержек и прочих здоровых форм конкуренции. «Ручное управление страной» – не особенность путинского стиля, это все идет оттуда, от варяжской «руси», Московии, империи и большевистской «диктатуры пролетариата», которая на деле была диктатурой партхозноменклатуры, возглавляемой вождями разной степени дикости. «Питерские мародеры» – не обидный неологизм уязвленных «масквачей», а выданная коллективным бессознательным тайна русской государственности. Власть здесь очень напоминает мародера, если смотреть на нее неприязненно и снизу. А если сбоку, то она кажется даже «мудрой», «единственным европейцем» или «гением всех времен и народов» (это уже когда бьют табуреткой по яйцам).
