Николай Соколов - Убийство царской семьи
Истерия, как таковая, при известных условиях может сама быть фактором воспитания данного индивидуума в опытных и умелых руках.
Подвергаясь болезненным переживаниям, Императрица искала себе исхода. Она нашла его в религиозных нормах. Все шло отсюда. На этом же покоилось и влияние Распутина.
Каким же образом могла возникнуть мысль о столь тяжком преступлении, как измена?
Я старался проверять выводы следствия всеми доступными средствами. Когда я установил обстановку увоза Царя из Тобольска, работа Чрезвычайной следственной комиссии о «вине» Царя и Царицы и выводы ее следователя Руднева получили для меня большое значение24.
Я устанавливал самую достоверность этой работы. В показании Керенского значится: «Судебным следователем, производившим расследование о роли Николая, Александры Федоровны и ее кружка, был Руднев. Я сам его до этого времени лично не знал. Он был привлечен к работе в Комиссии как талантливый и энергичный следователь, как мне его рекомендовали члены Комиссии, сходящиеся, кажется, все в такой оценке. Рудневу было дано определенное задание: он должен был обследовать роль Николая II и Царицы по вопросу о наличии в их действиях 108 ст. угол. улож., то есть государственной измены».
К чему же пришел Руднев?
Читая его сводку, видишь, что даже самая постановка вопроса об «измене Царя и Царицы» у Руднева невозможна. Он не только не нашел намека на нее, но и пришел к выводам, как раз обратным и весьма близким к моим. А он оперировал в своем следствии материалами, совершенно отличными от моих.
Я проверял выводы Руднева.
В показании Керенского значится: «В результате работы комиссии в этом направлении (по вопросу о наличии в действиях Государя и Государыни признаков «измены») мне было доложено, что в действиях Николая II и Александры Федоровны комиссия не нашла этого преступления. Об этом я тогда же докладывал и Временному правительству».
Говоря лично от себя, Керенский показывает: «Я убежден, что Николай II сам лично не стремился к сепаратному миру и ни в чем не проявил наличия у него такого желания. Я убежден в этом не только в результате работ Комиссии, но и в результате вообще моего наблюдения его за период его заключения в Царском и в результате моего пребывания у власти, что вообще давало мне большие возможности. Я считаю должным установить в этом отношении следующий факт. Было обнаружено в документах письмо императора Вильгельма к Государю, в котором Вильгельм на немецком языке предлагал Николаю заключение сепаратного мира. Был обнаружен ответ на это письмо, оказавшийся в виде отпуска в бумагах. По поручению Николая кем-то (положительно не могу припомнить, кем именно) по-французски было сообщено Вильгельму, что Государь не желает отвечать на его письма. Этот факт, известный и Следственной комиссии, я считаю нужным категорически установить. Он имел место в 1916 году, но я теперь не могу припомнить более точно даты и указать, к какому именно месяцу относится эта переписка… Он сам, он один, он, Николай II, не был изменником. Он сам не пошел бы на сепаратный мир. Я в этом глубоко уверен. Каждый раз при свидании со мной он спрашивал меня про фронт: «Что на фронте? Как там дела?» Это было каждый раз».
Заместитель Керенского на посту министра юстиции Переверзев25 показал на следствии: «Как министр юстиции, я был в курсе работ Чрезвычайной комиссии, которая под председательством Муравьева обследовала деятельность министров и других высших лиц старого режима до февральского переворота. Мне было известно, что эта же Комиссия выясняла и роль Государя и Государыни и лиц, близких к ним. Я удостоверяю, что Муравьев несколько раз имел у меня доклады по вопросу о «вине» Царя. Муравьев находил его виновным единственно в том, что он по докладам Щегловитова иногда прекращал разные дела, на что он не имел права даже по той конституции, которая существовала в России до революции, так как это право не принадлежит монарху даже самодержавному, имеющему право лишь помилования, но не прекращения дел. Большей его вины не было обнаружено, и о его виновности в «измене» России в смысле готовности заключить сепаратный мир с Германией ни разу не было речи. Я сам в этом убежден совершенно и по сущей совести удостоверяю это обстоятельство»,
Князь Львов показал: «Работы Следственной комиссии не были закончены. Но один из самых главных вопросов, волновавший общество и заключавшийся в том подозрении, а может быть, даже убеждении у многих, что Царь, под влиянием своей супруги, немки по крови, готов был и делал попытки к сепаратному соглашению с врагом – Германией, был разрешен. Керенский делал доклады правительству и совершенно определенно, с полным убеждением утверждал, что невиновность Царя и Царицы в этом отношении установлена».
Русский Царь, отрекшийся от Престола, встретил суровый прием в лице новой власти. Она была враждебна Царю, подозрительно-недоверчива, потому что была революционна. Арестовав Царя и Царицу, она отобрала их документы, перерыла архивы дворцов, допросила множество лиц и, проделав все это, пришла к выводу: нет их вины.
Истина есть истина.
Распутин
Мы знаем теперь, как Государь и Государыня относились к Распутину. Мы видели, на чем покоилось их отношение к нему. Но это не освещает целого множества других явлений, связанных с личностью самого Распутина.
Имел ли Распутин значение в политической жизни страны?
Я думал найти полное разрешение этого вопроса у Руднева, так как это составляло его прямую задачу.
Он говорит в своей сводке, что не добыл указаний на вмешательство Распутина в «политические дела», но в то же время признает, что влияние Распутина при дворе «несомненно было огромно». Указывая, что религиозное настроение царской семьи было причиной влияния Распутина, он говорит, что его влияние на царскую семью было «несомненно большое».
Где правда?
Руднев чувствовал сущность Распутина, так как он называет его «тонким эксплуататором доверия к нему Высоких Особ», но полной картины он установить не мог.
Я старался выяснить ее данными моего следствия.
Конечно, не существовало внешне видимого участия Распутина в политической жизни страны. В такой форме его влияние не могло проявляться, так как, благодаря своим личным свойствам, он не мог открыто выступать на политическом фоне.
Но, оставаясь внешне скрытым, его влияние в действительности было огромно. Одно положение его около Государыни делало из него политическую фигуру, так как люди, узнав, каким положением пользуется Распутин, пошли к нему. Мало-помалу он перестал быть явлением только частной жизни семьи, и его политическая роль стала расти.
Его дочь Матрена26 показывает: «Целый день у отца уходил на приемы разных просителей. К нему обращались с очень разнообразными просьбами: его просили о местах, о помиловании разных лиц, сидевших в тюрьмах».
Жизнь загнала к Распутину одну женщину, которой нужна была его помощь27. Она пошла просить за отца, готовая принести в жертву многое. Она показывает: «Ежедневно у Распутина бывало в среднем 300–400 человек народа. Один раз, как мне помнится, было насчитано до 700 человек. Кто бывал? Я видела генералов в полной форме, с орденами, приезжавших к нему на поклон. Бывали студенты, курсистки, просившие денежной помощи. Шли офицерские жены, просившие по разным поводам за своих мужей».
К началу революции его роль была огромна.
Дочь его говорит: «Отец был горячим противником войны с Германией. Когда состоялось объявление войны, он, раненный Хионией Гусевой, лежал тогда в Тюмени. Государь присылал ему много телеграмм, прося у него совета… Отец всемерно советовал Государю в своих ответных телеграммах «крепиться» и войны не объявлять. Я тогда была сама около отца и видела как телеграммы Государя, так и ответные телеграммы отца… Это его так сильно расстроило, что у него открылось кровотечение из раны».
Жильяр показывает: «Сначала влияние Распутина не выходило за пределы интересов семьи. Но потом он приобрел страшное влияние и сохранил его до самой смерти. Он имел действительно большое влияние на управление страной; и я имею определенный факт, я знаю положительно, что Протопопов был назначен благодаря Распутину. Распутин имел влияние на дела управления через Императрицу, но он имел значение и в глазах Его Величества».
Жильяр также подтверждает обращение к Распутину за советом по поводу объявления войны.
Занотти показывает: «Мало-помалу Распутин вошел в личную жизнь царской семьи. Для Государыни он был безусловно святой. Его влияние в последние годы было колоссально. Его слово было для нее законом. К его мнению она относилась как к мнению непогрешимого человека. Надо говорить правду. Распутин в последние годы часто бывал у нас: несколько раз в месяц. Он и наедине принимался Ее Величеством. Мало-помалу Императрица была совершенно обусловлена волей Распутина. Всю семью она вообще подавляла своим характером: главным лицом, главной волей была она, а не отец, который ей подчинялся. Я убеждена, живя с ними, что Государь в конце концов поддался настроению Императрицы: раньше он не был так религиозен, как сделался потом. Императрица в последнее время стала вмешиваться в дела управления. В действительности она и в этом не имела своей воли, а волю Распутина… Вместе с Вырубовой и Распутиным они обсуждали дела управления, сносясь с ним и непосредственно, и при посредстве переписок. Из министров в последнее время с ними был близок Протопопов. Это я Вам сообщаю совершенно положительно. Протопопов имел поддержку именно в Распутине и Вырубовой».
