Анатолий Абрашкин - Мы – арии. Истоки Руси (сборник)
Среди маститых историков прошедшего века идея П. П. Вяземского о соотнесении русских и троянцев так и не нашла отклика. Но удивительные обнаруживаются факты. Оказывается, что в свое время Н. М. Карамзин при сличении рукописного мусин-пушкинского и печатного издания 1800 года текстов «Слова о полку Игореве» обнаружил одну, весьма важную ошибку наборщика. Вместо «сечи Трояна» было напечатано «вечи Трояна». А. А. Гогешвили отмечает, что в переводе В. А. Жуковского также присутствует строка «Были сечи Трояновы», а не «века Трояновы», хотя в последнем издании его перевода откуда-то появились «веки Трояновы». Это вмешательство в текст В. А. Жуковского совсем не так безобидно, как кажется. Ведь совершенно ясно, что если бы в поэме была воспроизведена строка о «сечи Трояновой», то ни у кого не возникло бы сомнения, что автор «Слова» упоминает о Троянской войне. Для писателей раннего Средневековья сама история Троянской войны была отправным пунктом при изложении истории вообще, если дело шло об истории светской, так же, как библейские сказания полагали начало изложению всего мирового процесса начиная с сотворения неба и земли, животных и человека. Вот потому автор «Слова» и начинает перечисление ожесточенных и кровавых войн с Троянской войны, со сражения под стенами Илиона: «Были сечи Трояни…» Знание греческого и латинского (как показывает А. А. Гогешвили) языков, элементов античной мифологии и культуры делает в принципе возможным, что наряду с Гомером он был знаком с историей Рима, знал о войнах, которые вел император Траян, но сама идейная и художественная задача, которую он решал, стремясь создать у читателя негативное отношение к междоусобной войне, не допускает обращение к образу и имени Траяна, который вошел в римскую и средневековую историографию как образец мудрого, доброго и справедливого властителя, как покоритель воинственных даков, а не как инициатор междоусобиц и гражданской войны.
Очень интересно А. А. Гогешвили поясняет и строки:
Встала обида в войсках Даждьбожа внука,
вступила девою на землю Трояню,
восплескала лебедиными крылами
на синем море у Дона…
Для П. П. Вяземского — это воспоминание-отступление о гомеровской Елене, принесшей обиду в стан троянцев, а лебедикрылой она названа по отцу Зевсу, принявшему образ лебедя во время любовной встречи с матерью Елены, Ледой. Но в истоках Троянской войны лежат, как известно, даже не одна, а серия «обид», из которых первая — обида Эриды, богини раздора, сестры и постоянной спутницы Арея. Бросив «яблоко раздора», Эрида вызвала обиду «эгидодержавной» Афины. Не воинственная ли Афина или мстительная «старая дева» Эрида скрывается, хотя бы отчасти, под именем Девы в «Слове» — как раз одна из них, а совсем уж не Елена, должна бы именоваться Девой. В связи с вышеприведенным отрывком из «Слова» вспоминаются следующие строки из «Илиады»:
Но едва олимпийцы приблизились к ратям, Эрида
Встала свирепая, брань возжигая; вскричала Афина,
То пред ископанным рвом за великой стеною ахейской,
То по приморскому берегу шумному крик поднимая.
Текст гомеровской поэмы подсказывает, что образ Девы-Обиды восходит к античным образам богинь, воплощающих раздор, месть и междоусобицы. А. А. Гогешвили указывает и конкретное место в гомеровской поэме, которое послужило источником этого «образно-лексического комплекса» Девы-Обиды. По-видимому, это песнь «Отречение от гнева», где оправдывающийся перед собранием Ахилл говорит:
Часто винили меня, но не я, о ахейцы, виновен;
Зевс Эгиох, и Судьба, и бродящая в мраках Эриннис:
Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутой
В день злополучный, как я у Пелида похитил награду.
Что ж бы я сделал? Богиня могучая все совершила,
Дщерь громовержца, Обида, которая всех ослепляет,
Страшная; нежны стопы у нее: не касается ими
Праха земного; она по главам человеческим ходит,
Смертных язвя; а иного и в сети легко уловляет.
Древле она ослепила и Зевса, который превыше
Всех земнородных и всех небожителей: даже и Зевса…
Тут-то сам Гомер выступает свидетелем, что эта Дева ступала на землю Трояни.
Мы выяснили смысл двух фрагментов «Слова», в которых присутствуют троянские мотивы — упоминания о «тропе Трояни» (Троаде) и о «сечи Трояни» (Троянской войне). Но есть еще и третий, смысл которого все еще остается туманным:
На седьмом веке Трояни
кинул жребий Всеслав
о желанной девице:
Опершись на коня (на коней) в хитрых замыслах,
подскочил ко граду Киеву
прикоснулся скипетром
к золотому престолу киевскому.
А. А. Гогешвили отмечает, что у Эсхила в «Агамемноне» захват ахейцами Трои изображается как стремительный скачок коня, того самого деревянного коня, в чреве которого спрятались греческие воины. Напомним еще раз, что Троя славилась быстрыми, как ветер, божественными конями. Они были предметом гордости троянцев, но они же вызывали зависть окружающих племен и часто становились причиной их набегов. Более того, причиной первой гибели Трои также были кони, которых царь Лаомедон получил от Зевса взамен похищенного им Ганимеда. Геракл, спасший город от морского чудовища и обманутый Лаомедоном, взял город штурмом и угнал волшебных коней с собой. Во время Троянской войны оракулом было предсказано, что Троя устоит, если божественные кони фракийского царя Реса хотя бы раз сумеют поесть и напиться в осажденном городе. Диомед и Одиссей, однако, пробравшись ночью в лагерь Реса, угнали роковых коней к себе. История с деревянным конем выглядит как бы финальным аккордом в цепи бедствий, обусловленных особым отношением к этому священному животному. Ведь решение втащить его внутрь города было принято самими горожанами.
Но схожим образом, как сообщает летопись, в 1068 году захватил власть в Киеве и князь Всеслав Полоцкий. Исторические события, предшествовавшие его вокняжению, были таковы. Половцы разбили войско трех братьев — сыновей Ярослава Мудрого: Изяслава, Всеволода и Святослава. Киевляне потребовали от Изяслава выдать им коней и оружие, чтобы взять дело обороны Киева в свои руки. Изяслав, боясь киевлян, отказался это сделать. Тогда киевляне пошли к «порубу» (тюрьме), где сидел князь Всеслав Полоцкий, захваченный ярославичами перед тем в 1067 году, и поставили его киевским князем. Очевидно, что Всеслав удовлетворил требование киевлян — выдал им коней и оружие. Он пришел, следовательно, к власти хитростью, «опершись на коней». Но что означает строка «На седьмом веке Трояни»?
Вот версия А. А. Гогешвили. Троянь, по его мнению, была поэтическим символом Византии. Как известно, разделение Римской империи официально произошло в 395 году, т. е. отсчет времени существования собственно Византии надо начинать с конца IV века. Вычтем из 1068 года 395-й: получим, естественно, 673 год, как раз седьмой век существования Византии как территориальной и культурно-исторической преемницы Трои, Троады, Троянской земли, «земли Трояни». Все выглядит очень просто и логично.
Есть, однако, еще одна, не менее красивая гипотеза. Ее высказал В. А. Зрелкин в статье «Руси особенная стать» (В книге «Гибель России». М.: Метагалактика, 1999. С. 121–154). Мысль этого исследователя гениально проста: «конная» Троя (культурный слой Троя VI), ведущая отсчет от XVIII в. до н. э., просуществовала до своего падения в начале XII в. до н. э. (культурный слой Троя VIIа) шесть с лишним веков. Она была разрушена на седьмом веке от своего рождения. Такое прочтение снова возвращает нас ко времени «сечи Трояни» в «земле Трояни». Круг ассоциаций автора «Слова» с Троянской войной полностью замыкается. И мы, вслед за П. П. Вяземским и его последователями, можем, теперь уже с полным основанием, утверждать, что создатель «Слова о полку Игореве» соотносил свой рассказ с историей Трои.
Но почему же автор «Слова» так настойчиво обращался к теме падения Трои? Да потому, что гибель этого города символизировала разрушение могучей империи II тысячелетия до н. э. — Средиземноморской Руси. Во время создания «Слова» (XII век) Киевская Русь переживала период раздробленности. Одно из крупнейших государств в Европе, оно, однако, находилось на краю гибели. Впереди уже маячил призрак татаро-монгольского нашествия, и потому тема единения русских князей перед внешней опасностью — центральная в поэме. Пример Трои был очень показательным для русских. Он служил яркой иллюстрацией того, как разваливается русская империя: во-первых, русские объявляются врагами всех «малых народов» империи и изгоняются ими со своих национальных территорий, а во-вторых, последовательно истребляется память о самом присутствии русских на этих землях и их вкладе в хозяйственную и культурную жизнь этого национального образования. На протяжении всей нашей книги мы приводим доказательства в пользу присутствия русских в Средиземноморье. Об этом, как совершенно очевидно теперь, прекрасно знал автор «Слова», да, похоже, и его слушатели.
