Иосиф Флавий - Иудейские древности
3. В это время Антоний овладел Арменией и отослал в Египет пленными сына Тиграна, Артавазда, с его семьею и сатрапами. При этом он подарил всех их, равно как все награбленные сокровища, Клеопатре. Впоследствии в Армении воцарился Артаксес[1256], старший из сыновей царя, успевший спастись тогда бегством. С течением времени, однако, Архелай и Нерон Цезарь прогнали его из страны и возвели на престол его младшего брата Тиграна[1257].
4. Но об этом потом; что же касается дани, которую Клеопатра должна была получать с подаренной ей Антонием области, то Ирод был в этом отношении аккуратен, не считая безопасным подавать Клеопатре повод к ненависти. Арабский царь, за которого поручителем являлся Ирод, некоторое время выплачивал двести талантов, но затем стал неисправен в своих платежах, и если иногда и выплачивал часть наложенной на него дани, то делал это не без принудительных мер.
Глава пятая
1. Ирод, в свою очередь, видя такую неискренность [арабского царя], который в конце концов не желал более исполнять свои обязанности, решил пойти на него походом, но был удержан от этого римскою [междоусобною] войною. Так как теперь ожидалась битва при Акции, которая и произошла в сто восемьдесят седьмую олимпиаду, причем Цезарь сражался с Антонием из-за верховного владычества[1258]. Ирод решил собрать для Антония отборное вспомогательное войско, потому что страна Ирода давно уже давала обильные урожаи, а сам царь достиг значительного благосостояния. Впрочем, Антоний отклонил эту помощь и [вместо того] предложил Ироду вступить в борьбу с царем арабским, недобросовестность которого по отношению к нему и к Клеопатре уже была известна ему. Этого также желала Клеопатра, рассчитывая сама выиграть, если те ослабят друг друга. Ввиду такого поручения со стороны Антония Ирод вернулся восвояси, но не отпускал еще своего войска, чтобы немедленно вторгнуться в пределы Аравии. Поэтому он приготовил значительные конные и пешие отряды и двинулся к Диосполису, где его уже поджидали арабы, которые успели узнать о готовящейся против них войне. В ожесточенной последовавшей затем битве победителями остались иудеи. После этого в Кане, местности Келесирии, собралось огромное арабское войско. Заранее об этом извещенный, Ирод явился туда во главе ядра своего войска и, приблизившись к Кане, решил расположиться там лагерем, чтобы в удобный момент вступить в бой. Пока он был занят этим, иудейское войско стало кричать, что довольно потеряно времени и что следует идти на арабов. Войско желало немедленно вступить в бой с врагами, потому что оно уповало на свою отличную боевую готовность и потому что особенно храбрились все те, которые участвовали в победоносной первой схватке с арабами.
При такой явной и шумной воинственности царь решил воспользоваться пылом своего войска и, уверяя солдат, что не желает стеснять их мужество, выехал в полном вооружении вперед, тогда как все остальные следовали за ним в боевом порядке. Тотчас арабов обуял ужас; хотя они сперва и оказали некоторое сопротивление, однако, увидав непоколебимость и отчаянную решимость врагов, большинство их дрогнуло и побежало. Арабы наверное погибли бы при этом случае, если бы [некий] Афенион не навредил Ироду и иудеям. Будучи военачальником над той частью Аравии, которая находилась в зависимости от Клеопатры, и [постоянно] враждуя с Иродом, он не стал равнодушно смотреть на ход событий, но решил держаться в стороне, если победителями выйдут арабы, а в случае их поражения, как то и было на самом деле, напасть на иудеев во главе отряда, заранее выбранного и приготовленного к бою. И вот, когда иудеи успели утомиться и уже считали себя победителями, он внезапно напал на них и стал избивать их. Дело в том, что иудеи уже успели израсходовать весь запас энергии в борьбе с явными врагами, да и слишком беспечно пользовались своею победою над ними. Поэтому они потерпели поражение от быстрого натиска врагов и понесли тяжкие утраты в этой неудобной для кавалерии гористой местности, к которой нападающие, однако, привыкли. Видя поражение иудеев, арабы также вновь собрались с силами, вернулись еще раз и стали избивать уже обратившихся в бегство иудеев.
Таким образом всюду происходила ожесточенная резня, а из тех, кто успел спастись, немногие вернулись назад в лагерь. Видя такой исход битвы. Ирод немедленно поехал за помощью; однако он не успел вовремя вернуться, потому что лагерь иудеев был уже взят и арабы немало радовались, что им неожиданно удалось одержать такую победу над грозным врагом и уничтожить столь значительное неприятельское войско. После этого Ирод принялся за грабежи и, делая частые набеги на страну арабов, наносил им крупный вред. При этом он располагался станом на горах, но воздерживался от открытого боя. Беспокоя и расстраивая врагов своими постоянными набегами, он вместе с тем заботился также о том, чтобы всячески исправить урон, нанесенный его воинам.
2. В это время между Цезарем и Антонием произошла также битва при Акции, а именно в седьмой год царствования Ирода. Тогда же страну иудеев постигло небывалое дотоле землетрясение, результатом которого была массовая гибель скота. Также погибло до тридцати тысяч человек под развалинами рушившихся зданий. Впрочем, одни только солдаты, жившие под открытым небом, не потерпели при этом никакого урона. Когда о том узнали арабы от тех людей, которые сообщением этих сведений хотели особенно выслужиться перед ними, то арабы еще более возгордились, полагая, что теперь, после постигшего неприятельскую страну бедствия и погибели стольких людей, им уже нетрудно будет овладеть этою страною. Они даже схватили посланников иудейских (явившихся для заключения с ними, после всего случившегося, мира) и убили их, чтобы затем с отчаянною храбростью двинуться на само войско иудеев. Однако иудеи не решились встретить нападение врагов, отчасти потому, что впали в оцепенение после стольких бедствий, отчасти же и еще более потому, что не забыли недавнего поражения; поэтому у них не было уже никакой надежды победить арабов в открытом бою, тем более, что нельзя было рассчитывать на помощь единоплеменников, столь тяжко у себя дома пострадавших. В таком положении царь старался всячески образумить военачальников и пытался ободрить тех, которые совершенно пали духом. Когда ему удалось успокоить и ободрить главнейших между ними, он решился обратиться также к войску. Этого он не посмел раньше, чтобы при таких грустных обстоятельствах не возбудить его еще более. Теперь же он обратился к солдатам со следующею речью:
3. «Я, люди, отлично понимаю, что в настоящее время произошло многое такое, что препятствует нашему преуспеванию; вполне естественно, что даже самые храбрые люди при таких обстоятельствах теряют свое мужество. Однако, так как война теперь неизбежна и постигшие нас бедствия не таковы, чтобы одним славным подвигом нельзя было поправить все сделанное, я решился поговорить с вами и указать, каким образом вы сможете вновь явить свою прежнюю, врожденную вам храбрость. Сперва я желаю объяснить вам всю правоту этой нашей войны, к которой мы вынуждены благодаря наглости наших врагов. Если вы об этом хорошенько подумаете, то это должно быть для вас главною побудительною причиною в храбрости. После этого я намерен доказать вам, что постигшие нас теперь бедствия вовсе уже не так страшны и что у нас есть немало надежды на победу.
Итак, я начну с первого пункта, причем беру вас в свидетели правильности моих слов. Вы, конечно, знаете беззаконный образ действий арабов, которые всегда и всюду отличаются вероломством, как то и естественно в варварах, не знающих Господа Бога. Особенно же они насолили нам своим корыстолюбием, своею завистливостью и своими коварными интригами. Зачем мне много говорить об этом? Кто другой, как не мы, спасли их от опасности потерять власть и подпасть под иго Клеопатры? Только моя дружба с Антонием и расположение его к нам было причиною того, что их не постигли слишком тяжелые бедствия, так как Антоний старательно избегал предпринимать все такое, что могло бы возбудить наше подозрение. Когда же Антоний пожелал предоставить Клеопатре по части наших обоюдных владений, я также уладил это дело, одарив его из своих средств богатыми подарками и снискав обоим дальнейшую безопасность. Расходы по этому делу я также взял на себя, выплатив двести талантов и поручившись [за арабов] в такой же сумме. Эти деньги должны были бы пасть на всю страну, а теперь мы освобождены от этого платежа. Если уже несправедливо, чтобы иудеи платили кому-нибудь подати или поземельные налоги, то еще более неосновательно, чтобы мы платили таковые за тех, кого мы сами выручили. Особенно это относится к арабам, которые, по собственному признанию, удержали за собою свою независимость благодаря нам и которые теперь желают лишить нас всего и обидеть нас, причем мы не враги их, но друзья. Если верность должна иметь место относительно самых ярых врагов, то тем более она неизменно должна быть соблюдаема по отношению к друзьям. Впрочем, это не относится к арабам, которые на первом плане преследуют одну свою личную выгоду, причем не отступают даже перед [явною] несправедливостью, лишь бы иметь возможность обогатиться. Итак, неужели у вас еще возникает сомнение в том, следует ли наказать нечестивцев, когда того желает сам Предвечный и требует, чтобы [мы] всегда ненавидели заносчивость и несправедливость, тем более, что мы в данном случае начали не только вполне справедливую, но и необходимую войну? То, что [даже] у эллинов и варваров признается за величайшее беззаконие, они сделали с нашими посланниками, а именно убили их. Греки считают послов людьми священными и неприкосновенными, мы же получили величайшие откровения и священнейшие законы наши от вестников самого Господа Бога. Священное имя послов может напоминать людям о Господе Боге и в состоянии примирять врагов между собою. Итак, разве можно совершить более крупное беззаконие, как убить послов, отправленных для выяснения истины? И каким образом такие люди смогут впредь быть счастливыми в жизни или рассчитывать на военную удачу, если они совершили такое злодеяние? Я полагаю, что это невозможно. Впрочем, быть может, найдется человек, который скажет, что правда на нашей стороне, тогда как враги и многочисленнее и храбрее нашего. Но так говорить совершенно недостойно вас, ибо на чьей стороне право, там и Бог, а где Господь Бог, там и сила и мужество. Если мы разберем наше положение, то придем к следующим результатам: в первой битве мы остались победителями; когда мы вторично сразились с ними, то они также не выдержали нашего нападения, но тотчас ударились в бегство, не будучи в состоянии выдержать наш натиск и нашу храбрость. Когда мы уже одерживали победу, на нас напал Афенион, не известив нас о своей войне с нами. Разве это свидетельствует о храбрости врагов, а не о вторичной гнусности и коварстве? Чего нам поэтому отчаиваться в таком положении, которое, напротив, раскрывает нам наилучшие надежды? Неужели нам страшиться таких людей, которые всегда побеждаемы, когда сражаются по всем правилам, а когда считают себя победителями, то всегда достигают этого незаконным способом? Итак, если кто-нибудь все-таки станет еще считать их храбрыми, разве он сам при таком положении вещей не бросится на них с еще большим мужеством? Ибо отвага заключается не в бою со слабыми противниками, а в умении побить более сильных врагов. Если же кого-либо устрашают наши домашние бедствия и результаты землетрясения, то пусть он подумает о том, что этими самыми бедствиями введены в заблуждение те же арабы, имеющие о них самое преувеличенное представление, а также о том, как недостойно нам трусить из-за того, что придает им столько смелости. Ведь враги наши набираются храбрости не вследствие какой-нибудь своей личной удачи, но потому, что рассчитывают, что мы утратили всякую надежду, будучи сломлены нашими бедствиями.
