Герберт Уэллс - Очерки истории цивилизации
Бок о бок с энциклопедистами работали экономисты, или физиократы, которые делали смелые и не всегда продуманные попытки анализа производства и распределения продуктов питания и товаров. Морелли, автор «Code de la nature» (1755 г.), осуждал институт частной собственности с позиций морали и предлагал коммунистическую организацию общества. Он был предшественником большой и многообразной школы мыслителей-коллективистов XIX в., известных под общим названием «социалисты».
Как энциклопедисты, так и физиократы требовали от своих сторонников значительных интеллектуальных усилий. Легче и проще было следовать за Руссо (1712–1778). Он проявил интересное сочетание логической жесткости и сентиментального энтузиазма. Он провозглашал соблазнительную доктрину, что счастье и благодетель заключались в первоначальном состоянии человека, из которого он деградировал под влиянием бессмысленной деятельности священников, королей, юристов и им подобных.
В целом интеллектуальное влияние Руссо было деморализующим. Оно наносило ущерб не только конкретно существовавшей социальной структуре, но и любой социальной организации вообще. При написании своего «Общественного договора» он, казалось, скорее оправдывал нарушения этого договора, чем указывал на необходимость его соблюдения.
Человек настолько несовершенен, что писатель, провозглашающий точку зрения (которая имеет повсеместное распространение и которой все мы обязаны противостоять), что невозвращение долгов, половая распущенность, тунеядство и нежелание нести расходы на образование для себя и других являются вовсе не проступками, а проявлением естественной добродетели, — неизбежно должен был завоевать большое число последователей в каждом социальном слое, в котором была распространена грамотность. Огромная мода на Руссо много сделала для популяризации сентиментального и напыщенного способа решения социальных и политических проблем.
Вплоть до 1788 г. республиканские и анархические речи и труды французских мыслителей выглядели, наверное, столь же бесполезными и лишенными политического веса, как и эстетический социализм Уильяма Морриса в Англии в конце XIX в. Социальная и политическая системы продолжали существовать с непоколебимым постоянством: король выезжал на охоту и строил замки, Двор и высшее общество жили удовольствиями, финансисты непрерывно думали о том, куда бы еще вложить деньги, бизнес неуклюже брел своими старыми путями, страдая от налогов и жульничества, крестьяне пребывали в заботах, тяжело трудились и испытывали бессильную ненависть к дворцам знати. Можно было говорить что угодно, потому что казалось, будто ничего никогда не произойдет.
Впервые дисгармония в этом ощущении безопасной неизменности жизни появилась во Франции в 1787 году. Людовик XVI был недалеким, малообразованным монархом, к тому же имел несчастье жениться на взбалмошной и экстравагантной женщине — Марии Антуанетте, сестре австрийского императора. Вопрос о ее добродетелях представляет значительный интерес для историков определенного сорта, но мы не будем его касаться в этой книге.
Когда казна была опустошена войной в Америке, когда в стране ширилось недовольство, Мария Антуанетта воспользовалась своим влиянием, чтобы пресечь попытки министров короля заняться экономикой, и стала поощрять всякую аристократическую экстравагантность и возвращать Церкви и дворянству то положение, которое они занимали в великие дни Людовика XIV. Офицеров неаристократического происхождения приказано было изгнать из армии; предполагалось расширить влияние Церкви на частную жизнь.
В чиновнике из высшего сословия, которого звали Калонн, она обрела свой идеал министра финансов. С 1783 по 1787 год этот удивительный человек доставал деньги, словно по мановению волшебной палочки, — закончились они тоже, как по мановению волшебной палочки. И в 1787 г. министр потерпел крах. До этого он безудержно занимал деньги, а теперь, когда долги достигли огромной суммы, объявил, что монархия, Великая монархия, правившая Францией с дней Людовика XIV, стала банкротом. Брать деньги было уже негде. Для рассмотрения этой ситуации должно было состояться собрание нотаблей королевства.
Собранию нотаблей, ассамблее выбранных королем главных людей страны, Калонн предложил проект налогообложения всей земельной собственности. Это вызвало бурю возмущения среди аристократов. Они потребовали созыва органа, в общих чертах эквивалентного британскому парламенту — Генеральных штатов, которые не созывались с 1614 года. Несмотря на то что этим шагом они создавали орган для выражения недовольства более низких социальных слоев, французские нотабли, возмущенные предложением взять на себя часть финансового бремени страны, настояли на своем, и в мае 1789 г. Генеральные штаты были созваны.
Это была ассамблея представителей трех социальных слоев: дворян, духовенства и третьего сословия, общин. У третьего сословия право голоса было очень широким, почти каждый налогоплательщик старше двадцати пяти лет мог голосовать. Приходские священники голосовали в качестве духовенства, а мелкопоместная знать — как дворяне. Генеральные штаты были органом без каких-либо процедурных традиций. Во время подготовки их открытия встал вопрос о том, должны ли штаты собираться как единый орган или тройственный, где каждое из сословий имело бы один голос, равный голосу другого сословия. Поскольку духовенство насчитывало 308 человек, дворяне — 285, а депутаты — 621, то первая схема давала третьему сословию абсолютное большинство. Согласно же второй схеме представители третьего сословия имели один голос из трех.
Не было у Генеральных штатов и определенного места созыва. Надо ли их созывать в Париже или в каком-либо провинциальном городе? Выбрали Версаль «из-за возможности поохотиться».
Понятно, что король и королева отнеслись к этой суматохе вокруг национальных финансов, как к очередному невыносимо скучному событию, и намеревались максимально, по возможности, ограничить его влияние на привычный социальный порядок. Поэтому собрания проводились в неиспользуемых салонах, оранжереях, на теннисных кортах и тому подобное.
Понятно, что основное место занял вопрос о способе голосования: по сословиям или каждый депутат в отдельности. Эту проблему напряженно обсуждали шесть недель. Затем представители третьего сословия, вооружившись страницей из протоколов английской палаты общин, объявили, что они одни представляют народ и впредь не должно быть никакого налогообложения без их согласия. В ответ на это король закрыл зал, где происходило собрание, и объявил, что депутатам лучше разъехаться по домам. Вместо этого депутаты встретились на удобном теннисном корте и поклялись — это назвали потом «клятвой в зале для игры в мяч», — что не разойдутся, пока не будет выработана конституция Франции.
Король занял решительную позицию и попытался разогнать третье сословие силой. Но солдаты отказались повиноваться. После чего король с пугающей внезапностью пошел на уступки и согласился с тем принципом, что представители третьего сословия будут совещаться и голосовать вместе как единое Национальное собрание. Тем временем, явно по наущению королевы, были вызваны находившиеся на французской службе иностранные войска под командованием маршала де Брольи, которым можно было доверить действия против народа. Король готовился отказаться от своих уступок.
И тогда Париж и Франция восстали. Брольи не решился стрелять в толпы людей. В Париже было сформировано Временное муниципальное правительство. Такие же правительства возникли и в большинстве других крупных городов, и этими муниципальными органами были созданы новые войска — Национальная гвардия, изначально предназначенная исключительно для сопротивления войскам Короны.
Июльское восстание 1789 года стало настоящей Французской революцией. Жители Парижа штурмом взяли Бастилию — мрачного вида тюрьму, которая была защищена крайне слабо, и бунт быстро распространился по всей Франции. В восточных и северо-западных провинциях многие принадлежащие знати дворцы были сожжены крестьянами, документы, подтверждающие титулы, — уничтожены, а владельцы дворцов — убиты или изгнаны. Восстание охватило всю Францию. В течение месяца древняя и пришедшая в упадок система аристократического общественного порядка рухнула. Многие принцы и влиятельные придворные бежали за границу. Перед Национальным собранием встала задача создания новой политической и социальной системы для новой эпохи.
Французскому Национальному собранию пришлось выполнять свою задачу в условиях, гораздо менее благоприятных, чем американскому конгрессу. У последнего было в распоряжении полконтинента и ни одного потенциального противника, кроме британского правительства. Религиозные и образовательные организации Америки отличались разнообразием и не могли оказывать сильного коллективного влияния. В целом они были настроены доброжелательно. Король Георг был далеко, в Англии, — и медленно впадал в состояние слабоумия.
