Историк и власть, историк у власти. Альфонсо Х Мудрый и его эпоха (К 800-летию со дня рождения) - Коллектив авторов
Проктер, в свою очередь, называет принятые на этих кортесах решения клаузулами или декретами, не делая различия между терминами[155]. О’Кэллэген, напротив, не оставил без внимания, что в протоколах Вальядолидских кортесов 1258 г. соглашения обозначены термином «договоренности», хотя и полагает, что они были «обнародованы». Далее он выдвигает смелое предположение, согласно которому «тетради кортесов в Севилье 1252 г., Вальядолиде 1258 г. и Севилье 1261 г. базировались на текстах, предварительно одобренных королем, приспособленных к текущим обстоятельствам и затем заново переданных для утверждения монарху»[156]. Я не разделяю мнения североамериканского историка, поскольку, как мы имели возможность видеть, договоренности, согласно установлениям «Зерцала», реализовывались в форме «привилегий» или «грамот», которым, в отличие от законов, не требовалась процедура промульгации.
Согласно другим авторам, договоренности, вероятно, составляли уложение[157]. Этот термин, помимо О’Кэллэгена, используют Вальдеон[158], Гонсалес Хименес[159], де Айяла и Вильальба[160] и Мартинес Диес[161].
Сравнительный анализ содержания севильских договоренностей 1252 и 1253 гг. и договоренностей Вальядолидских кортесов 1258 г. выходил бы далеко за рамки этого исследования. Значительная часть севильских договоренностей перешла в вальядолидские. Этот факт лишь подчеркивает низкую эффективность договоренностей как нормативных актов. Напомню, что еще в договоренностях 1252–1253 гг. отмечалось, что многие из них были утверждены при Альфонсо VIII, Альфонсо IX и Фернандо III, но не выполнялись и не помогли избежать «злоупотреблений», творившихся в те времена.
Тем не менее мне бы хотелось сделать несколько уточнений в отношении договоренностей кортесов в Вальядолиде в 1258 г. Во-первых, как уже отметил Мартинес Диес, адресатами этих договоренностей были жители всех королевств Альфонсо Х. Это следует из 19-й договоренности, в которой речь идет о всех землях, входящих в состав кастильской короны[162]. Таким образом, они имели территориальный характер, что неудивительно, поскольку, как мы уже видели, договоренности 1252 г. были предназначены для королевства Кастилия, а договоренности 1253 г. – для королевства Леон, что демонстрирует очевидное стремление к территориальному разделению соглашений, по крайней мере, в этих двух королевствах.
Во-вторых, очевидно, что речь идет не о тетради законов («cuaderno de leyes»), поскольку в конце текста его содержание определяется как «договоренности»: «Я, вышепоименованный король Дон Альфонсо, повелеваю, чтобы руководствовались этими договоренностями и следовали им»[163]. Кроме того, в некоторых случаях в соглашении появляется самоназвание «договоренность»: «Также приказывает король, чтобы все хартии, касающиеся ростовщичества, которые были составлены до этой договоренности, были действительны в соответствии с их условиями вплоть до вступления в силу договоренности»[164].
В-третьих, договорная природа принятых решений отражена уже в преамбуле. Монарх уточняет, что он получил «согласие и совет» своих братьев, архиепископов, епископов и магнатов Кастилии и Леона и «добрых людей городов Кастилии и Эстремадуры и леонских земель, которые были со мной в Вальядолиде»[165]. Заключению соглашения – и в этом преамбула совпадает с договоренностями 1252–1253 гг. – способствовали «многие злоупотребления, которые происходили и были во вред нам и всей моей земле». Наиболее важно в этом смысле то, что «добрые люди» изложили королю суть злоупотреблений, и он обязался удовлетворить изложенные просьбы и обеспечить соответствующий надзор во всех своих королевствах. Таким образом, договоренности появились как результат инициативы представителей королевств. Такое заключение можно сделать на основе того, как составлялись тетради.
Действительно, из некоторых договоренностей следует, что они были приняты не единичным субъектом – королем, а коллективным: «Сочли правильным»[166] или «Согласились и сочли правильным»[167]. Исчезает повелительное наклонение, которое можно встретить в севильских договоренностях 1252–1253 гг. («Повелеваю» или «Также повелеваю»), что указывает, по моему мнению, на желание подчеркнуть пактовый характер договоренностей.
В равной степени важно, что о монархе говорится всегда в третьем лице («король повелевает»), что наводит на мысль о том, что договоренности были составлены представителями королевств, представлены монарху и одобрены им. Кроме того, инициатива королевских подданных обнаруживается в некоторых договоренностях тетрадей, где уточняется, что они были представлены «на милость короля»[168].
Наконец, то, что соглашения Вальядолидских кортесов 1258 г. не являлись законами (их даже нельзя назвать декретами или постановлениями), доказывают меры, предусмотренные для обеспечения соблюдения договоренностей. Действительно, в преамбуле указано, что все – король, архиепископы, епископы, магнаты и представители консехо королевств – «принесли клятву и обещание защищать их и исполнять, и архиепископы и епископы постановили отлучить от церкви всех, кто не будет их соблюдать». Очевидно, для того, чтобы приступить к исполнению закона, не требуется клятва и обещание адресатов охранять его и угроза отлучения от церкви. Тем не менее король, помимо специальных норм, содержащихся в некоторых соглашениях, в конце устанавливает санкции против нарушителей договоренностей, которые, как уже было сказано, видимо, соблюдались отнюдь не в точности. Наказание для нарушителей договоренностей было таким же, что применялось к преступившим клятву и не подчинившимся приказам своего сеньора[169].
Таким образом, кортесы, по крайне мере, в начале правления Альфонсо Х, предстают не только как институция, чьей единственной целью является выполнение совещательной функции, но и как орган, служащий для заключения политических сделок, где представители королевства оговаривали и согласовывали с королем меры для устранения злоупотреблений и решения проблем королевств.
Толедские кортесы 1259 г.
Историки единодушно признают собрание кортесов в Толедо в 1259 г., хотя до нас не дошло никаких протоколов или непосредственной информации о том, что обсуждали и постановили во время их заседания. Только два диплома того времени свидетельствуют о том, что причиной для созыва кортесов был вопрос об имперском троне[170]. О’Кэллэген также рискнул предположить, что Мудрый король воспользовался этим собранием кортесов, чтобы провозгласить свою гегемонию на полуострове, «возобновляя тем самым имперские притязания королей Леона, считавших себя потомками вестготских королей, правивших всей Испанией»[171].
Кортесы в Севилье 1261 г.
Также не вызывает вопросов признание[172] кортесов, собравшихся в Севилье[173] в январе 1261 г., от которых сохранилась по меньшей мере одна тетрадь[174]. Как полагает Гонсалес Хименес, собрание должно было быть в высшей степени многочисленным, а предметом было не что иное, как обсуждение заморского похода: только что успешно завершилась экспедиция в Сале, и Альфонсо Х стремился получить дополнительные сервиции, чтобы начать кампанию в Марокко. Согласно преамбуле сохранившегося уложения, король обратился за советом к кортесам, и ему «дали хороший и верный совет, как и подобает настоящим преданным вассалам». Однако, согласно решению, вынесенному «добрыми людьми городов Кастилии
