Великие страхи прошлого - Александр Викторович Волков
Наконец скалу привезли и положили в саду возле собора. В небольшом городке, где все было залито желтыми и коричневыми красками, от этой глыбы исходило неправдоподобно белое сияние. Множество людей сбежалось посмотреть на это чудо.
Сведущие люди, придя сюда вместе с другими, ужаснулись. Они-то хорошо видели, что мрамор плох и еще хуже сделала его обработка. Выбирая кусок скалы, Агостино грубо наметил контур. Следуя его указаниям, кусок был вырублен, но при этом получился уже, чем полагалось, да еще посредине виднелась какая-то непонятная дыра, возникшая по недосмотру. Вот уж все по присловью! Единожды отмеренное, единожды отрезанное, это «чудо» могло лишь потешать простаков, но для работы оно не годилось. Городские власти посчитали, что сделать задуманное из этой скалы уже не удастся. Все старания были напрасны, а деньги… они закатились в бездонную пропасть, которых так много в горах. Агостино был обшикан и прогнан. Работа остановилась.
Почти сорок лет позади собора пролежала — в пыли, в грязи — белая мраморная глыба, которую разве только ленивый не потрудился насмешливо пнуть. Ее мочили дожди, пятнали птицы, задевали проезжавшие мимо повозки…
Лишь в 1501 году, в пору политических смут, охвативших Флоренцию, городские власти решили «общим делом» успокоить кипение народных масс. Задумано было из каменной глыбы, вросшей в землю городского сада, сотворить небывалую фигуру, которая заставила бы всех — и горожан, и чужаков — восхищаться Флоренцией.
Власти обратились к самому великому художнику, жившему тогда в ее стенах. Но Леонардо да Винчи было уже под пятьдесят; к тому же он не любил искусство скульптуры. Пришлось довольствоваться малым — поручить это важное дело молодому, честолюбивому Микеланджело Буонарроти, который успел прославиться своей статуей «Оплакивание Христа» («Пьета»), созданной в 24 года (в XVIII веке она была перенесена в одну из капелл в базилике Святого Петра в Ватикане).
Он втайне и сам мечтал об этой работе — о Davide cholla fromba, «Давиде со своей пращой» (Микеланджело).
«Хотя было трудно высечь целую фигуру из одной этой глыбы, хотя ни у кого не хватало смелости взяться за нее, не добавляя к ней других кусков, Микеланджело, — сообщал биограф всех великих художников Возрождения Джорджо Вазари, — стал помышлять о ней и теперь сделал попытку ее получить» («Жизнь Микеланджело Буонарроти, живописца, скульптора и архитектора флорентийского»). За три года труда Микеланджело извлек из нее невиданную фигуру.
Как описать то неистовство зрителей, то удивление и те нескончаемые восторги, которые охватили собравшихся, когда в 1504 году покровы были сброшены и статуя явилась на всеобщее обозрение? Похвалы Вазари заменят нам умолкший шум времени:
«Поистине чудом было, как Микеланджело вернул к жизни бывшее мертвым. <…> По правде, она [статуя]отняла славу у всех статуй, современных и античных, греческих и римских, <…> Видевшему ее не к чему искать другого скульптурного произведения какого бы то ни было художника, наших ли времен или прошедших».
Статуя оказалась такой грандиозной, что невыгодно было (а может быть, и невозможно с технической точки зрения) размещать ее там, где она «стерегла место» долгие годы — у Флорентийского собора. Пришлось потратить четыре дня на то, чтобы с превеликой осторожностью перевезти ее к Палаццо Веккьо, где располагалась синьория (городская администрация). Церемония эта позабавила флорентийцев. Нашлись шутники, кидавшие по ночам камни в статую, чтобы — геростратовой славы ради — разбить чудо из чудес. К Давиду, такому доблестному при жизни, теперь, после превращения в камень, пришлось приставить стражу, чтобы спасти.
Спасти то, что и так лишь чудом было убережено от гибели. Ведь мрамор, как известно тем, кто имеет с ним дело, нужно обрабатывать сразу, едва его привезли в мастерскую ваятеля — иначе он понемногу начнет крошиться. Чем дольше мраморная глыба лежит под открытым небом, тем более хрупкой становится. Ее трудно теперь обрабатывать резцом. Она, как говаривали в Карраре, «выгорает»; ее иссушает солнце. К тому времени когда Микеланджело приступил к работе, многие считали, что спасти эту глыбу уже не удастся. Тем не менее он преодолел сопротивление материала, и для специалистов, знающих, с чем пришлось иметь ему дело, это лишь умножает славу великого мастера.
Однако четверть века спустя чернь все же расправилась со статуей. Когда в 1527 году во Флоренции начались беспорядки, из окон домов полетели камни, палки и даже мебель. Брошенная скамья угодила Давиду в левую руку и отломила ее. Молодой художник Джорджо Вазари собрал обломки разбившейся руки. Много лет спустя, в 1543 году, он передал их Козимо I Медичи. По приказу правителя города статуя была восстановлена в своем первозданном виде.
Но мраморный колосс и дальше продолжал испытывать судьбу. На протяжении столетий статуя Давида стояла под открытым небом, у входа в Палаццо Веккьо. Еще Микеланджело говорил, что Давиду нужен открытый воздух, «свет площади» (цитируется по Ромену Роллану).
Ветер и дождь, град и снег веками исподволь разрушали материал статуи. В XIX веке реставраторы, экспериментируя с химикатами, только ухудшили ее состояние: воск окрасил мрамор, а кислота разъела его поверхность, на которую с поврежденного водостока теперь непрестанно стекала вода.
Наконец, в 1873 году, когда изъяны, причиняемые Давиду дождями, начали внушать беспокойство, статуе пришлось покинуть привычное место. Для нее решили построить ротонду в Академии изящных искусств. Пока же зал возводился, статуя была заключена в деревянный короб — вроде того, в котором ее некогда привезли на площадь и явили свету. Давид пребывал в этом подобии гроба годами; там разрослись колонии микроорганизмов, словно он был не статуей, а громадной сырной головой.
Отныне на прежнем месте высится мраморная копия знаменитой статуи, поставленная там в 1910 году, а сам Давид, по словам Роллана, «задыхается в стенах музея». Его мраморный лик усеян ямками, как оспинками. Лишь искусная работа реставраторов, заделавших их, скрывает это неблагообразие. Но если подойти к статуе и внимательно всмотреться, можно увидеть заретушированные «ранки и язвочки».
Иной раз Давид получает новое ранение. Ему, победителю могучего Голиафа, страшны теперь даже тщедушные туристы. Несколько раз за свою бессмертную жизнь он терял правый мизинец ноги. С его левого века, словно слезинка, давно скатилась крупица мрамора. Наконец, в 1991 году какой-то вандал при помощи
