Мариан Белицкий - Шумеры. Забытый мир

Когда я прославлю благородный сан владыки подобно…

Когда я возложу на себя корону в Уруке, в Куллабе,

Да будет… большого храма перенесено в гипар,

Да будет… гипара перенесено в большой храм,

И пусть народ взирает на это с восхищением,

И пусть Уту смотрит на это радостно!

Намерения Энмеркара благородны, угодны богам. Ведь только ради их блага и славы хочет он подчинить себе Аратту, богатую строительным камнем и всевозможными металлами, которых так не хватает его родному городу. Выслушав слова Энмеркара, Инанна велит ему последовать её совету: послать в Аратту мудрого и красноречивого гонца, «великие слова мудрой Инанны как приказ пусть он понесёт!» Она обещает Энмеркару, что жители Аратты преклонят колени перед её царственным братом.

Энмеркар выбрал подходящего гонца, передал ему вещие слова божественной Инанны, приказал подняться на вершины и спуститься с гор на дорогу, ведущую в Аратту, и, представ перед царём Аратты, повторить полные угроз и заклятий его слова.

И вот посланец Энмеркара отправляется в путь и строго выполняет все наказы своего господина, которые тот получил от богини Инанны.

Устрашённый мощью великих гор,

Он пошёл по дороге, попирая прах.

Он преодолел пять хребтов, шесть хребтов, семь хребтов.

Он поднял взор и приблизился к Аратте,

Радостно вступил он на площадь дворца Аратты,

Восславил могущество своего царя

И почтительно передал слова, заключённые в его сердце.

Вот что сказал посланец Энмеркара правителю Аратты:

Твой отец, мой царь, послал меня к тебе,

Господин Урука, господин Куллаба, послал меня к тебе.

После такого возвышенного вступления на вопрос правителя Аратты о цели его прихода посланец Энмеркара в ещё более изысканных выражениях описывает могущество своего господина. Он называет его «великим драконом Шумера», «овном, чья царственная мощь достигает крепостей горной страны». Подробно описав величие и могущество Энмеркара, гонец излагает суть его послания:

Я обращу в бегство жителей этого города, и они

разлетятся подобно птицам, покидающим своё дерево,

Я обращу их в бегство, и они улетят, как улетает птица в другое гнездо.

Я опустошу её [Аратту], как место…

Я разрушу без всякой пощады город,

И Аратта покроется пылью, как город, проклятый богом Энки.

Да, я разрушу город, и он обратится в ничто!

Произнеся эти угрозы, посланец передаёт требование Энмеркара: подчиниться Уруку и заплатить дань. Однако правитель Аратты тоже объявляет себя любимцем Инанны и говорит, что святая Инанна, «царица небес и земли», «владычица всех божественных законов», покровительствует Аратте. Поэтому он отказывается уступить Энмеркару. Тогда гонец заявляет, что именно Инанна, которую Энмеркар сделал «госпожой Эанны» в Уруке, обещала Энмеркару господство над Араттой.

Правитель был удручён и огорчён глубоко,

Он не знал, что ответить, он долго искал ответ,

Он взглянул себе под ноги омрачённым взглядом и нашёл ответ.

Повреждённый кое–где текст на табличке затрудняет понимание некоторых мест, которые явно противоречат друг другу. Так, в одном месте правитель Аратты предлагает решить вопрос поединком двух воинов, представляющих каждый свою страну, а в другом он готов подчиниться Энмеркару, поскольку Инанна лишила его своей милости, «взяла назад своё слово», но при условии, что тот пришлёт ему много зерна.

Выслушав ответ своего посланца и совершив ряд магических обрядов, Энмеркар обращается за помощью и советом к богине мудрости «всеведущей Нидабе». Затем он нагружает зерном вьючных животных и отправляет их в путь через семь гор. Караван ведёт посланец Энмеркара, которому поручено произнести речь, прославляющую могущество и славу Энмеркара, и потребовать у правителя Аратты сердолик и лазурит.

Из этого и следующего фрагмента поэмы явствует, если мы правильно понимаем текст, что во второй и в третий раз гонец везёт уже не устное распоряжение своего царя, а табличку с записанными на ней требованиями Энмеркара.

Правитель Аратты принимает гонца на площади перед своим дворцом. Народ Аратты, обрадованный тем, что получил зерно, согласен дать Энмеркару сердолик и поручить своим старейшинам построить ему храм. Однако правитель Аратты возражает. Провозгласив, в свою очередь, собственное могущество и славу, он буквально словами из послания Энмеркара ставит ему такие же точно условия: требует от него сердолик и лазурит.

Узнав об этом, Энмеркар вновь обращается за советом к богам и различным оракулам и совершает всевозможные магические обряды, среди которых особо важную роль играют манипуляции с тростником сушима, который он переносит «из света во тьму» и «из тьмы на свет», а когда «проходит пять лет, проходит десять лет», срезает этот тростник.

Затем царь Урука в третий раз отправляет посланца в Аратту. Однако на сей раз вместо ответа он вручает ему свой скипетр. Вид этого символа власти почему–то приводит в трепет правителя Аратты. Охваченный ужасом, правитель Аратты совещается со своим шатамму (советником) и горько жалуется на тяжёлое положение, в которое поставила его город немилость Инанны. Тем не менее, хотя он поначалу и был склонен выполнить требования Энмеркара, позднее по неизвестным нам причинам он меняет своё решение и снова предлагает Энмеркару выбрать «человека поединка», который должен помериться силами с его «человеком поединка». Таким образом «станет ясно, кто сильнее».

В ответ на это Энмеркар в четвёртый раз отправляет своего посланца в Аратту. Он принимает вызов правителя Аратты, но продолжает настаивать на том, чтобы ему были присланы золото, серебро и драгоценные камни для храма богини Инанны в Уруке. В противном случае он грозит сровнять Аратту с землёй.

В этом месте мы находим в эпосе вторичное упоминание о какой–то записи. Как полагают исследователи, Энмеркар, опасаясь, что его гонец не сможет повторить слишком длинное послание, вручает ему табличку с текстом.

Пока гонец дожидается ответа правителя Аратты, к тому приходит на помощь шумерский бог дождя и грозы Ишкур, который приносит в Аратту дикорастущую пшеницу и ещё какие–то зёрна (возможно, бобы). При виде пшеницы павший духом правитель Аратты воспрянул духом и заявил, что Инанна вовсе не отвернулась от Аратты и «свой дом из лазурита не покинула». Из–за пропусков в этой части эпоса и в особенности из–за повреждений в следующей невозможно понять, как развивались дальнейшие события, завершившиеся в конце концов тем, что народ Аратты всё–таки принёс в дар богине золото, серебро и лазурит и сложил всё это во дворе храма Эанна в Уруке.

Вторая поэма об Энмеркаре также повествует о переговорах между правителями Урука и Аратты. Долгое время был известен лишь довольно большой, почти в 100 строк, начальный фрагмент и отрывок в 25 строк, завершающий поэму. Однако настойчивые поиски неутомимых исследователей шумерских текстов увенчались успехом: во время раскопок 1951–1952 гг. в Ниппуре американской экспедицией были обнаружены две таблички, существенно восполнившие пробелы в тексте. Хотя интерпретация отдельных сюжетных линий ещё не доведена до конца, смысл этого произведения в основном уже ясен.

В отличие от первой поэмы во втором сказании об Энмеркаре правитель Аратты уже не выступает анонимно. Поэт называет его имя — Энсукушсиранна. Названы имена и других действующих лиц: «первого министра» (визиря или наместника) правителя Аратты зовут Ансиггариа, его высокого сановника, жреца «машмаша» — Ургирнунна, наместника Энмеркара — Наменнадума. Обращает на себя внимание тот факт, что поэт, согласно существовавшей в Шумере традиции, указывает время описанных в поэме событий. На основании анализа текста можно предположить, что дело происходило в те дни, когда царём всего Шумера был Эннамибарагга–Уту. Разумеется, эта попытка разместить во времени всё случившееся — не более чем поэтическая метафора, цель которой — придать повествованию характер подлинности. А может быть, Эннамибарагга–Уту — это ещё одно имя бога солнца, до сих пор неизвестное науке? Любопытно, что ни в одном из имеющихся в нашем распоряжении текстов не упоминается царь по имени Эннамибарагга–Уту. Конечно, перед нами лишь легенда, и всё же необходимо подчеркнуть, что безымянный автор, слагавший эту поэму спустя тысячу лет после описанных в ней событий, затрагивает проблему общешумерской власти. Зная, насколько строго шумерские авторы следовали традиции, трудно предположить, что поэт мог допустить столь существенные искажения. Если же это вымысел, то он должен был возникнуть задолго до появления на свет людей, записавших текст этой поэмы на глиняной табличке.