Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха. Том II
Однако 12 марта русско–финская война внезапно закончилась ― Финляндия приняла жесткие условия русских. И если в Берлине приветствовали заключение мира, поскольку это освобождало Германию от необходимости защищать агрессивные действия русских против финнов, а также положило конец, пусть временно, советским устремлениям захватить Прибалтику, тем не менее это обстоятельство смущало Гитлера в связи с его собственной затеей в Скандинавии. Как отмечает в своем дневнике Йодль, это существенно затруднило мотивировку оккупации Норвегии и Дании. «Заключение мира между Финляндией и Россией, ― писал он в дневнике 12 марта, ― лишило Англию, а также нас всяких политических оснований для высадки в Норвегии».
Теперь Гитлеру трудно было подыскать предлог для оккупации Норвегии. 13 марта Йодль добросовестно записывает, что фюрер «занимается поисками обоснования». На следующий день: «Фюрер еще не решил, как обосновать «Везерюбунг». Положение еще больше осложнилось в связи с тем, что адмирал Редер начинал терять интерес к этой операции. Он «сомневался, не утратила ли значение игра в превентивную войну (?) в Норвегии».
На некоторое время Гитлер заколебался. Между тем возникли две другие проблемы: 1) как вести переговоры с Самнером Уэллесом, заместителем государственного секретаря США, который прибыл в Берлин 1 марта по поручению президента Рузвельта, чтобы на месте выяснить, есть ли шансы положить конец войне, прежде чем начнется бойня на Западе; 2) как успокоить своего брошенного, униженного итальянского союзника. Гитлер все еще не удосужился ответить на вызывающее письмо Муссолини от 3 января, и отношения между Берлином и Римом заметно охладели. А теперь Уэллес появился в Европе, как считали не без некоторых оснований немцы, чтобы попытаться оторвать Италию от скрипучей оси и убедить ее в любом случае не вступать в войну на стороне Германии, если конфликт будет продолжаться. До Берлина доходили из Рима предупреждения: настало время что–то сделать, чтобы удержать рассердившегося дуче в упряжке.
Гитлер встречается с Уэллесом и МуссолиниНеосведомленность Гитлера, как, впрочем, и Геринга и Риббентропа, относительно намерений Соединенных Штатов Америки можно было охарактеризовать как полное невежество[27]. И хотя их политика сводилась к тому, чтобы стараться удержать Америку от вступления в войну, они, как и их предшественники в Берлине в 1914 году, не воспринимали всерьез военный потенциал янки. Еще 1 октября 1939 года немецкий военный атташе в Вашингтоне генерал Фридрих фон Беттихер рекомендовал ОКБ не беспокоиться по поводу появления американских экспедиционных сил в Европе. Далее, 1 декабря он сообщал своим начальникам в Берлине, что американское вооружение неадекватно «агрессивной военной политике», и добавлял, что генеральный штаб в Вашингтоне «в отличие от госдепартамента, проводящего бесплодную политику ненависти, и Рузвельта с его импульсивной политикой, часто основанной на переоценке американской военной мощи, по–прежнему относится с пониманием к Германии и ведению ею войны». В своем первом донесении Беттихер отмечал, что «Линдберг и знаменитый воздухоплаватель Рикенбакер» выступают за то, чтобы Америка воздержалась от вступления в войну. Несмотря на его невысокое мнение об американской военной мощи, к 1 декабря он пришел к выводу: «Соединенные Штаты все же вступят в войну, если придут к убеждению, что нависает угроза Западному полушарию», ― и предупреждал об этом ОКБ.
Ганс Томсен, немецкий поверенный в делах в Вашингтоне, прилагал усилия, чтобы довести до своего невежественного министра иностранных дел некоторые сведения о США, очень важные для Германии. 18 сентября, когда польская кампания приближалась к завершению, он предупреждал Вильгельмштрассе: «…Симпатии подавляющего большинства американского народа на стороне наших врагов… Америка убеждена в виновности Германии в этой войне». В том же самом донесении он указывал на страшные последствия любой попытки Германии осуществить диверсии в Америке и настаивал, чтобы никакие подобные акции не предпринимались. Эта его просьба, по–видимому, не была воспринята в Берлине со всей серьезностью, ибо 25 января 1940 года Томсен вновь писал в Берлин:
«Насколько мне стало известно, американец немецкого происхождения, некто фон Хаусбергер, и немецкий гражданин Вальтер, оба из Нью–Йорка, по указанию немецкого абвера якобы собираются предпринять диверсии против объектов американской военной промышленности. Фон Хаусбергер, по слухам, располагает детонаторами, спрятанными в его доме».
Томсен просил Берлин воздержаться от подобного рода акций:
«Нет более надежного способа подтолкнуть Америку к вступлению в войну, чем прибегая к действиям, которые однажды, перед мировой войной, уже привели Америку в стан наших противников и, между прочим, ни в коей мере не помешали развертыванию военной промышленности Соединенных Штатов».
Кроме того, как добавлял он, «обе эти личности ни в каком отношении не годятся для действий в качестве агентов абвера».
С ноября 1938 года, когда Рузвельт отозвал американского посла в Берлине в знак протеста против устроенных нацистами еврейских погромов, дипломатическая служба в обеих странах не была представлена послами. Торговля едва сочилась тонкой струйкой, главным образом, вследствие американского бойкота, а теперь и вовсе прекратилась под воздействием английской блокады. 4 ноября 1939 года после голосования в сенате и палате представителей было снято эмбарго на вывоз оружия ― тем самым был открыт путь для доставки американского оружия западным союзникам. Именно на фоне быстро ухудшающихся отношений Самнер Уэллес прибыл 1 марта 1940 года в Берлин.
За день до его приезда, то есть 29 февраля, Гитлер предпринял необычный шаг, издав секретную «Директиву по ведению переговоров с мистером Самнером Уэллесом». Директива требовала проявления на переговорах сдержанности с немецкой стороны и рекомендовала, «насколько это удастся, дать возможность говорить Уэллесу». Затем перечислялись пять пунктов ― ими должны были руководствоваться все высшие чиновники, которым предстояло принимать специального американского посланника. Основной довод немцев сводился к следующему: не Германия объявила войну Англии и Франции, а наоборот; фюрер предлагал в октябре заключить мир, но его предложение отвергли; Германия приняла вызов; военные цели Англии и Франции сводились к «уничтожению германского государства», поэтому у Германии нет иной альтернативы, кроме продолжения войны.
«От обсуждения конкретных политических вопросов, ― указывалось далее в директиве Гитлера, ― таких, как вопрос о будущем польского государства, следует уклоняться, насколько это возможно. В случае если (Уэллес) поднимет такого рода вопросы, в ответ следует сказать, что такие вопросы решаются мной. Само собой разумеется, полностью исключается обсуждение таких вопросов, как Австрия и протекторат Богемии и Моравии… Следует избегать заявлений, которые могут быть интерпретированы… как означающие, что в настоящее время Германия в какой–либо мере заинтересована в обсуждении возможностей достижения мира. Напротив, у мистера Уэллеса не должно быть ни малейших оснований сомневаться в том, что Германия решительно настроена победоносно завершить эту войну…»
Не только Риббентроп и Геринг, но и сам фюрер следовали букве этой директивы, когда они, каждый в отдельности, встречались с Уэллесом соответственно 1, 3 и 2 марта. Судя по обстоятельным записям бесед, которые делал доктор Шмидт (эти записи были обнаружены среди захваченных документов), у американского дипломата, человека неразговорчивого и циничного, должно было сложиться впечатление, будто он, если верить собственным ушам, оказался в психиатрической лечебнице. Каждый из большой тройки нацистских заправил излагал Уэллесу свою фальсифицированную версию, в которой факты были фантастически искажены и даже простейшие слова теряли свое значение[28]. Подписав 1 марта директиву о подготовке операции «Везерюбунг», Гитлер на следующий день, принимая Уэллеса, утверждал, что целью западных союзников в войне является уничтожение, а целью Германии мир. Своему собеседнику он прочитал целую лекцию о том, какие усилия он прилагал, чтобы поддерживать мир с Англией и Францией.
«Незадолго до начала войны английский посол сидел на том же самом месте, где сидел сейчас Уэллес, и фюрер сделал ему величайшее за всю свою жизнь предложение».
Все его предложения англичанами были отвергнуты, и теперь Англия прилагала усилия, чтобы уничтожить Германию. Поэтому Гитлер считал, «что конфликт придется довести до конца… что не может быть иного решения, чем борьба не на жизнь, а на смерть».
