Борис Зотов - По следам золотого идола
Мы покинули катер и бросились в западном направлении - единственном, где еще не горело. Спустившись с возвышенности, на которой стоял скит, я почти сразу ощутил зыбкость почвы под ногами. Еще несколько шагов - и наши ноги начали проваливаться почти по колено. Нас окружали чахлые, малорослые деревья; потревоженная болотная трясина издавала тяжелый гнилостный запах, перебивающий даже запах дыма. Впереди показались "окна" зеленой от ряски воды. Не пройти!
- Смотри! - Андрей показал рукой чуть в сторону.
Вглядевшись в зыбкую пелену дыма, я увидел контуры высоких, сильных крон. Это говорило о том, что здесь находится клочок твердой земли, островок среди непроходимой трясины.
- Бежим скорее за катером! - крикнул я.
Аспирант согласно кивнул, поняв мою мысль. Не обращая внимания на дым, обжигающий горло и легкие, мы броском преодолели расстояние, отделяющее нас от речки. Огонь был уже угрожающе близок, и обшивка корпуса моторки нагрелась, как скорлупа только что сваренного яйца.
Подгоняемые нестерпимым жаром, мы поспешно подняли Пашкину малютку. Хотя Андрей взялся за тяжелую корму, тащить катер оказалось довольно сложным делом. Ежеминутно задевая замшелые стволы сосен и путаясь в кустах, мы поднялись на гребень возвышенности и здесь остановились, чтобы перевести дух и осмотреться.
Нижний склон спускающегося от нас амфитеатром леса, так сказать его партер, был уже в огне. На наших глазах ярко пылавшая сосна грузно рухнула на часовню, разбрасывая тучи искр. Скит доживал последние, считанные минуты... Низко и тяжело пролетел в сторону болота испуганный косач. Потом все снова заволокло дымом.
Спасаясь от удушья, мы поспешно спустились к болоту и, используя плоскодонное суденышко как мостки, начали перебираться от кочки к кочке. В "окнах", где поверх трясины было достаточно воды, нам удавалось даже немного проплыть. Так мы достигли замеченной Андреем тверди, оказавшейся крохотным островком среди топкого болота.
- Уйти от пожара мы не ушли, - устало сказал Андрей, вытирая рукавом ковбойки потное лицо, - но какое-то время, безусловно, выиграли. Уходить дальше - бессмыслица. Огонь идет быстрей и быстрей.
- Отвоевали все-таки у костлявой полчаса. - Это сказал я и как будто не я: голос был чужой, странно изменившийся, он словно отделился от моего "я" и существовал уже сам по себе, без меня.
Только теперь я до конца осознал весь трагизм нашего положения. Последний час! Так вот как это бывает... Мне показалось, что я вижу лицо мамы, ее глаза. Лицо приблизилось ко мне, и остались только глаза, заслонившие все, весь свет. Глаза, полные муки и слез, смотрели на меня, и я тонул в этом море укоризны и печали. Эх, мама, мама...
Нам нужно было принять меры, чтобы сохранить ящик Пирогова, в котором находился ключ к одной из тайн великой истории нашего народа. Мы двинулись к центру островка, но при первых же шагах внезапно наткнулись на зловеще оскаленный человеческий череп.
"Момент для такой кошмарной находки, слов нет, самый подходящий", содрогаясь от страха и отвращения, подумал я. Но Андрей оказался настоящим исследователем до конца. Он быстро присел на корточки, внимательно что-то разглядывая.
- Ага, - закричал аспирант, - видишь: в шейном позвонке застрял наконечник стрелы! Трагедия разыгралась не менее полувека назад. Слушай! Возможно, что именно здесь, среди болот, было тайное языческое капище. Эх, жаль, времени нет, наверняка в кустах отыскались бы остатки зырянского самострела. Возможно, где-то здесь и остов волокуши, с помощью которой дерзкий пришелец проник на островок. Пошли, Василий...
Сделав еще несколько шагов, мы очутились на маленькой круглой поляне перед ритуальным деревом, очень похожим на то, которое я видел на картине художника Иванова "Стефан Пермский". С могучего ствола, некогда богато украшенного звериными шкурами, колокольцами, пестрыми лентами и связками сверкавших на солнце монет, теперь свешивалось лишь несколько прелых лоскутов и обрывков. Не верилось, что когда-то здесь кипели человеческие страсти и приносились кровавые жертвы.
Внезапно мной овладела полная апатия. От усталости, дыма, жара, который чувствовался все сильнее, от нервного напряжения я пришел в состояние такого отупения, что не хотелось и пальцем шевельнуть.
Наверное, наступал конец...
Мне привиделся почему-то Гурзуф, белый и солнечный, и зеленая спина Аюдага, и рокот морского прибоя. Рокот усиливался, нарастал, переходя в мощный и ровный гул.
- Вертолет!
Крик Андрея вывел меня из оцепенения. Мы заметались по островку, крича и размахивая руками. Вертолет барражировал где-то над нами, но из-за дыма не был виден. Аспирант схватил ружье и выстрелил один и второй раз, потом из обоих стволов сразу. Тщетно... Кроме рева мотора, летчик, конечно, не слышал ничего.
- Наверное, пожарная охрана, - сказал Андрей, - ведут разведку...
- Уходит! - Мне показалось, что звук мотора начал удаляться, а вместе с ним и вспыхнувшая было надежда на спасение.
- Погоди! - Андрей метнулся к лодке, на ходу срывая с себя рубашку так, что отлетали пуговицы, и начал наматывать мягкую фланелевую ткань на конец весла.
Тут до меня дошло: факел! Сигнальный факел! Я бросился помогать. Вдвоем мы быстро облили рубаху бензином из бачка подвесного мотора. У бензина - веселый и буйный нрав; выпущенный на волю, он дал яркий сноп пламени, не оставшийся незамеченным там, наверху, и шум вертолетного двигателя начал снова приближаться.
Спустя минуту в клубах дыма уже просматривались очертания зависшей над нами металлической стрекозы. Приземлиться здесь, на пятачке, конечно, было немыслимо. С высоты пятиэтажного дома на землю полетела веревочная лестница. К ее нижнему концу мы торопливо привязали Пашкин катер.
- Лезь! - приказал Андрей. - Вниз не смотреть!
По мотающейся из стороны в сторону лестнице я начал карабкаться вверх, преодолевая сильный воздушный поток, идущий от винта, пока пара крепких рук не втащила меня в кабину. Вслед за мной влез аспирант. Он не успел надеть штормовку и был в одной майке.
- Помогите выбрать трап, - скомандовал авиатор, - между прочим, с днем второго рождения вас!
Кабина вертолета в сечении имела форму груши и, как груша на ветке, покачивалась из стороны в сторону. Над головой ревел двигатель, чтобы сказать что-нибудь, приходилось кричать изо всех сил. На маленьком откидном столике лежала карта с пожарной обстановкой.
- Туристы? - обернулся второй вертолетчик, который вел машину. У него было недовольное лицо. - Зайдут к черту на рога, а потом выручай их. Если бы я не засек в последний момент вспышку...
- Да, - подтвердил первый, показывая нам карту, - видите, мы нанесли все очаги пожара: спастись вам было негде. Считайте, что повезло! Но, братцы, должен вам сказать: прокоптились вы, как ряпушка. Аж из ушей дым идет!
- Парни! - растроганно кричал аспирант. - Я вам дам свой московский адрес, и когда хотите, в любое время дня и ночи, хоть проездом, хоть в отпуск, как к себе домой...
Голубизна небосвода казалась чрезмерной и резала глаза. Скоро кончилась задымленная полоса и под нами, в нижних иллюминаторах начали проплывать прихотливо изогнутые вилюжские берега, ярко-зеленые пятна пойменных лугов и песчаные останцы.
Интересно, что-то поделывают наши? Этот, богатый для нас приключениями день им, наверное, показался рядовым, обычным. Липский, конечно, читал; Сашка томился в ожидании вечера, когда соберутся волейболисты, чтобы, как он выражался, "понянчить круглобокого". Что ж, несмотря ни на что, мы возвращались со щитом: в кокпите подтянутой под вертолетное брюхо моторки лежал плоский, крепко сколоченный и надежно засмоленный деревянный ящик.
Перед приземлением Андрей прокричал:
- Знаешь, давай не распространяться о том, что с нами было. Мол, съездили, выкопали ящик, а тут и попутный вертолет подвернулся.
- А капище? Самострелы, череп, священное дерево?
- Там теперь только головешки остались! Так стоит ли об этом распространяться?
Не знаю, правильно ли я сделал, но я согласился с шефом. Как знать, если бы я не кивнул головой, поиски идола пошли бы в другом направлении. Увы, будущее от нас, как сказал поэт, сокрыто. Нужно было выбирать что-то одно, и я выбрал вариант Андрея.
ЗАПИСЬ 3
Пироговский ящик вскрывали с великими предосторожностями. Все заметно волновались, даже Пашка, который, сделав большой вклад в наше дело, стал причастным и к тайнам золотого идола. Впрочем, размеры ящика и его внешний вид многих разочаровали: Липский пожал плечами, Инга откровенно пропела "у-у-у", Яковенко хмыкнул весьма неопределенно.
Но когда заскрипела дубовая клепка и крышка ящика стала медленно подниматься, поддаваясь нажиму топора, все сгрудились около президента и затаили дыхание. В первую секунду мне показалось, что ящик пуст и в нем ничего нет, но тут же увидел отполированную до блеска, желто-коричневую, довольно тонкую деревянную пластину, всю сплошь покрытую вязью не то орнамента, не то рисунка. Мы все изумленно вздохнули.
