Александр Щипков - Во что верит Россия; Религиозные процессы в постперестроечной России
Какой бы самобытной ни была религиозная жизнь христиан Башкирии, все-таки то, что происходило в последние годы с исламом, имело для республики, да и для всей России, гораздо большее значение.
Во всех конфессиях России идет сложное, часто трудно переносимое изживание советского прошлого. Причем то, что одним кажется преодолением советскости, другим представляется его консервацией. В исламе, по причине значительной демократичности этой религии, ее массовости, иностранным связям, эта борьба с "проклятым прошлым" приняла наиболее яркие и организационно выраженные формы. Одним из главных центров этой борьбы стала Уфа. В начале 90-х гг. среди мусульманского духовенства России нарастает недовольство руководством ДУМЕС и персонально его главой муфтием Талгатом Таджуддином. Молодые реформаторы обвиняли муфтия в пассивности, раболепии перед российскими властями, забвении важнейших требований ислама и даже аморализме. В ходе этой борьбы во многих районах России возникли новые независимые от ДУМЕС исламские духовные управления и муфтияты, позднее объединившиеся в Высший координационный центр духовных управлений мусульман (ВКЦ). В большинстве случаев молодые реформаторы получали поддержку радикальной татарской национальной организации -- Татарского общественного центра.
Уфа -- исторический административный центр российского ислама. Религиозные конфликты осложнены здесь традиционным противостоянием татар и башкир. Реформаторское движение впервые открыто заявило о себе именно в Уфе, когда в августе 1992 г. группа молодых священнослужителей создала Духовное управление мусульман республики Башкортостан (ДУМРБ).
ДУМРБ действительно повело динамичную политику исламского возрождения. Под его эгидой были открыты десятки мечетей, развернуты издательская деятельность, благотворительность и система образования. ДУМРБ сумело установить широкие международные связи в исламском мире, что обеспечило ему значительную материальную помощь.
Каковы же идейные установки ДУМРБ?
Обобщая беседы с лидерами ДУМРБ, рискнем суммировать их в краткой декларации: "Всякий верующий, стремящийся полностью следовать своему религиозному учению, не выхолащивать его, -- фундаменталист, ведь он стоит на твердом фундаменте веры. В этом смысле мы фундаменталисты. Экстремизм -другое дело, это отход от Корана в какую-то крайность. Мы фундаменталисты, но не экстремисты. Ислам в России находится в состоянии глубокого упадка. Религиозную жизнь надо начинать заново. 90% людей, по традиции принадлежащих к мусульманской религиозной культуре, не только не знают Корана и не участвуют в богослужениях, но и не соблюдают элементарных моральных норм пьянствуют, развратничают, бездельничают, воруют. В российском исламе нет ничего положительного, мы должны учиться у наших зарубежных единоверцев. Нынешняя интерпретация закона об отделении религии от государства -- это фактическое отделение народа от веры, а значит, и отделение народа от государства. При таком законе религия не может возрождать народ. Ислам должен быть отделен от политики, но не от общества. Должны быть какие-то законодательные нормы, позволяющие религии регулировать человеческую жизнь. Россия -- православно-мусульманская евразийская страна, ее духу чужды западные ценности безбрежного индивидуализма и своеволия. Вместе с Московской Патриархией мусульмане должны возродить исконную евразийскую культуру России и бороться с американским влиянием".
Надо сказать, что искусственно созданная нами из бесед с активистами ДУМРБ декларация весьма существенно отличается от того, что сказал нам Талгат Таджуддин. Без сомнения, борьба между ДУМРБ и ДУМЕС -- это не только борьба между "аморальным и раболепным перед Москвой лидером" (эти обвинения пусть останутся на совести активистов ДУМРБ; мы их ни подтвердить, ни опровергнуть не можем) и искренними ревнителями веры, но борьба идейная. Кстати обвинения в "пассивности" легко опровергнуть объективными данными. По статистике в конце 70-ых -- начале 80-ых годов Таджуддин добился открытия большего числа мечетей и большего количества обучающихся в духовных учебных заведениях, чем Московская Патриархия.
Талгат-хазрат (эквивалент православного "владыка Талгат") считает, что "российским мусульманам есть чем гордиться. Иностранные учителя, если и нужны, то поле их деятельности должно быть ограничено. За многие столетия совместной жизни с христианами в России мусульмане выработали уникальную религиозную культуру -- открытую, терпимую и динамичную. Российским мусульманам самим есть чему поучить, скажем, афганцев или суданцев. . . Шариат -- дело личной совести каждого мусульманина, он не может навязываться извне. Все попытки изменить законодательство, направленные на создание условий, при которых можно навязывать исламские нормы, в случае успеха приведут лишь к лживости и лицемерию. . . Что такое евразийство? Я не знаю, что это значит. Конечно, Россия расположена в Европе и Азии, так что идеологи евразийства демонстрируют хорошее знание географии. Но никакой серьезной мысли за этим словом нет. И российские христиане, и российские мусульмане -- носители (или по крайней мере должны ими быть) ценностей современной цивилизации -- свободы и демократии".
После возникновения ДУМРБ в Башкирии, других муфтиятов и духовных управлений по всей стране сторонники Таджуддина довольно быстро теряли свои позиции во многих регионах, так что некоторые эксперты стали утверждать, что ДУМЕС не имеет будущего. На наш взгляд, дело Талгат-хазрата совсем не так безнадежно. Молодые исламские (как и православные) неофиты устремились в погоню за самым радикальным, ортодоксальным учением. Националисты и государственники, даже если они очень сомнительные верующие, для своих национальных и государственных целей хотят утвердить самую "крутую" веру, более пригодную для сплачивания народа и государства. Эти два по своей природе весьма различных мотива способствуют росту влияния мусульманских реформаторов-ортодоксов (совершенно аналогичным образом ситуация складывается и в Московской Патриархии). Однако реально существующая религиозность широких слоев верующих (и мусульман, и христиан) совсем иная -- адогматичная, открытая, даже эклектичная. Взгляды Талгата Таджуддина соответствуют ей гораздо больше.
Конфликт между ДУМЕС и ДУМРБ -- это религиозный спор, прямо не связанный ни с башкирским национальным движением, ни с утверждением башкирской государственности. К тому же, громадное большинство лидеров и духовенства и в ДУМЕС, и в ДУМРБ -- татары, которым цели башкирского национального движения в лучшем случае безразличны. Но этот конфликт наложился на всплеск башкирского национального движения. Взаимоотношения с ним и для ДУМЕС, и для ДУМРБ имеют ключевое значение в борьбе за утверждение своего влияния в республике. Для татарского духовенства эта задача психологически очень сложна. Отношение татар к Башкирии -- почти зеркальное отражение отношения русских к Украине. Татары склонны считать башкир либо этнической группой внутри единого тюрко-татарского народа, либо настолько близким народом, что различия можно не брать в расчет. Склонность татар к тесному братанию вызывает у башкир ощущение, что их хотят задушить в объятиях. Такая дружба вызывает враждебную реакцию, ответное стремление утвердить свою уникальность и непохожесть. Башкиры любят подчеркивать свою культурную близость к другим тюркам-кочевникам: ногайцам и казахам, в противовес "союзническим" устремлениям татар. Башкиры всегда отвергали постоянно возникающую в татарской среде идею объединения двух народов.
В области религии аналогия отношения татар с башкирами и русских с украинцами также напрашивается сама собой. Как Московская Патриархия декларирует наднациональную природу православия и на этом основании утверждает порочность украинского автокефалистского движения,4 так и татарское мусульманское духовенство обвиняет башкирских националов в забвении универсальности ислама. При этом и православные русские, и мусульмане татары не отдают себе отчета в том, что русское православие и татарский ислам обладают все же специфическими национальными чертами, которые могут быть чужды украинцам и башкирам; не замечают за собой (несмотря на всю универсальность православия и ислама) резко отрицательной реакции на появление русских католиков и православных татар.
Как и в годы революции, ныне до сих пор не возникло самостоятельного башкирского религиозного движения. Религиозная программа разрабатывается общественно-политическими национальными организациями. Крупнейшая и авторитетнейшая из них -- Башкирский национальный центр "Урал" (БНЦ), созданный в 1989 году. БНЦ борется за максимально возможную степень суверенитета Башкортостана. В его рядах есть радикалы, цель которых -независимость, и умеренные, желающие фактически конфедеративных отношений с Россией. Во внутренней политике БНЦ выступает за придание Башкортостану национального характера, что включает и кадровую, и культурно-языковую, и чисто экономическую программы. С одинаковой резкостью идеологи БНЦ обрушивают свою критику на "российский шовинизм" и на "татарский экспансионизм". Как и во всяком национальном движении народа, находящегося в меньшинстве, но связывающего свои планы сохранения и возрождения этноса со строительством "национального государства", в самой идеологии БНЦ есть что-то болезненно-невротическое, своеобразная смесь храбрости, радикализма и страха за будущее. Неуклонное движение России к демократии, скорее всего, не минует суверенного Башкортостана, а в обществе, где царствует принцип "один человек -- один голос", программа БНЦ не имеет долгосрочных перспектив.
