Джонатан Райли-Смит - История крестовых походов
И действительно, в XIII веке (даже в Англии, где защиту имущества и семей крестоносцев брала на себя королевская власть) участь ближайших родственников, особенно женщин, которые вынуждены были в течение нескольких лет сами управлять имениями и растить детей в окружении жадных соседей и завистливых родичей, могла быть ужасной; судебные записи содержат печальный список всевозможных напастей, выпадавших на их долю. Жену Питера Даффилда задушили, пока он сам участвовал в пятом крестовом походе. Ральф Ходенг вернулся домой и обнаружил, что его дочь и наследница вышла замуж за его же собственного крестьянина. Неудивительно, что крестоносцы, насколько это было возможно, предпочитали сами обезопасить свои семьи. Например, в 1120 году Жоффруа де Ле-Лует за определенную сумму поручил свою жену монахиням монастыря Ле-Ронсере-д'Анжер; он пообещал дополнительную плату в качестве вступительного взноса, если она сама захочет стать монахиней. В то же самое время Фульк де Ле-Плесси-Маке поручает монахиням свою дочь. Если он не вернется, монахини разрешат ей выйти замуж или поступить в монастырь «согласно ее желанию и желанию ее братьев и других друзей». Если она решит не принимать монашеского обета, он обещает прислать в монастырь одну из своих племянниц в качестве послушницы и гарантирует внесение за нее вступительного взноса. Отправляющийся во второй крестовый поход Гуго Руфус де Шампальмен трогательно заботится о своем больном брате Ги. Он пожертвовал часть своего имущества монахам в Корбиньи с тем, чтобы с доходов от этого имущества они выплачивали его брату регулярную пенсию деньгами и натурой, а в случае смерти похоронили бы своего подопечного на монастырском кладбище.
Не менее важным для крестоносцев было и обеспечение надлежащего управления своими владениями на длительный срок их отсутствия – в начале первого крестового похода речь шла о трехгодичной кампании, и в 1120 году Фульк де Ле-Плессп-Маке рассчитывал на не менее долгий срок. Ответственными управляющими назначались члены семьи или вассалы. Обычно, когда речь шла о семье, право управления передавалось старшему или младшему сыну или брату. Участник первого крестового похода Жеральд де Ландерон поручил своему брату Ожеру, приору монастыря Сен-Пьер-де-ла-Реоль, присматривать за его замками и его сыновьями. Ожер обещал «воспитывать сыновей до того времени, когда он сам сделает из них рыцарей». Нередко матери или жены брали эту ответственность на себя. Но иногда в семье не находилось никого, кто был бы в состоянии управлять всем хозяйством. В 1101 году Г и де Бре поручил свои земли и свою дочь соседу, Оливеру де Латуру, чьи отец и дядя участвовали в экспедиции 1096–1099 годов. В конце концов Оливер женился на вверенной ему дочери де Бре. Жоффруа де Иссудун передал свой замок на попечение одного из своих вассалов, а Гуго де Галлардон доверил замок и дочь своим рыцарям. Начиная с конца XII века, английские крестоносцы назначали юристов, долженствующих блюсти их интересы.
Крестоносцы понимали, что их предприятие может потребовать огромных затрат, п мы уже видели, насколько разорительными оказывались крестовые походы. Не сохранилось почти никаких сведений о том, что первые крестоносцы возвращались домой разбогатевшими, хотя они и привозили с собой разнообразные христианские реликвии и передавали их храмам. Сообщается, что Ги де Рошфор вернулся в 1102 году «в славе и в достатке», но что это означает – неизвестно. Рыцарь Гримальд, проезжая через Клюни, решил стать монахом, составил завещание в пользу монастыря и пожертвовал одну унцию золота. Хадвида де Шини, участвовавшая в крестовом походе вместе со своим мужем Додо де Кон-ла-Гранвиль, передала монастырю Сен-Убер-ан-Арден церковные облачения из дорогой ткани и украшенную драгоценными камнями чашу из девяти унций золота. Но этим и ограничиваются упоминания о богатой добыче, привезенной, возможно, из первых экспедиций, так что нетрудно предположить, что подобных случаев было немного. Надо помнить и о дороговизне обратного пути, и о трудностях перевозки большого количества золота или драгоценных предметов на такие большие расстояния.
С другой стороны, вернувшиеся крестоносцы и их семьи должны были выкупать заложенные перед походом земли и имущество, отдавать долги, и острая нужда в деньгах заставляла некоторых из них прибегать к любым способам эти деньги получить. Так, когда Фульк I Матефлонский вернулся в 1100 году с Востока, он попытался брать плату за пользование построенным им самим мостом и обложил пошлиной держателей свиней. Фульк также сумел разрешить в свою пользу давний спор с монахинями в Ле-Ронсере-д'Анжер. В начале XI века графиня Хильдегарда д'Анжу передала деревню Сейш-сюр-ле-Луар монахиням. Матефлонский замок построили в этом приходе чуть позже, и в его стенах была возведена деревянная церковь. По мере роста населения эта церковь оказалась мала, и Фульк и монастырь в Ле-Ронсере решили заменить деревянную церковь каменной, что и было сделано. Фульк пообещал передать монастырю свою часть церковной десятины и оплатить нового священника (хотя на последнее ему выделили значительную сумму). Однако он не сдержал своего слова и не заплатил десятину, поэтому во время его отбытия в крестовып поход отношения с монастырем были весьма натянутыми. В отсутствие Фулька его сын Гуго признал правоту монахинь и заплатил десятину из своих личных денег, пересчитав ее с большей суммы, чем раньше. И вот Фульк вернулся и захотел (или сделал вид, что хочет) аннулировать эту договоренность, но его уговорили оставить уговор в силе на будущее.
Доля Фулька в десятые с деревни Сенш-сюр-ле-Луар дорого обошлась монахиням, что и заставило их держаться твердой линии в другом подобном деле. Жоффруа Ле Раль нуждался в деньгах для участия в крестовом походе и продал монахиням десятую часть доходов с мельницы в топ же деревне. По возвращении он решил продать всю мельницу, видимо, для покрытия своих долгов, но хотел, чтобы десятина продавалась вместе с мельницей – это увеличивало бы ее стоимость. Жоффруа страшно разгневался, когда аббатпсса Ле-Ронсере категорически отказалась согласиться на это. Он захватил мельницу, но был приведен к аббатнссе, судим, признал свою вину и уплатил штраф.
Крестовые походы были так тяжелы, опасны и разорительны, что чем больше об этом узнаешь, тем удивительнее кажется желание столь многих людей в них участвовать. О чем они думали? К чему стремились? II почему неудачи, которые, казалось бы, должны были обернуться цинизмом, безразличием и отчаянием, только подогревали их рвение?
В течение последних шестидесяти лет объектом пристального изучения стало богословие христианского насилия, и то, как оно повлияло на идеи христианской священной войны вообще и на идеологию крестоносного движения в частности, становится более или менее ясно. В отклике людей на призывы к крестовым походам теперь видят реакцию на популяризацию этой идеологии проповедниками, способными связать ее с привычными, понятными каждому религиозными принципами. Но даже в контексте теории христианского насилия крестоносное движение выделяется как нечто необычное и неожиданное. Первый крестовый поход стал кульминацией культа поклонения Гробу Господню, который привлекал массы паломников в Иерусалим в течение всего XI века. Но этот поход был не только самым массовым паломничеством, но и – войной. В Провансе два брата, Жоффруа и Гн де Синь, приняли крест «с одной стороны ради паломничества, а с другой – чтобы под защитой Господа прекратить осквернение язычниками [Святых Мест] и положить конец тому безумию, из-за которого столь многие христиане подвергаются притеснениям, пленению п умерщвлению». А в Лнмузене Эмери Брунус «осознал свои грехи и хотел вместе с другими христианами идти на войну с мусульманами п посетить Гроб Господень, находящийся в Иерусалиме».
Паломничество – акт покаяния и благочестия, требующий душевного состояния, традиционно противоположного настроениям воина. Намерения рыцарей-паломников XI века, имевших возможность путешествовать со всеми возможными удобствами п блеском, были совершенно мирными. Крестоносцы же рассматривали военные действия как составную часть своего паломничества. Официально их действия назывались выражением любви к братьям и сестрам – христианам и к Господу Богу, и посвящение себя этому считалось «истинной жертвой», самопожертвованием. Хотя часто внешне крестовые походы выглядели не менее пышными, чем турниры, они были и актом покаяния так же, как и военной экспедицией. Война как акт благочестия – форма религиозного служения, которое можно сравнить с вознесением молитвы.
Таким образом, можно сказать, что папа Урбан II проповедью крестовых походов произвел своего рода идеологическую революцию. Представление о том, что военные действия могут быть актом покаяния, развилось в 1070-х и 1080-х годах из диалога папы Григория VII и группы церковных реформаторов, объединившихся вокруг Матильды Тосканской. Урбан позаимствовал эту идею, не имевшую прецедента во всей истории христианства, и нашел ей оправдание и обоснование, связав войну с паломничеством в Иерусалим. Автор Монтекассинской Хроники, вероятно – член папской курии, сопровождавший Урбана во Францию, описал действия папы как пастырское попечение о воинах, поскольку он предоставлял им возможность спасти свои души, через акт покаяния, не требующий отказа от их профессиональных занятий и принижения своего общественного статуса при совершении мирного паломничества без оружия, должного оснащения и коней. Описание крестового похода как действия, специально созданного для того, чтобы дворяне и рыцари могли воевать не только ради выгоды, но и из благочестия, мы находим в знаменитом отрывке из уже упоминавшейся хроники Гвибера Ножанского: «Бог создал в наше время священные войны для того, чтобы рыцари и толпа, бегущая по их следу… могли найти пути к обретению спасения. И таким образом, они не должны полностью удаляться от мирских дел, уходя в монастырь или выбирая другую форму церковного служения, как это было раньше, но могут удостоиться в какой-то мере Божественной благодати, продолжая заниматься своим делом с той свободой и с тем внешним видом, к коим они привыкли».
