Жак Сустель - Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания
Мы видели, насколько четкой была иерархия в правящем классе; торговцы стремились к тому же. Между высшим руководством и молодым торговцем, отправляющимся в свою первую экспедицию, находилось несколько различных категорий, носящих отдельные звания: были текунененке — «господа путешественники», уважаемые за их долгие и опасные экспедиции; науалостомека — «переодетые купцы», которые без колебаний надевали одежду и изучали язык враждебных племен, чтобы покупать в таинственном Цинакантлане{26} янтарь и перья кецаля; теальтианиме — «те, которые принесли в жертву рабов»; теиауалоуаниме — «те, что окружают врага»; текуаниме — «дикие». Два последних звания неожиданны применительно к торговцам. Но дело в том, что торговля всегда была рискованным приключением. Чем дальше купцы удалялись от Мехико, тем опаснее становились дороги. К ним относились одновременно как к торговцам и как к шпионам (кстати, совершенно справедливо), и поэтому они сталкивались с враждебностью еще непокоренных племен. Их товары распаляли алчность горцев. На караваны нападали грабители, и почтекатлю сплошь и рядом приходилось становиться воином, чтобы выжить.
Таково было начало социального возвышения купеческого сословия в древнем городе. В правление Ауисотля караван мексиканских торговцев окружили в одном поселке в Атауак Айотлане (склон перешейка Теуантепек со стороны Тихого океана) войска различных племен. Осажденные, беспрестанно сражаясь, сопротивлялись четыре года, и когда будущий император Мотекусома, тогда еще тлакочкалькатль, прибыл во главе мексиканских войск им на выручку, то встретил по дороге победивших почтека, нагруженных пожитками тех, кто на них напал.
Эти купцы-воины с распущенными волосами до пояса, с одновременно изнуренным и торжествующим выражением лица произвели необычайное впечатление в Мехико, где император встречал их с большой торжественностью. Принятые во дворце, они сложили к ногам Ауисотля штандарты и инсигнии из драгоценных перьев, которые захватили с боем. Правитель называл их «мои дядюшки» и тотчас предоставил им право носить золотые украшения и уборы из перьев — однако с оговоркой, что они могут пользоваться этим правом лишь во время своих особых праздников, тогда как члены правящего класса пользовались этой привилегией без ограничений.
По словам Саагуна, оратор, отвечавший Ауисотлю от имени купцов, заявил: «Мы, твои дядюшки, здесь присутствующие почтека, рисковали нашими головами и жизнями, трудились днем и ночью, ибо, хотя нас называют торговцами, и мы таковыми кажемся, на самом деле мы военачальники и солдаты, скрытно отправляющиеся на завоевания». Это знаменательные слова, поскольку в них следует видеть выражение некоего «законного вымысла», позволившего купцам получить некоторые социальные преимущества, и который должен был оправдывать в глазах воинов поведение, ранее считавшееся нестерпимой дерзостью.
На самом деле вряд ли можно считать почтека исключительно переодетыми воинами; прежде всего они были торговцами. Но сами условия торговли вынуждали их к некоторым военным усилиям, и осада, которую они выдержали на перешейке Теуантепек, имела для их истории решающее значение. Именно эта теневая сторона их жизни отныне будет находиться в центре внимания. Ауисотль, а затем и Мотекусома II поняли, насколько эти неутомимые путешественники могут оказаться полезны империи: можно сказать, что в эти два правления завоевания шли за торговыми караванами и боевые знамена сменяли прилавки с товарами. Зато купец должен был делать вид, будто согласился заниматься торговлей, лишь чтобы скрыть свою истинную природу воина, — эта святая ложь позволяла его классу возвыситься в обществе, принципам которого он в глубине души оставался чужд.
Действительно, какое радикальное различие мы видим в образе жизни почтекатля и представителя правящей верхушки! Последний мечтает лишь о славе и службе; первый занимается собственным обогащением. Сановник гордо носит расшитые одеяния и султаны из перьев, говорящие о его ранге; торговец скромно закутывается в бедный латаный плащ. Если повстречать его вместе с грузчиками, несущими дорогие товары, он сладеньким голосом станет отрицать, что является их владельцем, утверждая, что работает на другого. Вернувшись из путешествия, он проскользнет ночью в лодке по глади озера и тайно спрячет свои богатства на складе, под именем родственника или друга.
Почтекатль начинает богатеть? Тогда это повод, чтобы устроить пир своим начальникам и коллегам. Но сколько оскорбительных речей он должен выслушать от глав корпорации! Они приходят осматривать его товары и внезапно обвиняют его в том, что он их украл. Ему приходится смиренно сносить эти упреки, плача и кланяясь. И только после этого, на оплаченном им пире, он может и даже должен проявить щедрость, чтобы гости и даже все жители квартала ели и пили целых два дня да еще и уносили домой то, что останется.
Вне исключительных обстоятельств торговцы, как говорит Саагун, «не похвалялись своими богатствами, а напротив, принижали и оговаривали себя. Они не желали считаться богатыми и слыть таковыми, напротив, ходили смиренно, потупив глаза, и не желали ни почестей, ни славы. Они ходили в дырявом плаще и больше всего боялись известности и почета».
Этим показным смирением, стремлением к неизвестности они расплачивались за свое продвижение по социальной лестнице. Им прощали реальное влияние, которое с каждым днем становилось все значительнее. Ибо правящий класс смог бы терпеть таких соперников, только не сталкиваясь с ними в открытую. Когда почтека начинали гордиться своим богатством, император «выискивал какой-нибудь ложный и явный предлог, чтобы свалить их и погубить, хоть они и не были виновны, просто из ненависти к их высокомерию и спеси, а их имущество раздавал в подарок старым воинам». Иначе говоря, над головой торговцев, допустивших ошибку, забыв о своей роли и выставив напоказ свое богатство, постоянно нависала угроза смерти и конфискации имущества.
Однако их возвышение было очевидно. Их дети уже имели право поступить в кальмекак наряду с детьми сановников. В месяц, посвященный Уицилопочтли, купцы могли принести в жертву великому общенациональному богу купленных рабов, после того как воины принесут в жертву пленников, захваченных в бою. Таким образом, почтекатль, стоя ступенькой ниже, подражал текутли. Если купец умирал во время экспедиции, его тело сжигали, и он, по идее, присоединялся к солнцу в небе, точно воин, павший на поле боя. Богу почтека поклонялись наряду с другими великими божествами, ему был посвящен особый гимн. Наконец, хотя купцы были обязаны выплачивать налог со своего товара, они были освобождены от общественных работ и личной службы императору
Таким образом, в обществе, элита которого состояла преимущественно из воинов и священнослужителей, недавно сформированное торговое сословие совершало восхождение к вершине. До вершины было еще далеко, и приходилось принимать тысячу предосторожностей, чтобы тебя не сбросили вниз. Но роскошь получала все более широкое распространение, обеспечивающие ее купцы становились необходимы, а их богатство постепенно превращалось в мощный рычаг воздействия, по мере того как сама руководящая верхушка безвозвратно отказывалась от аскетичной жизни прежних поколений.
Можно себе представить (разумеется, дав волю фантазии), что бы произошло, если бы иноземное вторжение не оборвало этот процесс, уничтожив мексиканское общество и государство. Возможно, «господа негоцианты» со своими уже столь внушительными привилегиями, особыми судами, почетными значками, которые даровал им Ауисотль, возглавили бы «буржуазию», которая либо влилась бы в правящий класс, либо, в конечном счете, сменила его у кормила власти.
А может быть, наоборот: аристократия усилилась бы, подавив всякую попытку нового возвышения. Можно сказать лишь то, что структура мексиканского общества в 1519 году еще совсем не затвердела; она была текучей, и класс почтека являлся наиболее подвижным ее элементом. Он олицетворял собой принцип личного богатства, противостоящий принципу преимуществ, связанных с должностью. Богатство против славы, роскошь против аскетизма. Столкнувшись со строгими ограничениями, купцы прибегали к скрытности, к лицемерию. Но сановники уже удостаивали своим присутствием праздники торговцев и принимали от них подарки{27}, точно так же, как французский вельможа мог водиться с откупщиком. Даже самые высокопоставленные люди женились на дочерях купцов или, по меньшей мере, сожительствовали с ними: например, фавориткой правителя Тескоко Несауальпилли была «женщина, которую называли госпожой из Тулы, но не потому, что она была высокого рода, поскольку она являлась всего лишь дочерью торговца». Иштлильшочитль добавляет: «Она была столь образованна, что могла бы заткнуть за пояс правителей и мудрецов, а также легко сочиняла стихи. Благодаря своей грации и природной одаренности, она вертела правителем, как хотела… Она жила отдельно, в роскоши и величии, во дворце, который правитель велел выстроить для нее». Можно подумать, что это портрет какой-нибудь фаворитки Людовика XV.
