Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
Прологом Ливонской войны стала война со Швецией, стремившейся утвердиться на новгородских землях и преградить Москве дорогу к Балтике. Шведский король Густав Ваза пошёл на эту войну, надеясь на помощь Ливонии. Однако ливонский магистр отказал Швеции в помощи, полагая, что Ливония только выиграет, если два соседних государства будут ослаблять друг друга в военном противоборстве, и тогда Москва забудет о своих притязаниях. Расчёт оказался недальновидным и ошибочным. Когда выяснилось, что ливонцы вовсе не собираются помогать, Густав Ваза был вынужден в 1556 г. отправить своих послов к новгородским наместникам и в соответствии с волей Иоанна IV заключить мир по старине, согласно которому границы оставались прежними.
Из-за войны со Швецией московское правительство отложило решение ливонского вопроса на полтора года. За это время ливонцы ничего не предприняли против нависшей над ними угрозы. О беспечности, в которой пребывала Ливония, могут говорить ничтожные решения, принятые на ландтаге в Пернове осенью 1555 г. Среди них объявленное по всей стране постановление: как слуга или кто-либо другой, не принадлежащий к дворянам, должен в танцах обращаться с особой дворянского происхождения{53}.
В Московском же государстве в 1555 г. было принято уложение о службе. В этом документе были изложены правовые основы поместного землевладения: все землевладельцы, независимо от размера своих владений, делались служилыми людьми государства, то есть сильные и богатые уравнивались со всеми служилыми людьми в служебной повинности перед государством. Были сформулированы и новые принципы формирования русской армии, отличавшиеся от принципов формирования военных дружин времён феодальной раздробленности.
В 1556 г., сразу же после достижения мира со Швецией, Москва возобновила дело о перемирии, достигнутом в 1554 г. в Новгороде с ливонскими послами, но не утверждённом ни магистром Галеном, ни дерптским епископом Германом. По условиям перемирия 1554 г., предполагавшемся сроком на 15 лет, ливонские власти обязались не препятствовать сношениям московской державы с другими государствами, не вступать в военный союз с Литвой и Польшей, а также покрыть задолженность Дерптского епископства по дани Москве и выплачивать её в дальнейшем ежегодно.
При заключении перемирия Иоанн IV и его приближённые показали, что умеют настойчиво и убедительно защищать права и притязания своей державы. Так, прибывшему в Москву ливонскому посольству окольничий Адашев и дьяк Михайлов показали грамоту, согласованную Иваном III с магистром Плеттенбергом в начале XVI в., которая толковалась в смысле вассального подчинения Москве дерптского епископства. Адашев, обосновывая требование «юрьевской (дерптской) дани» с Ливонии с уплатой недоимок за прежние годы, дал следующую историческую справку: «Удивительно, как это вы не хотите знать, что ваши предки пришли в Ливонию из-за моря, вторглись в отчину великих князей русских, за что много крови проливалось; не желая видеть разлития крови христианской, предки государевы позволили немцам жить в занятой вами стране, но с тем условием, чтобы они платили великим князьям; они обещание своё нарушили, дани не платили, так теперь должны заплатить все недоимки»{54}. Послам пригрозили ещё и тем, что государь сам будет собирать свою дань на всей Ливонской земле{55}.
Пункт о дани, включённый в условия перемирия, свидетельствовал о том, что русской дипломатии удалось добиться от ливонских властей формального признания государственных прав Московской державы на дерптское епископство. При этом устанавливалось, что, в случае неуплаты дани дерптским епископом, ответственность за это возлагается на всю Ливонию, которая должна принудить дерптского епископа к платежу, срок которого истекал осенью 1557 г.
Ливонские власти не только затянули вопрос об уплате дани, но и нарушили ещё один пункт договора о перемирии, заключив 14 сентября 1557 г. оборонительный и наступательный союзе Польшей. Одновременно союз с Польшей и Литвой заключила Швеция. При этом стороны обязались совместно действовать против своего «прирождённого врага» — московского государя. Эти события усилили решимость Иоанна IV покончить с Ливонией.
22 января 1558 г. русские войска перешли восточную границу Ливонии. Началась Ливонская война, которая длилась с перерывами более четверти века (1558-1583 гг.) и оказалась самой затяжной в истории России. Ливонская кампания явилась третьим большим военным столкновением русских с немцами. В 1242 г. немцы наступали, в 1501 — 1502 они вынуждены были защищаться, а в 1558 г. были сокрушены. Иоанн IV вёл войну с орденом за возвращение старинной «отчины» и «дедины», за собирание и объединение русских земель{56}. И об этом Иоанн Грозный не уставал говорить и писать в ходе Ливонской войны. Примечательно, что в полном титуле Первого Царя значилось, что он является также обладателем земли Лифляндской Немецкого чина{57}.
В начале войны русское войско, разбившись на отряды, прошло, не встречая сопротивления, полтораста вёрст вдоль ливонской границы, разоряя посады и деревни, собирая добычу (скот, хлеб и т.д.), забирая ливонцев в плен, опустошая и сжигая всё, что невозможно было захватить с собой. Навстречу наступавшим подразделениям, соединившимся в войско при подходе к Дерпту, был выставлен ничтожный отряд в 500 человек, который был разбит наголову.
Вопрос о дани приобрёл для ливонцев сразу чрезвычайную актуальность. Если раньше они беспечно полагали, что опасность невелика и не хотели расставаться с деньгами, которые легко бы нашлись у какого-нибудь дворянина или купца, то теперь неприятель у ворот укреплённого города понуждал к действиям. Потребовалось время, прежде чем Рига, Ревель и Дерпт собрали требуемую сумму в 60 тыс. талеров[20]. Однако ливонские послы, прибывшие с данью в середине мая в Москву, опоздали. Весть о неожиданном (вопреки приказаниям) взятии объятой большим пожаром Нарвы (11 мая) радикально изменила ситуацию. В честь взятия Нарвы во всех городах Московской державы пели молебны с колокольным звоном. 19 июля, после осады, сдался Дерпт. Так, русские снова овладели своей старинной отчиной — Юрьевом, находившимся в руках немцев с 1224 г. Началось поселение в Юрьевской земле детей боярских[21], а епископ и некоторые жители города были перевезены в Москву. Взятие Дерпта вызвало ужас во всей Ливонии. К осени сдалось до двадцати значительных городов. Обращение к магистрату Ревеля с требованием покорности и обещанием больших льгот оказалось безрезультатным. Ревель не покорился. В сентябре после такого блистательного похода войска, по старому обычаю, ушли на зимние квартиры в свои пределы, оставив в занятых городах и местностях небольшие гарнизоны.
В целом удачными для русских войск были и военные кампании 1559 и 1560 гг. Так, в августе 1560 г. была взята орденская крепость Феллин, считавшаяся лучшей крепостью Ливонии. Старый магистр Вильгельм Фюрстенберг был увезён в Москву, где он вместе со своими слугами получил в пожизненное кормление замок Любим, в котором он впоследствии и скончался.
Война выявила неспособность ливонских колонистов к решительной самообороне и высокий боевой дух русских. Летописец Рюссов, сравнивая воинские качества обоих противников, проявившиеся в Ливонской войне, выносит беспощадные суждения о своих соотечественниках и лестные о русских воинах. «Русские, — говорит Рюссов, — в крепостях являются сильными военными людьми. Происходит это от следующих причин. Во-первых, русские — работящий народ: русский, в случае надобности, неутомим во всякой опасности и тяжёлой работе днём и ночью и молится Богу о том, чтобы праведно умереть за своего государя. Во-вторых, русский с юности привык поститься и обходиться скудной пищей; если только у него есть вода, мука, соль и водка, то он долго может прожить ими, а немец не может. В-третьих, если русские добровольно сдают крепость, как бы ничтожна она ни была, то не смеют показаться на своей земле, так как их умерщвляют с позором; в чужих же землях они держатся до последнего человека, скорее согласятся погибнуть до единого, чем идти под конвоем в чужую землю. Немцу же решительно всё равно, где бы ни жить, была бы только возможность вдоволь наедаться и напиваться. В-четвёртых, у русских считалось не только позором, но и смертным грехом сдать крепость»{58}.
Конечно, сказались и все слабые стороны устройства Ливонии, так и не сумевшей за 350 лет сложиться в прочный государственный организм: рознь корпораций, соперничество городов, придавленность сельского населения.
Эстонские крестьяне, поставленные рыцарством и духовенством в положение рабов, не хотели защищать своих угнетателей. Поскольку Московское государство воевало не с туземным населением, а с немцами, превратившими прибалтийские земли в свою колонию, эстонцы в случае насильственной мобилизации вскоре разбегались и поднимались на борьбу в тылу у рыцарства, обращенного фронтом к русским. Они оказывали русским войскам всяческую поддержку: указывали дорогу, давали сведения о передвижении орденских войск, вместе с русскими отрядами нападали на войска ордена, участвовали в захвате укреплённых замков. Например, когда один из командиров Филипп фон Бёлль, известный своей храбростью, приготовился к битве с русскими, заняв к югу от Феллина выгодную позицию, местные жители помогли русским обойти лагерь Бёлля, и весь его отряд в битве при Эрмесе был уничтожен.
