Яровой Евгений - Мистика древних курганов

именно так прославлялись князья в знаменитом «Слове о полку Игореве», дошедшем к нам из XII века (перевод В. А. Жуковского, 1817–1819).

Культ быка или священной коровы до сих пор сохранился в Индии. Его отголоски дошли до наших дней в некоторых народных традициях, например в приемах ряжения колядовщиков в маски быка-тура у молдаван и украинцев, сербов и болгар, а также многих других народов современной Европы.

Интересно, что в свое время немецкий археолог Гюнтер Нобис установил, что мифический Минотавр, получеловек-полубык, был и в самом деле гибридом, но только между домашним быком и ныне вымершим туром. Он исследовал массу костей из так называемой Комнаты Быков Кносского дворца на Кипре. Согласно мифу именно в нем жил наводящий ужас на людей Минотавр, убитый легендарным Тесеем. Оказалось, что большинство обнаруженных во дворце костей принадлежали крупным особям туров, достигавших полутора метров в высоту. Другие были от более мелкого рогатого скота, а некоторые занимали промежуточное положение. Они-то и являлись гибридом между диким туром и домашним быком. Древний Крит, полагает Г. Нобис, был центром разведения и селекции быков. Их использовали для разных целей: одних для жертвоприношений, других — для сельскохозяйственных работ. Были и специальные «танцующие» быки, выступавшие во время публичных игр в Кноссе. Именно их акробаты хватали за рога и, играя со смертью, выполняли сальто и кульбиты, что отразили росписи на стенах дворца. Бели учесть хронологическую близость царского комплекса в Кноссе и Григориопольского кургана, то аналогия между ними не представляется такой уж невероятной! Ведь на берегах Днестра в ров были также уложены головы диких туров и домашних быков, гибрид которых и приобрел в древнегреческой мифологии образ Минотавра.

Поэтому нет сомнений, что сложное курганное сооружение у Григориополя было также связано с этим священным животным. На это указывают не только черепа реальных быков, специально уложенные в ровике, но и их каменные изображения. Однако загадку каменных быков удалось раскрыть спустя почти целый год, когда в Кишиневе завершилась научная обработка материалов. Ключом к разгадке послужила одна уникальная находка, которую второй раз мы «обнаружили» среди привезенных коллекций уже в… лаборатории. Да, именно в лаборатории произошло еще одно археологическое открытие, давшее ключ к пониманию всего кургана.

Предавшись думам несказанным,

И здесь я, на закате дня,

Спешу к местам обетованным,

К могилам чуждым, безымянным,

Но не безмолвным для меня.

Как мы и ожидали, под каменным закладом, одна из плит которого изображала голову быка в профиль, оказалось захоронение. В неглубокой яме почти овальной формы лежал в скорченном положении на левом боку костяк взрослого мужчины. Керамики в этом захоронении не оказалось, но возле погребенного на дне ямы находились два кремневых орудия: вкладыш серпа прямоугольной формы с двумя рабочими лезвиями и наконечник стрелы уплощенно-пулевидной формы, вся поверхность которого была искусно обработана мелкой ретушью. Как показал лабораторный анализ, стрела несколько раз использовалась по назначению, и ее наконечник носил следы ударов в мягкие ткани человека или животного. Стало ясно, что погребенный здесь мужчина был не только мирным земледельцем и охотником, но, возможно, и воином, вынужденным защищать плоды своего труда. Все кремневые орудия лежали на большом куске ярко-малиновой охры у лицевой части черепа.

Но в этом захоронении была сделана еще одна находка. Когда уже зачистка подходила к концу, за спиной мужчины, под тростниковым тленом, на дне неожиданно появилась крупная роговая кость, частично уходящая под ребра погребенного. При ее внимательном осмотре стало ясно, что здесь находилось какое-то массивное орудие, изготовленное из кости животного. Однако его сохранность была настолько плохой, что влажная кость рассыпалась не только от прикосновения самой мягкой кисточки, но даже от дуновения ветра. Спасти изделие не представлялось возможным. Но правила научной методики запрещают выбрасывать что-либо из находок, и мы на всякий случай решили эту кость законсервировать. При этом я был совершенно уверен, что восстановить ее никогда не удастся.

К удивлению присутствующих, на раскопе неожиданно появился чистый носовой платок, которым бескорыстно пожертвовала ради науки одна из работавших у нас московских студенток. Этим платком мы аккуратно обложили зачищенную часть орудия, а затем укрепили ее сверху жидким раствором гипса. Когда гипс затвердел, находка была осторожно вырезана из земли вместе с небольшим монолитом глины под ним. После этого ее тщательно завернули в несколько слоев ваты и плотной бумаги. Получился весьма внушительный по размерам сверток, в несколько раз превышавший само изделие. Однако развернуть его и поинтересоваться содержимым ни в экспедиции, ни позже — уже в Кишиневе — никто не решился: слишком мало было шансов на сохранность этой хрупкой находки. В научном отчете она была описана как костяное орудие из рога животного. Еще в поле все сотрудники экспедиции сошлись во мнении, что, скорее всего, в погребении находилась крупная роговая мотыга для обработки земли, которые иногда встречаются в синхронных захоронениях. Лишь спустя полгода открылась наша ошибка…

Обычно перед выездом в поле археологи обязаны написать научный отчет о полевых исследованиях минувшего года, а обнаруженные и реставрированные находки сдать в фонды Археологического музея. Поэтому когда настал срок передавать григориопольскую коллекцию в музей, было решено окончательно установить судьбу этой хрупкой «мотыги». Несколько месяцев после окончания экспедиции она пролежала на стеллаже в археологической лаборатории. Со сложным чувством я разворачивал пакет, ожидая увидеть костяную труху вместо изделия. Но когда пакет был осторожно развернут, то я увидел множество очень мелких фрагментов кости, перемешанных с материковой глиной. Но теперь уже положение представлялось не столь безнадежным, как в экспедиции. В сухом и теплом подвале лаборатории кость хорошо просохла и, хотя по-прежнему оставалась очень хрупкой, уже не рассыпалась в руках. Но самым неожиданным оказалось то, что в ней находился… металл! Некоторые фрагменты орудия были даже окрашены им в красивый бирюзовый цвет. Значит, мы нашли древнейший металл — металл медно-каменного века! Только сейчас стало ясно, что потерять подобную находку было бы непростительно.

Ее восстановление было поручено единственному реставратору в Академии наук Сергею Курчатову. Увлекшись археологией уже в зрелые годы, он бросил весьма денежную специальность и решил профессионально заняться наукой, посвящая все свое рабочее и даже свободное время лишь книгам и реставрации. Результатом подобного образа жизни явились принципиальные холостяцкие убеждения и тяжелый непредсказуемый характер. Но одновременно Сергей стал и уникальным мастером-самоучкой, к помощи которого стали прибегать даже признанные научные авторитеты. Будучи еще лаборантом, он с блеском справлялся с самыми сложными заданиями и возвращал из небытия практически полностью разрушенные изделия.

— Попробую, — единственное, что пробурчал С. Курчатов, когда я поинтересовался возможностью восстановления этой находки. Разложив на столе все фрагменты, он долго изучал их, почесывая редкую бороденку. Потом осторожно пропитал их сильно разведенным клеем и после этого унес в подвал, где находилась реставрационная мастерская. Там он несколько дней занимался кропотливейшим трудом, снова и снова закрепляя кость. Лишь после этого стал подбирать один к одному более двух сотен мелких обломков. Почти два месяца он не появлялся у меня в кабинете, а когда наконец пришел, по его довольному лицу я сразу же понял, что работа закончена. Многозначительно улыбаясь, он передал мне внушительный сверток. Когда я его развернул, то понял, что не зря поручил эту сложную работу именно ему. На столе лежал уникальный костяной предмет четырехтысячелетней давности!

Первый же взгляд на него не оставил сомнений: искусными руками реставратора была восстановлена не мотыга, а интереснейшее костяное изделие — жезл или скипетр, который являлся символом племенной власти! Он был изготовлен из прирозеточной части рога благородного оленя и имел прямоугольно-клювовидную форму с круглым вертикальным отверстием для насадки на рукоятку. Отверстие было просверлено с двух сторон специальным кремневым инструментом. Обушковая часть скипетра оказалась обрезанной кремневым орудием и имела следы заполированности. Зато в его заостренной, «рабочей» части находилась прямоугольная медная пластинка, слегка выступающая из кости. Медный вкладыш оказался слегка затуплен. Вокруг него для закрепления и одновременно украшения было вбито в кость шесть небольших медных стержней, образующих овал. Такие же стержни вбиты и в верхней части тулова, вокруг отверстия для насадки рукояти, а также в один из боков, где они образовали ромб. Скорее всего, ими крепилась на кости кожаная «рубашка», или чехол, но боковые стержни могли закреплять и другие предметы, например конский волос, ткань или нити. По мнению этнографов, это орудие было украшено пучком окрашенных в разные цвета волос или нитей подобно аналогичным изделиям современных индейцев. Остатки охры на всей внешней поверхности позволяют считать, что сам скипетр был окрашен в ярко-коричневый цвет.