Валерий Флёров - «Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая реальность

Внимание авторов-мусульман к мечетям Итиля понятно. Для нас же важнее другое — мечеть в каганате не могла ассоциироваться с административно-политической системой и носителем власти, а отношения с мусульманами не были простыми, свидетельство чему разрушение минарета и казнь муэдзинов. Только страх за единоверцев-иудеев за пределами каганата остановил царя от разрушения самой соборной мечети. С другой стороны, «…мы не находим ничего, что говорило бы о стремлении этой группы (ларисийа. — В.Ф.) хазарского населения превратить ислам в обязательную единую религию каганата» (Заходер Б. Н. 1962. С. 157). Но попробуем представить настроения мусульман Итиля после кровавого конфликта, учитывая, что после хутбы должна по канонам ислама следовать молитва о государе, в данном случае — иудее (!), а затем обо всех мусульманах и победе их оружия. Ситуация парадоксальна и беспрецедентна, так как иного государства с монархом-иудеем тогда не существовало. Сравнивать не с чем.

Эпизод с разрушением минарета ставит под сомнение давно бытующее мнение о т. н. «веротерпимости» в Хазарском каганате, якобы обеспечивавшей её торговые интересы и поступление таможенных сборов. Тема, требующая особого рассмотрения вне рамок этого очерка. Но обращу внимание: понятие «веротерпимость» внесено в историю Хазарского каганата из современной лексики, где оно имеет иной и совершенно определённый смысл. Оно означает осознанную необходимость и практику уважения к выбору веры инакомыслящими.

Итак, мечети в Итиле никак не пригодны для использования в качестве признака города, даже если они будут найдены в ходе раскопок. Мечеть, особенно рядовая, не может служить безусловным признаком типа поселения. Она прежде всего признак мусульманской общины (например, в Дагестане мечети были и есть в каждом крупном ауле). В Итиле мечеть — признак проживания мусульманского населения и ларисийа, как и церкви — христианской общины. Во всех религиях размеры культовых зданий, как и их количество, определялись финансовыми и материальными возможностями общины или жертвователей. Что касается христианских храмов Итиля, то не были ли они такими же маловместительными, как в Чир-Юрте (Магомедов М. Г. 1983. С. 158, 159)? И уже совершенно ничего нельзя предположить о синагогах, а ведь это наиболее интересно для хазароведения.

В отличие от культовых построек есть некоторая возможность для предположений о том, что источники называют «дворец царя».

При имеющихся исходных данных я не вижу возможности обсуждать вопрос о том, весь ли город или только одна его часть были окружены стеною. Стена, окружающая город протяжённостью в фарсах, при том, что кроме кирпича иной строительный материал в источниках не назван, вызывает сомнение. Сравнение, по Мукаддаси, со стеною Джурджана-Ургенча объяснению не поддаётся. Может быть, по строительному материалу?

С позиций археологии выскажу некоторые соображения исходя из следующих данных: «…вместо стены, окружающей западную часть Итиля, Мукаддаси сообщает о „дворце султана“ из обожженного (?) кирпича (ср. Масуди, рассказ В); по его словам, именно дворец, а не стена [городская. — В.Ф.] имел четверо ворот» (Заходер Б. Н. 1962. С. 188). К этому добавим важные уточнения: «…дворец царя далеко от берега, сложен из обожженного кирпича, — царь не разрешает строить из этого материала» (Там же. С. 185). У Масуди это звучит так: «В середине этой реки остров, на нём дворец царя (каср). Замок царя на краю этого острова».

Оставим в стороне островное положение, об этом говорилось выше. В нашем распоряжении остаётся сооружение из кирпича с четырьмя воротами, которое названо либо дворцом, либо замком. Не поддаются уточнению термины «дворец», «замок», вероятно, в данном случае они равнозначны. Всё-таки более подходит термин «каср», но обсуждение переводов на русский оставлю лингвистам. «Замок» вызывает определенные ассоциации, о которых я писал выше. Иные ассоциации вызывает определение «дворец». В расхожем понимании это здание с некими архитектурными элементами, с художественным оформлением интерьеров помещений, обязательными парадными залами. Если и существовали во дворце элементы декорирования, то выполнены они могли быть только приглашенными мастерами, например среднеазиатскими. Что касается самой Хазарии, то она собственной гражданской архитектуры не знала.

Ни малейших исходных данных для реконструкции «дворца» нет. Нам остаётся заменить это пышное определение вполне нейтральным «жилище царя». Я имею в виду непосредственно помещения, в которых обитали «царь», «царица», ближайшее окружение. Интерьеры могли оформляться коврами, как и в «шатрах»-юртах.

Остаются постоянно упоминаемые стены, кирпич и четверо ворот «дворца». Рискну высказать предположение, что мы имеем дело не с четырёхвратным «дворцом», но хорошо знакомой нам по археологии цитаделью. Четверо ворот могут указывать на её прямоугольный план. Ближайшим аналогом, но меньших масштабов, может выступать квадратная Семикаракорская крепость с её квадратной же цитаделью, также занятой кирпичными строениями. На севере каганата стояла белокаменная Маяцкая крепость с цитаделью. Другими словами, сам принцип создания изолированного пространства в виде цитадели внутри крепости был хазарам известен. Собственно жилище «царя» находилось внутри этой цитадели. Некоторый намёк на то, что цитадель была относительно невелика, — её расположение «на краю островка», или, как писал Иосиф, «я живу внутри островка».

Предлагая реконструкцию, я понимаю, что проверена она может быть исключительно раскопками. Пример исследования Саркела показал, что даже в случае полного уничтожения стен от кирпичей обязательно останутся отпечатки. Большое разнообразие кирпича вторичного использования даёт городище Самосделка (см. ниже), но самосдельский кирпич из верхних слоёв памятника предстоит ещё систематизировать и определить источник его происхождения.

Если попытаться вербально или графически создать модель Итиля на основе противоречивых и отрывочных сведений письменных источников, то вряд ли получится что-либо целостное. Придётся строить даже не одну модель, но несколько: два варианта всего города — трехчастный и двухчастный, два-три варианта прохождения городской стены и т. д. Но для моделирования мы не имеем даже определённых и бесспорных данных о величине города, архитектуре и площади кирпичных строений. Вряд ли за основу может быть взят Саркел — строений, похожих на дворцовые, в нём не найдено. Возможно, в будущем какие-то представления о хазарской архитектуре дадут остатки кирпичных строений Семикаракор. Короче, даже гипотетичную модель Итиля сегодня построить невозможно, разве что нарисовать условный квадрат/прямоугольник с четырьмя проёмами-воротами как модель ограждённой стенами части Итиля — цитадели. Остаётся признать, что сделанный полвека назад вывод остаётся в силе: «Многие, и притом очень существенные, вопросы топографии и истории Итиля не могут быть разрешены даже в гипотетическом виде, и неизвестно, найдутся ли когда-либо материалы, необходимые для их разрешения» (Заходер Б. Н. 1963. С. 198).

М. И. Артамонов предполагал, что постройки рядового населения Итиля могли быть аналогичны саркельским. Вполне возможно (о жилищах Басры см. выше). Менее всего следует ожидать в Итиле грандиозных сооружений, уличной планировки, но наверняка должна быть какая-то цитадель, изолировавшая сакральных каганов от остального населения. Культовые сооружения, будь они найдены, могут указать на расселение общин.

Я вынужден ещё раз поставить вопрос: допустимо ли в переводах письма Иосифа и сочинений восточных географов безоговорочно (без комментария) использовать термин «город» для Итиля не формально, но по существу? A. B. Гадло прямо отмечал в связи с Итилем, что из сведений ал-Мукаддаси «с полной очевидностью вытекает, что понятие город в арабской литературе может не соответствовать обычному представлению о городе» (Гадло A. B. 1979– С. 182). Это действительно так.

Один из примеров в связи с известным «островом русов» протяженностью в три дня пути. По Ибн Русте, «нет у них ни недвижимого имущества, ни деревень, ни пашен». Это вполне соответствует всему контексту с описанием образа жизни и обычаев населения той неустановленной местности. Однако у более позднего автора Гардизи — «на острове много городов» (Древняя Русь… 2009. С. 48, 59). Сомнительно, чтобы на протяжении трех дней пути у весьма примитивного населения мог существовать город, тем более «много городов». Но в противовес сообщению об отсутствии даже «деревень» более реально, что русы «острова» с весьма ограниченными пространством и протяженностью имели много близко расположенных поселений, если угодно, «деревень». Такова предлагаемая мною версия толкования известий двух средневековых авторов, каждый из которых в отдельности дал нам неверную информацию. Но независимо от принятия или непринятия моего толкования использование в переводе Гардизи термина «город» не может оставаться без комментария переводчика или пользователя перевода. И подобные примеры не комментированных переводов из восточных источников с использованием слова «город» встречаются неоднократно.