Григорий Чухрай - Моя война
- Неужели я такой страшный? Мне доводилось слышать от своих коллег,сказал Борис Андреевич,- что такой-то режиссер или сценарист поступил с ними бессовестно: напрочь испортил повесть или роман. Я этого никогда не понимал, по-моему, каким бы ни был фильм, роман или повесть остаются такими, как они есть. Льва Толстого и Федора Достоевского ставили много раз и у нас и за рубежом. Были удачные и не очень удачные, были просто скверные постановки. Но ни в "Анне Карениной", ни в "Идиоте" ни одна запятая от этого не пострадала. Они остались величайшими шедеврами литературы.
К сожалению, мне больше не пришлось встретиться с Борисом Андреевичем. Он был очень болен. Потом заболел я. Но мне неоднократно передавали его добрые отзывы о нашем фильме.
Итак, худсовет "Мосфильма" постановил поручить мне постановку.
Но и на этом сказка не закончилась. В коридоре "Мосфильма" ко мне подошел великий оператор того времени Сергей Урусевский.
- Вы будете ставить "Сорок первого"? Я бы хотел быть на нем оператором.
Я не задумываясь согласился.
- Только с условием, что вторым режиссером на фильме будет моя жена Белла Мироновна Фридман.
- Конечно! - согласился я.
Мне работать с Урусевским! Ради этого я на все был согласен.
Стали вместе с ним делать режиссерский сценарий.
- А этот эпизод,- сказал он,- надо снимать в горах.
- Почему в горах? - удивился я.- Все знают, что отряд шел через пустыню. Там же нет гор.
- Мы снимаем не научно-популярный фильм,- возразил Урусевский с обидой.- Зритель будет видеть происходящее моими глазами. Ему надоест пустыня и пустыня. Мне нужны горы.
Я согласился. Авторитет Урусевского был для меня чрезвычайно высок.
- Только начнем снимать с этого эпизода,- сказал Урусевский.- Чтобы потом ты не сказал, что этот эпизод тебе не нужен.
Это условие удивило меня.
- Да что же я, мошенник, что ли? Почему со мной так обращаются? Раз я согласился, хитрить не буду.
Поехали в горы. Стали снимать. Я вижу, что Урусевские не дают мне работать.
Я не любил руководить игрой актеров от камеры, громко, потому как считался с их самолюбием. Я подходил к актеру и давал указание только ему. Да и то вполголоса, чтоб другие не слышали. Но на этих съемках мне этого не давали. Едва дам команду "стоп", как Урусевский и Белла кричат от камеры: "Переиграл! Переиграл!" или что-нибудь в этом роде. Меня как будто на площадке и нет.
Мне неприятно, но что я могу поделать? Не кричать же: "Кто здесь режиссер?!" Это вызвало бы только смех. Кто я в сравнении с Урусевским? "Ничего,- думаю,- это неважные съемки, авось все уладится".
Переехали с гор в пустыню. Я развожу мизансцену, репетирую с актерами. Но едва я даю команду "стоп", Урусевский и Белла опережают меня своими комментариями и оценками. Я терплю, понимаю, что ничего не могу поделать. Вариант "кто здесь режиссер?!" по-прежнему не выход. Я молча делаю свое дело.
Снимали мы в пустыне и на берегу моря, а ночевали в гостинице недалеко от места съемок. Однажды вечером слышу в коридоре какой-то скандал и звук разбитого стекла. Выбегаю из номера и вижу: Олег Стриженов пытается запустить тарелкой в Урусевского. Я отнял тарелку.
- Олег, постыдись, как ты себя ведешь!
- Они меня уговаривали вас не слушать. Они провокаторы! А мне интересно с вами работать!
Я попытался уладить скандал, увел Стриженова в его номер - он был в подпитии,- уложил его в постель.
На следующее утро Белла как ни в чем не бывало:
- Не обращайте внимания. Олег ничего не понял. Речь вовсе не шла о вас. Просто он был пьян. Нас беспокоит Изольда. Она недавно вышла замуж. Она страдает без мужа. Давайте вызовем его на съемки. Пусть молодожены будут вместе. А ему мы подыщем какую-нибудь роль. Пусть скачет на лошади.
Соглашаюсь. Мужа Извицкой, Бредуна, вызываем на съемки. Он согласен играть казака. Несколько дней проходит спокойно. Однажды вечером он стучится в мой номер.
- Хочу с вами серьезно поговорить.
Вижу, что он подвыпил, но вполне соображает.
- Хорошо,- говорю,- садись, поговорим.
- Вы неправильно работаете с Изольдой. У нее другой характер, вы ломаете ее актерское существо... Знаете, как работают с актерами итальянцы...
И начинает рассказывать о том, чего не знает. Это меня раздражает, но я сдерживаю себя и молчу.
-...Вы не умеете работать с актерами. Вы за... за... ставляете их играть не то. Изольда страдает...
- Ты пьян. Пойди выспись, а завтра поговорим,- предлагаю я.
- Не хочешь с... лушать п... ррравду?
- Ты мне надоел. Пойди проспись.
- Давай поговорим по-мужски.- Бредун принимает боксерскую стойку.
Здоровый битюг, но пьяный. А я ведь десантник. Я преподавал рукопашный бой. Он тычет мне в грудь кулаком. Это выводит меня из равновесия. Я наношу прямой удар. Он падает, спиной открывая дверь номера, пытается встать. Из номера напротив появляются Урусевские.
- Завтра же отправите Бредуна в Москву.
- Что вы? Пойдут нездоровые разговоры!
- Завтра же отправите его в Москву.
- Скажут, что вы...
- Мне все равно, что скажут. Завтра отправите его в Москву.
В Москве распространяются слухи, что в нашей группе происходит что-то ужасное. Распускает слухи Бредун. Пырьев высылает к нам начальника производства Кима, нашего редактора и Михаила Ромма. Они приезжают, начинают разбираться в обстановке. Слухи не подтверждаются.
Через несколько дней после их отъезда Белла говорит мне:
- Я вижу - вы нездоровы. Я принесла вам лекарство...
У меня действительно разыгрался остеомиелит, и на съемки меня приносили на носилках.
- Мы с Сережей подумали, что вам не обязательно подниматься в семь часов. Приезжайте к девяти. А мы все подготовим к вашему приезду.
Поблагодарив Беллу, я принял лекарство, боль в ноге поутихла, и я уснул. В девять часов меня доставили на съемочную площадку.
- Мы подготовили сцену,- сказал Урусевский.- Сейчас мы вам ее покажем.- И скомандовал: - Приготовиться!.. Начали!
Сцена мне не понравилась. Если бы она действительно годилась для фильма, я бы не возражал против нее, но она совершенно не подходила. Это был эпизод из какого-то другого и плохого фильма.
- Тогда расскажите, какая сцена вас устроит! - В словах Урусевского звучало раздражение.
Я рассказал. Бела Мироновна пошла к участникам, разводить мизансцену. Прошло много времени, а сцена не ладилась. "Она нарочно затягивает время, чтобы мы не сняли эту сцену",- подумал я, подошел и предложил Белле Мироновне свою помощь. Быстро развел мизансцену, возвратился к камере и скомандовал "мотор!". Сцена была снята.
- Если тебе нравится быть вторым режиссером - пожалуйста. Ты оскорбил старого заслуженного кинематографиста. Белла Мироновна сама могла развести мизансцену. Это ее обязанность, а не твоя! - сказал Урусевский.
- Мне хотелось успеть снять, пока есть солнце,- объяснил я.
- Белла Мироновна успела бы это сделать. Но тебе хочется во всем ее унизить.
- Я вовсе не хотел этого.
- Не ври! Я давно тебя раскусил.
Я пытался что-то сказать в свое оправдание. Но Урусевский, обругав меня грубым матом, демонстративно ушел со съемки.
Я остался оплеванным. Мне ничего не оставалось как сказать "съемка отменяется". Оставшись наедине с собой, я думал: "Почему такое раздражение? Чем я обидел Урусевского? Все, что я делаю, в других группах считается нормальным, а у нас вызывает скандалы. Почему Урусевский и Белла так себя ведут по отношению ко мне? Чего они добиваются?" Когда съемки были в полном разгаре, я понял. Вызвавшись со мной работать, они решили: молодой человек, вроде порядочный, но в кинематографе еще ничего не сделал. Мы поможем ему снять картину. И ему будет хорошо и нам. Все же будут понимать, кто на самом деле снял этот фильм. Это поможет Урусевскому получить постановку. (Урусевский нередко сокрушался при мне: "Почему, черт возьми, я должен выполнять чужой замысел!", и Белла поддерживала его: "Урусевский прирожденный режиссер!")
"Но, может быть, эти мысли рождены моей подозрительностью?" - думал я. Мне не хотелось думать об Урусевском плохо. На завтра съемки возобновились. Урусевский был с утра надутый, обиженный, но потом, в ходе съемки, увлекался и работал с охотой и энтузиазмом. В такие минуты я гнал от себя черные мысли.
Снимали сцены в юрте. Девочки-казашки примеряли то на платье, то на лоб подарок Говорухи - золотой погон.
- Я этого снимать не буду! - заявил Урусевский.- Этой сцены в сценарии нет.
- Но мы уже сняли не по сценарию несколько сцен,- возразил я.- И вам они нравились.
- А эту снимать не буду!
- Почему?
- Не хочу!
Он был в дурном состоянии духа.
- Эта сцена необходима. Без нее не сложится сюжет,- настаивал я.
- Ты мне надоел! - закричал Урусевский так, чтобы все слышали.
Я не хотел, чтобы наши споры слушала группа.
- Поднимите нас на кране,- попросил я крановщика.
В пустыне-то негде уединиться.
