Лев Прозоров - Русь без креста. Язычество – наш «золотой век»
Следует обратить внимание и на следы кастового строя у ближних соседей и сородичей славян – германцев. У скандинавов эпохи викингов, согласно «Старшей Эдде», три сословия – рабов, свободных хозяев и воинской знати – произошли от трех женщин, с которыми переспал Бог Риг – Хеймдаль, страж Асгарда, родивших после его визита трех родоначальников этих сословий: соответственно Трэля, Карла и Ярла. Потомок Ярла становится Коном – первым королем. То есть занятие считалось наследственным, а вот эндогамии, отрицательного отношения к неравнородному браку, мы в скандинавских преданиях не встречаем (хотя в «Песне о Риге» к каждому из сыновей Бога приходит невеста равного положения). Зато оно есть у германского племени саксов, соседей славян. В IX веке хронист Рудольф сообщает про них: «Этот народ состоит из четырех категорий людей: благородных, свободных, отпущенников и сервов. По установлениям закона, никому из этих людей из этих четырех сословий не дано нарушать границы между ними путем бракосочетаний, но благородные должны сочетаться с благородными, свободные со свободными, отпущенники с отпущенницами, а рабы со служанками. Если кто-то из них возьмет жену из другого или более высокого сословия, он должен искупить свой проступок ценой своей жизни». Тут кастовые законы, пожалуй, суровее тех, что существовали в Индии, где, как мы помним, законодатели, что называется, одной рукою запрещали межкастовый брак, а другой – определяли статус детей, родившихся от такого брака.
Итак, можно утверждать, что у славян могли быть касты. Те же саксы входили в один «суперсоюз племен», своего рода прагосударство, с фризами – и славянами-велетами. Долго бы просуществовал этот союз, если бы общественное устройство саксов кардинально отличало их от союзников? Былины определенно говорят за существование каст-«родов»-джати. Но вот оставили ли эти самые касты следы своего существования в источниках письменных?
Начнем сверху – с фигуры верховного правителя. Князья летописной эпохи не совсем подходят под этот образ, это, скорее всего, просто воины, вожди своих дружин – первые среди равных. Таков последний великий государь Языческой Руси, Святослав Храбрый, про которого и летопись говорит: «Таков был он сам, таковы были и все воины его», и, по словам видевших его византийцев, отличался от своих дружинников разве что белоснежной чистотой льняной рубахи, золотой серьгою в левом ухе да клоком волос на выбритой голове – «знаком высокого рода». Таков был его внук, Тъмутороканьский князь Мстислав, лично вышедший на поединок с Редедей, вождем касогов. Сын Святослава и отец Мстислава таким не был, но в битвах и походах ему все же приходилось участвовать самолично – что и обогатило биографию этого человека эпизодом с прятками под мостом от печенегов-победителей, развеявших его дружину.
Однако стоит нам обратиться к тем же былинам, и мы обнаруживаем картину, разительно непохожую на привычный облик летописного правителя древней Руси.
Князь Стольнокиевский Владимир Красное Солнышко, которого многие привычно и совершенно ошибочно принимают за портрет не то крестителя Руси, не то его тезки-правнука, Владимира Всеволодовича Мономаха, ничего общего с летописными князьями, вождями своих дружин, не имеет. Достаточно сказать, что он ни в одной былине не изображен во главе войска – или хотя бы отдающим распоряжения своим полководцам. Обороной былинной Руси от врагов ведают другие – как правило, в былинах это Илья Муромец. Даже жены богатырей знают, что
Не Владимир служобки накидывает,Накидывает старый казак Илья Муромец…
Или еще один замечательный пример. В Киев приехал очередной «грозен посол» с сообщением об агрессивных намерениях еще одного «царища»: спалить Киев, убить Владимира, взять за себя его супругу королевну Апраксею, повырубить «чернедь-мужичков», и так далее. Илья собирает богатырей – и закатывает с ними пир в княжьем тереме на несколько дней. На робкую попытку князя сподвигнуть свою «дружинушку хоробрую» на более активные действия по разгрому врага старший богатырь Русской земли чуть ли не одергивает его:
А ты Владимер князь да Святослаевич,Убирайсе ты ко своей княгины Апрексеньи-тоИ ты ей же да все распоряжайся жеА до нас-то тебе да все же дела нет.
Что это – просто грубость в адрес нелюбимого правителя? Вряд ли. Ведь киевский князь в былинах и впрямь ведет себя так, как будто защита Руси от врага – совершенно не его дело. Все, что он делает, – это возглавляет пиры.
И в этом он чрезвычайно похож на «царя русов» у арабского автора X века, Ахмеда ибн Фадлана. Вот что пишет этот путешественник и дипломат:
«В его («царя русов». – Л.П.) очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа его богатырей, его сподвижников… Эти четыреста человек сидят под его престолом… На престоле с ним сорок девушек-наложниц, и иногда он сочетается с одной из них в присутствии сподвижников. Он же не сходит с престола… Царь русов не имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться с девушками, пить и предаваться развлечениям. У него есть еще заместитель, командующий войском, который нападает на врагов и собирает для него дань». Сходным образом описывает царя русов Мухаммед Ал Ханафи: «Есть у них царь, сидящий на золотом троне. Окружают его сорок невольниц с золотыми и серебряными кадилами в руках и окуривают его благовонными парами». В последнем описании очень ярко выступает роль «царя» русов как живого кумира.
Картина, удивительно схожая с той, что предстает нам в русских былинах. Владимир точно так же не сдвигается с места, его богатыри во главе с «заместителем» – Ильей Муромцем – собирают «дани-выходы» и нападают на врагов – былинных «татар». Его пиршественная палата с «питьецом медвяныим» – своего рода центр былинной Руси (вспоминается «дом с почитаемой жидкостью» из «Каутилья Артхашастры» и «Медовый покой» ирландских королей). Причем былинное изображение княжеской палаты несколько отличается от того, что привычно нам по многочисленным иллюстрациям и экранизациям былин: длинный покой с выставленными «покоем» столами, и в глубине, на возвышении – княжеский престол. В былинах, когда рассказывается о появлении в княжьей «светлой гриднице» богатыря, обычно говорится:
Поклонился на все четыре стороны, А князю с княгиней – наособицу.
То есть надо понимать, есть «четыре стороны палаты – и еще какое-то место, на котором расположились «князь с княгиней». Я думаю, читатель, Вы уже сами догадались, что речь идет о князе, восседающем в центре – как в центре «Медовой палаты» восседали великие короли Ирландии, как в центре своей крепости находился индийский царь, как в центре пиршественного покоя сидел на возвышении Аттила. Кем бы ни был он и его гунны, к моменту, когда византийский посол Приск Паннийский посетил его двор, они достаточно ославянились, чтобы жить в деревянных теремах, пить хмельной напиток, называемый «мед», а погребальный пир величать «стравой». А значит, и описание его пиршества имеет отношение именно к славянам – благо никто из гуннов не сидел на полу, скрестив ноги, и не потягивал кумыс из пиалы.
Тему связи правителя и сакрального центра блестяще раскрыл В.Н. Топоров, крупный отечественный лингвист: «К числу несомненных выводов… исследований института царской власти относится установление скорее жреческой (а не царской в более позднем понимании этого слова) функции царя, чем административно-политической. Древний царь выполнял роль жреца, который не только знал космологическую структуру мира и ведал космологическими измерениями, но и соотносил ее с социальным устройством общества; точнее, этот царь-жрец определял на уровне правил и религиозно-юридического права, каким образом должна быть организована данная социальная группа (или их совокупность) с тем, чтобы она соответствовала космическому порядку. Это соответствие идеальным образом могло осуществляться в центре мира, определяемом местом, где проходит axis mundi (мировая ось. – Л.П.). Этот центр и был наиболее сакральной точкой пространства. В нем совершалось царем-жрецом жертвоприношение, также рассматривавшееся как акт установления связи (проверки соответствия) между космическим и социальным началами. Понятно, что благополучие данного социума зависело от умения царя-жреца найти эту сакральную точку в пространстве и времени. Лишь найдя ее, можно было определить место и время жертвоприношения и через него – всю структуру пространства, занимаемого данным коллективом, – алтарь, храм, поселение, его границы (четыре стороны света) и его временные координаты». Все это имеет самое прямое и непосредственное отношение к славянам, достаточно вспомнить, что русское слово «князь» само по себе подразумевает жреческие обязанности: польское «ksidz» – священник, по-чешски и по-лужицки. Достойное внимания обстоятельство – одним и тем же словом князья и жрецы называются не у восточных славян, а у лужицких, остатков балтийского славянства, у которого существование жрецов хорошо отражено в источниках. Стало быть, аргументом в пользу того, что жречества-де у славян не было, а жреческие обязанности лежали на князе, эти слова служить не могут. «Knez» – священник же, «predniknez» – епископ, «knezstwo» – духовенсто, «czerno-knezik, cerno-knezstwo» – чародей, чародейство – как видим, мифическая «черная книга» тут ни при чем. В чешском евангелии X века архиереи названы «cnaezi popsti», а в евангелии XIV века – «kniezata роpowa». То есть изначально титул князя был… жреческим титулом. Когда же князья стали по преимуществу водителями дружин, те из них, кто сохранял древние священные функции, нареклись тюркским именем «каган» (обозначавшим как раз священного, ритуально неподвижного владыку) – у арабских авторов X столетия владыка русов называется «хакан-рус». В англосаксонской поэме «Видсид», записанной в VIII веке, упоминается «хаган – правитель островных ругов», то есть русов с Рюгена-Руяна. В Вертинских анналах под 855 годом правителя «народа рос» – скорее всего, балтийских русов-«ругов» – называют каганом. За русскими великими князьями этот титул удерживается до XI века включительно – так называет Иларион самого крестителя Руси, так же величают в выцарапанной на стене черниговской церкви надписи его внука Святослава Ярославича, а по мнению некоторых исследователей, его сына Олега («Ольгова коганя», как говорит «Слово о полку Игореве»), тоже титуловали тем же именем. И скорее всего, заимствование было не от хазар, а от аварского каганата, с которым предки русов соприкоснулись много раньше, чем с хазарами (византийские и грузинские летописи называют русами славян, пришедших под стены Константинополя в войске аварского кагана в 626 году).
