Виктор Земсков - Сталин и народ. Почему не было восстания
Выселение отдельных народов с лишением их исторической родины, иначе называемое этнической чисткой, однозначно входит в разряд гуманитарных преступлений.
В число безусловных жертв большевистского режима дилетанты от истории включают все людские потери во время Гражданской войны. С осени 1917 года до начала 1922 года население страны сократилось на 12 741,3 тыс. человек[166]; сюда входит и белая эмиграция, численность которой точно неизвестна (ориентировочно 1,5–2 млн). Виновником Гражданской войны безапелляционно объявляется только одна противоборствующая сторона (красная), и ей приписываются все жертвы, включая свои собственные. Сколько в последние годы публиковалось «разоблачительных» материалов о «пломбированном вагоне», «кознях большевиков» и т. п.?! Не сосчитать. Нередко утверждалось, что не будь Ленина, Троцкого и других большевистских лидеров, то и не было бы революции, Красного движения и Гражданской войны (от себя добавим: с таким же «успехом» можно утверждать, что не будь Деникина, Колчака, Юденича, Врангеля, то и не было бы Белого движения). Нелепость подобных утверждений совершенно очевидна. Самый мощный в мировой истории социальный взрыв, каковым являлись события 1917–1920 годов в России, был предопределен всем предшествующим ходом истории и вызван сложным комплексом трудноразрешимых социальных, классовых, национальных, региональных и других противоречий. В свете этого наука не может расширительно толковать понятие «жертвы политических репрессий» и включает в него только лиц, арестованных и осужденных карательными органами Советской власти по политическим мотивам. Это значит, что жертвами политических репрессий не являются миллионы умерших от сыпного, брюшного и повторного тифа и других болезней. Таковыми не являются также миллионы людей, погибших на фронтах Гражданской войны у всех противоборствующих сторон, умершие от голода, холода и др.
И в итоге получается, что жертвы политических репрессий (в годы красного террора) исчисляются вовсе не миллионами. Самое большее, о чем можно вести речь, — это о десятках тысяч. Недаром, когда на брифинге в пресс-центре МБРФ 2 августа 1992 года было названо число осужденных по политическим мотивам начиная с 1917 года, оно принципиально не повлияло на соответствующую статистику, если вести отсчет с года 1921-го.
По имеющемуся учету в ФСБ РФ, в 1918–1920 годы за «контрреволюционную преступность» был осужден 62 231 человек, в том числе 25 709 — к расстрелу[167]. Эти сведения составной частью входят в указанную выше статистику, названную на брифинге в пресс-центре МБРФ 2 августа 1992 года. Мы считаем, что приведенная статистика по периоду Гражданской войны неполная. Там наверняка не учтены многие жертвы самосудов над «контрреволюционерами». Эти самосуды нередко вообще не документировались, а в ФСБ явно учтено только то количество, которое подтверждается документами. Вызывает также сомнение, что в 1918–1920 годы в Москву поступала с мест исчерпывающая информация о числе репрессированных. Но даже с учетом всего этого мы полагаем, что общее число репрессированных «контрреволюционеров» (включая жертв «красного террора») в 1918–1920 годы едва ли превышало 100 тыс. человек.
Наши публикации с опирающейся на архивные документы статистикой политических репрессий, заключенных ГУЛАГа, «кулацкой ссылки» оказали существенное влияние на западную советологию, заставив ее отказаться от своего главного тезиса о якобы 50–60 млн жертв советского режима. От опубликованной архивной статистики западные советологи не могут просто так отмахнуться, как от назойливой мухи, и вынуждены принимать ее в расчет. В подготовленной в конце 1990-х годов французскими специалистами «Черной книге коммунизма» этот показатель снижен до 20 млн[168].
Но даже этот «сниженный» показатель (20 млн) мы не можем признать приемлемым. В него вошли как ряд достоверных, подтвержденных архивными документами, данных, так и оценочные цифры (многомиллионные) демографических потерь в Гражданской войне, умерших от голода в разные периоды, и др. Авторы «Черной книги коммунизма» в число жертв политического террора включили даже умерших от голода в 1921–1922 годах (голодомор в Поволжье, вызванный сильнейшей засухой), чего ранее ни Р. А. Медведев, ни многие другие специалисты в этой области никогда не делали.
Тем не менее сам факт снижения (с 50–60 млн до 20 млн) оценочных масштабов жертв советского режима свидетельствует о том, что в течение 1990-х годов западная советология претерпела значительную эволюцию в сторону здравого смысла, но, правда, застряла на полпути в этом позитивном процессе.
По нашим подсчетам, строго опирающимся на документы, получается не более 2,6 млн при расширенном толковании понятия «жертвы политического террора и репрессий». В это число входят более 800 тыс. приговоренных к высшей мере по политическим мотивам, порядка 600 тыс. политических заключенных, умерших в местах лишения свободы, и около 1,2 млн скончавшихся в местах высылки (включая «кулацкую ссылку»), а также при транспортировке туда (депортированные народы и др.). Составляющие наших расчетов соответствуют сразу четырем критериям, указанным в «Черной книге коммунизма» при определении понятия «жертвы политического террора и репрессий», а именно: «расстрел, повешение, утопление, забивание до смерти»; «депортация — смерть во время транспортировки»; «смерть в местах высылки»; «смерть в результате принудительных работ (изнурительный труд, болезни, недоедание, холод)»[169].
В итоге мы имеем четыре основных варианта масштабов жертв (казненных и умерщвленных иными способами) политического террора и репрессий в СССР: 110 млн (А. И. Солженицын); 50–60 млн (западная советология в период «холодной войны»); 20 млн (западная советология в постсоветский период); 2,6 млн (наши, основанные на документах, расчеты).
Может возникнуть вопрос: а где же роймедведевские 40 млн? Эта цифра несопоставима с приведенными выше: там речь идет только о казненных и умерщвленных иными способами, а статистика Р. А. Медведева включает в себя также миллионы людей, которые хотя и подвергались различным репрессиям, но остались живы. Это, однако, не отменяет того факта, что статистика Р. А. Медведева все равно является многократно преувеличенной.
В серьезной научной литературе современного периода авторы избегают делать легковесные заявления о якобы многих десятках миллионов жертв большевизма и советского режима. В свете этого резким диссонансом выглядит книга Ю.Л. Дьякова «Идеология большевизма и реальный социализм» (М., Тула, 2009), в которой в перечне преступлений КПСС упомянуто также «уничтожение десятков миллионов своих людей» (с. 146). Более того, Ю.Л. Дьяков считает вполне достоверными и так называемые «расчеты» профессора И. Курганова (которые в свое время воспринял А. И. Солженицын), согласно которым по вине большевизма потери населения России (СССР) в 1918–1958 годах составили свыше 110 млн человек (с. 234). Такая позиция автора этой книги покоится на полном игнорировании всего комплекса имеющихся исторических источников. Использование Ю. Л. Дьяковым документально опровергнутой статистики, на основе которой он строит далеко идущие выводы и обобщения по исследуемой теме, нельзя назвать иначе, как патологическим отклонением от магистрального направления в данной области исторической науки.
Еще один вопрос, который мы хотели бы осветить, — это статистика реабилитаций и ее этапы. Возвращаемся к нашей базовой цифре— 3 млн 854 тыс. (точнее— 3 853 900) осужденных по политическим мотивам за все 73 года советской власти. От этой цифры отталкивались, рассчитывая количество и удельный вес реабилитированных.
Реабилитации имели место еще при жизни Сталина, но их масштабы были совершенно незначительны. Период массовой реабилитации начался с 1953 года, сразу после известных событий, связанных со смертью Сталина, арестом и расстрелом Берии, и особенно после XX съезда КПСС 1956 года, осудившего культ личности Сталина.
Реабилитацию возглавило бывшее сталинское окружение во главе с Н. С. Хрущевым, напрямую причастное к прежним сталинским репрессиям. В данном случае оно, в особенности Хрущев, проявили известную политическую прозорливость. В первые годы после смерти Сталина ситуация была такова, что продолжать линию покойного вождя без существенных корректировок — это был путь заведомого политического самоубийства. Идея массовой реабилитации по многим соображениям была политически выигрышной и буквально напрашивалась. Тот факт, что этот процесс инициировало и возглавило бывшее сталинское окружение, напрямую причастное к репрессиям, то их внутренние побудительные мотивы мы бы сформулировали так: «Лучше это сделаем мы, чем вместо нас кто-то другой». Тут сработал инстинкт политического самосохранения.
