Игорь Можейко - Исторические тайны Российской империи
А тут еще нанятый герцогиней управляющий гигантским имением заявил, что оно не приносит дохода и, чтобы изменить ситуацию, надо открыть там винокуренный завод.
Что и было сделано.
Винокуренные заводы были и у других князей российских. Однако недоброжелатели герцогини, которых уже немало накопилось в Петербурге, распустили слух об этом заводе по всей столице. «Ах, – говорили они, – не может эта мадам Кингстон быть настоящей герцогиней, она же заводчица!»
И когда ее упрекнула этим сама императрица, Лизочка не выдержала, сказала нечто не весьма вежливое, взошла на борт своей яхты и отплыла во Францию, в город Кале, где намеревалась поселиться, чтобы потратить свои немалые средства на воспитание подрастающего поколения города.
Прожив в Кале несколько лет, герцогиня попыталась вернуться в Англию, но ее встретили там столь холодно и столь плотно закрыли перед ней двери всех приличных домов, что Елизавете пришлось вернуться во Францию. Оттуда она поехала в Германию, а потом к своим друзьям в Польшу, где ее торжественно встречал старый друг – князь Радзивилл, покровитель уже известной нам княжны Таракановой.
Елизавета приехала к Радзивиллу в сопровождении молодого друга Зановича, который именовал себя албанским королем, но был простым проходимцем.
Радзивилл построил к приезду подруги дворец в чистом поле и, когда герцогиня там остановилась, явился туда на сорока каретах, каждая из которых была запряжена шестеркой лошадей. На поляне у дворца гремел оркестр, и сверкали фейерверки, на озере разыгрывались морские сражения. На встречу герцогини и пиры Радзивилл истратил более пятидесяти тысяч талеров.
Несмотря на ее солидный уже возраст, князь Радзивилл, влюбленный в Елизавету уже лет тридцать, снова просил ее руки, но герцогиня ему отказала и, как сама пишет в своих «Записках», «не пожелала оставаться в дикой стране среди сарматов, которые одеваются в звериные шкуры».
Интересно, где она заметила звериные шкуры? Не на маскараде ли, который в ее честь устроил князь?
Из Польши герцогиня снова приехала в Петербург, но была встречена там без интереса – нельзя возвращаться в места бывшего счастья.
Ее имения не приносили доходов, винокуренный завод прогорел. Друга ее Потемкина в Петербурге не оказалось, императрица уклонилась от встречи… Елизавета вернулась во Францию, где купила замок Сент-Ассиз под Парижем и небольшой дворец в городе. За замок она заплатила полтора миллиона франков, но прожила в нем лишь неделю – 28 августа 1788 года, немного не дожив до семидесяти лет, герцогиня скончалась…
Подруга Елизаветы, баронесса Оберкирх, писала о ее последних днях: «Несмотря на глубокую старость… она сохраняла следы поразительной красоты».
Состояние Лизочки к моменту смерти достигало трех миллионов фунтов стерлингов, то есть было одним из крупнейших в Европе. Она до смерти сохранила нежность к России и Петербургу и просила, если ей приведется умереть недалеко от России, чтобы ее похоронили в Петербурге.
Но статс-дамой она не стала, и похоронили ее в Париже.
Екатерине она завещала герцогскую корону, усыпанную бриллиантами.
Несколько лет после ее смерти шли отчаянные свары между душеприказчиками и иными темными персонами за ее наследство в России, которое было велико и включало в себя имение и дворец в Петербурге с коллекцией картин. Но пришедший к власти Павел I, не любивший друзей матери, приказал все конфисковать в казну. Что и было сделано…
БУНТ НА КАМЧАТКЕ. ПУТЕШЕСТВИЕ БЕНЬОВСКОГО
Бывают же талантливые авантюристы! Искатели приключений, полные фантазии и энергии. Их бы приспособить динамо-машину крутить, вся деревня электрическим светом залилась бы. Если обстоятельства сложатся благоприятно, такой человек может захватить власть в государстве и даже прославиться как завоеватель или тиран. Но никогда ему не прослыть гением доброты или мудрецом. Некогда ему заниматься добром или умнеть.
Барон Мориц Беньовский был из таких авантюристов. Только не самым везучим. Лишь одно из его начинаний удалось почти до конца, но и его было достаточно, чтобы имя Беньовского осталось и в истории России, и в истории Франции.
А начиналось все в богатом имении в Венгрии, которым владел отец Морица, кавалерийский генерал. Дядя Морица жил в Польше.
Обычно люди предпочитают уменьшить свой возраст, а вот Беньовский всегда прибавлял себе пять лет, потому что, родившись в 1741 году, он успел бы юношей отличиться в сражениях Семилетней войны, а затем уйти в море и совершить несколько морских плаваний.
Уже в наши дни историки проверили документы Беньовского, и оказалось, что, родившись в 1746 году, венгерский дворянин поступил на службу в австрийский кавалерийский полк, где стал известен своим буйством, дуэлями, оскорблениями товарищей. В конце концов его уволили из армии, и он вернулся в родовое имение. И тут оказалось, что отец его скончался, лишив притом Морица наследства. Все отошло к зятьям – мужьям двух сестер Морица. Возмущенный Мориц сколотил банду головорезов, напал на зятьев, выгнал их из имения и воцарился в родовом поместье.
Но зятья, получившие наследство законным образом, добрались до Вены, и их выслушала сама императрица Мария-Терезия. Все-таки Беньовские были не последними людьми в державе. А выслушав их, императрица послала к Морицу полицейских, и его с позором выставили из дома. Против него было возбуждено уголовное дело, и Беньовскому ничего не оставалось, как бежать в Польшу. Там его деятельная натура заставила Морица примкнуть к польским повстанцам – начиналась эпоха раздела Польши между соседями. Он служил в армии Пулавского, сражался с русскими войсками и умудрился два раза угодить в плен.
В первый раз Беньовского выпустили, а вот во второй сослали в Киев, но там он вел себя так буйно, что решено было отправить его подальше. Так он очутился в Казани.
Из Казани Беньовский бежал и решил вместе со своим напарником, шведом Винбландом, на каком-нибудь корабле вернуться в Европу. Но хоть до Петербурга они и добрались, там их выдал властям голландский капитан, присвоивший себе плату за проезд. И уж на этот раз Беньовский и Винбланд очутились на Камчатке.
После долгого путешествия, в ходе которого Беньовский чуть было не захватил корабль, на котором его везли, он оказался в Болыперецком остроге, маленьком по любым, кроме камчатских, меркам поселении, где обитало семьдесят человек гарнизона и девяносто ссыльных, не считая нескольких местных жителей.
Ссыльные жили одной надеждой вернуться домой, и эта надежда была призрачной. Ведь некоторые провели в Болыперецке лет тридцать, как, например, бывший камер-лакей Турчанинов, который еще в 1742 году состоял в заговоре за возвращение на престол Иоанна Антоновича. Это был страшный на вид старик с вырванными ноздрями, отрезанным языком и выжженным на лбу клеймом. Чуть меньше провел там подпоручик Батурин, который хотел в 1749 году поднять восстание мастеровых, чтобы свергнуть Елизавету.
В общем бараке – «обывательском доме» – жили гвардейские офицеры Хрущев, Панов и Гурьев, а также бывшие депутаты первого русского парламента – комиссии о Новом уложении, взгляды которых оказались слишком радикальными.
Беньовский, несмотря на молодость и малый срок заточения, был признан лидером. Постепенно все стали его слушаться, и составился заговор: бежать!
Но бежать по суше некуда и невозможно. А вот если достать корабль и поплыть на нем на юг, к Японии или Китаю, то можно получить свободу.
В заговор было вовлечено около половины ссыльных, которые поверили Беньовскому. Всем хотелось выбраться из безвыходного лабиринта. Сначала было решено воспользоваться зверобойным ботом купца Холодилова, но оказалось, что для дальнего путешествия он негоден. Эти переговоры и поездки способствовали распространению слухов о том, что Беньовский замыслил дерзкий побег. Стало об этом известно и коменданту Болыперецка Нилову, но тот только отмахивался от слухов, пил горькую и жил в свое удовольствие.
С ботом не вышло. Надо было захватывать галеон – единственный, хоть и небольшой, океанский корабль в Болыперецке.
Беньовскому были нужны союзники, причем опытные и знающие море. Для этой цели лучше всего подходили промышленники- зверобои, которых занесла в Болыперецк случайность, а теперь они уж и не чаяли, как отсюда выбраться.
Вот к ним Беньовский и заявился с бумагой в запечатанном конверте. И рассказал, что это письмо сверхсекретное – от Павла Петровича к римскому кесарю. В нем Павел просит руки кесаревой дочери. Императрица Екатерина, которая собственного сына не выносит, прознала про письмо и самого наследника престола посадила под караул, а его ближайшего друга Беньовского сослала на Камчатку. К счастью, ему удалось сохранить письмо Павла, и если удастся доставить его в Вену, все будут сказочно награждены. Само собой разумеется, что император Павел простит им все прегрешения.
