Даниил Мордовцев - Державный плотник
- Спасибо тебе, Павлуша, за верную службу. А теперь ступай спать... Я сам просмотрю сии тетрати... Да! Для чего твоя попадья к тебе заявилась с своим изветом, а не в Преображенский приказ, к князю-кесарю?
- Боялась, государь.
- Ну, ступай.
2
Царь, оставшись один, стал просматривать обличительные тетради.
Долго в ночной тишине шуршала грубая бумага писаний фанатика. Петр внимательно прочитывал и перечитывал некоторые места. Он не мог не сознавать, что Талицкий с усердием изувера рылся в старинных книгах. Страницы постоянно пестреют ссылками на "Ефрема Сирина об антихристе", на "Апокалипсис", на "Маргерит". Фанатик всеми казуистическими изворотами старается доказать, что ожидаемый антихрист и есть Петр Алексеевич.
- Что он все твердит об "осьмом" царе? - сам с собой рассуждал Петр. - "Осьмый царь - антихрист... А Петр "осьмый": он и есть антихрист"... По какому же исчислению я осьмой царь?.. А! От Грозного... Царь Иван Грозный, царь Федор, царь Борис Годунов, царь Шуйский, царь Михаил Федорович, царь Алексей Михайлович, царь Федор Алексеевич... Да, я осьмой. Что ж из сего?
И опять зашуршала бумага, долго шуршала.
- Что за безлепица! И сему бреду пустосвята верят архиереи. О, бородачи! А они - пастыри народа!
И он вспомнил случай с епископом Митрофаном...
Царь приехал в Воронеж для наблюдения за стройкою кораблей для предстоящего похода под Азов.
Архиерей встретил царя с крестом. Народные толпы заняли собою всю площадь у собора. Но внимание народа было, по-видимому, больше сосредоточено на маленьком, худеньком, тщедушном Митрофане.
Наскоро осмотрев корабельные работы, которыми Петр очень торопил, чтобы с полой водой двинуться в поход, он, возвратясь во дворец, послал Павлушу Ягужинского просить к себе Митрофана для переговоров о том же кораблестроении, так как Митрофан не только жертвовал Петру значительные суммы на постройку кораблей, но сам соорудил, оснастил и вооружил роскошное судно лично для царя.
Когда Ягужинский явился к Митрофану с царским приглашением, Митрофан тотчас же пошел ко дворцу. Народ, увидав любимого святителя, который кормил всю бедноту не только Воронежа, но и соседних селений, массами обступил своего любимца, теснясь к нему под благословение.
Петр видел из окна, как Митрофан повернул к фасаду и к крыльцу дворца и вдруг не то с испугом, не то с гневом остановился.
Народ тоже как бы с испугом шарахнулся назад.
И Митрофан не вошел во дворец. Он быстро, насколько позволяли ему старческие силы и слабые ноги, повернул назад. Народ за ним.
- Что случилось? Беги, Павел, узнай, в чем дело?
- Государь! Его преосвященство сказал: "Не войду во дворец православного царя, когда вход в оный дворец оскверняют поставленные там еллинские идолы и притом обнаженные".
- А!.. Он осмелился ослушаться моего приказа!.. Так поди и скажи сему попу: если он не явится ко мне, то как преступника царской воли его ждет казнь!
Возвратился Ягужинский бледный, растерянный.
- Что? Скоро явится ослушник?
- Нет, государь... Он сказал: прийму смерть, но не оскверню сан архиерея Божия, - с дрожью в голосе отвечал Ягужинский.
- А! Так будет же смерть!
...И там так же, как теперь здесь, в Кремле, глухо простонал соборный колокол. Долго, долго стоит в воздухе медленно затихающий стон меди... За ним другой, более отдаленный, но такой же зловещий, похоронный, доносится от другой церкви... Замер и этот в ночном воздухе... Ему отвечает откуда-то третий... Стонет и этот... Ясно, звонят по мертвому, только не по простому...
В полумраке сумерек царь видит в окно, что толпы народа поспешно и видимо тревожно, крестясь, стремятся к архиерейскому дому. Слышится смутный говор. По временам доносятся отдельные фразы.
- Ох, Господи! По мертвому звонят...
- На отход души...
- С чего бы это с ним?.. Давно ли видели его!..
- Архиерей-батюшка помирает...
- Не умер ли уж, поди... О, Господи!
Прибежал Ягужинский, весь растерянный, бледный, дрожащий...
- Что там? Что случилось?
- Он в гробу, государь... в крестовой...
- Кто в гробу?
- Его преосвященство епискуп Митрофан.
- Помер? Преставился?
- Нету, государь, жив...
- Как жив! А в гробу?
- В гробу, государь... Говорит: царь изрек мне смерть, казнь... Слово царево не мимо идет... Сейчас буду служить себе отходную, на отход души.
- Подай шляпу и палку.
Сквозь расступившуюся толпу Петр быстро вошел в крестовую и невольно остановился, полный изумления и суеверного страха...
Он увидел гроб, мертвое, бескровное лицо... Простой сосновый гроб... Голова мертвеца покоится на белых сосновых стружках...
Откуда-то слышатся стоны, плач...
Свет от зажженных свечей и паникадил так поразительно отчетливо вырисовывает мертвое лицо и сложенные на груди бледные, худые руки с четками.
Вдруг мертвец открывает глаза...
- Государь! - силится приподняться в гробу и в изнеможении опять падает на опилки.
Петр быстро подходит...
- Прости меня, служитель Божий!
Он осторожно берет Митрофана за руку и помогает ему приподняться.
- Прости... Я в сердцах изрек слово непутное... На сей раз пусть мимо идет слово царево... Я каюсь... Благослови меня, святитель...
Все это вспомнил Петр в уединении и тишине ночи и улыбнулся:
- Переклюкал, переклюкал меня Митрофан.
Он остановился перед подробною картою Швеции и обоих побережий Балтийского моря, внимание его особенно приковали устья Невы.
- Дельта Невы, как дельта Нила... Александр Македонский основал свою н о в у ю столицу, Александрию, в дельте Нила, а я свою новую столицу водружу в дельте Невы!
И Петр стал по карте изучать эту дельту.
- Всё острова... А коликое число рукавов!.. Сии все имеют быть дыхательными органами для моей земли.
Затем глаза его остановились на Ниеншанце, шведской крепости, стоявшей на месте нынешней Охты:
- Худо место сие выбрали для крепости... Я не тут ее воздвигну...
3
Разоблачения попадьи Степаниды, доведенные Павлушей Ягужинским до сведения царя, возбудили страшное дело в царстве застенка и пыток, в Преображенском приказе, где над жизнью и смертью россиян властвовал наш отечественный Торквемадо, свирепый князь-кесарь Ромодановский.
Одновременно с попадьей к князю-кесарю явился и придворный певчий дьяк Федор Казанец и поведал Ромодановскому то же самое, что попадья поведала Павлуше Ягужинскому, и страшное дело началось.
Не далее как через две недели, приехав в Преображенский приказ, князь-кесарь спросил главного дьяка приказа:
- По делу Гришки Талицкого все ли воры пойманы?
- Все, княже боярин, - ответил дьяк.
- Вычти, кто имяны, - приказал Ромодановский.
Дьяк принес "дело" и, перелистывая его, докладывал:
- Книгописец Гришка Талицкий, иконник Ивашка Савин, мещанской слободы церкви Адриана и Наталии пономарь Артамошка Иванов да сын его Ивашко, да Варлаамьевской церкви поп Лука.
- Вишь, все одного болота кулики-пустосвяты, - презрительно пожал плечами князь-кесарь.
- Боярин князь Иван Иванович Хованской, - продолжал докладывать дьяк.
- Ну, это старая боярская отрыжка, из "тараруевцев", - с улыбкой заметил князь-кесарь, - пирог на старых дрожжах... Ну?
- Церкви входа в Иерусалим, в Китай-городе у Тройцы на рву, поп Андрей и попадья его Степанида, - вычитывал дьяк.
- Степаниде, по закону, первый бы кнут, да ее государь не велел пытать, коли утвердится на том, о чем своею охотой донесла Ягужинскому, заметил Ромодановский. - Чти дале.
- Кадашевец Феоктистка Константинов, - продолжал дьяк, - племянник Талицкого Мишка Талицкой, садовник Федотка Милюков, человек Стрешнева Андрюшка Семенов, с Пресни церкви Иоанна Богослова распоп Гришка...
- Кулик мечен-расстрига, - процедил сквозь зубы князь-кесарь. - Ну?
- Хлебного дворца подключник Пашка Иванов...
- Пашку я знавывал. Дале.
- Чудова монастыря черный поп Матвей, углицкого Покровского монастыря дьячок Мишка Денисов.
- Опять кулики пошли. Ну?
- Печатного дела батырщик Митька Кирилов да ученик Талицкого Ивашка Савельев.
Дьяк кончил и ждал приказаний.
- Ныне жду я набольшого кулика, Игнашку, тамбовского архиерея... Быть ему на дыбе, - покачал головою Ромодановский.
Епископ Игнатий действительно был привезен из Тамбова в тот же день, но не в Преображенский приказ, а, по духовной подсудности, на патриарший двор.
Патриархом в то время был престарелый Адриан.
Прямо с дороги конвойные ввели тамбовского архиерея в патриаршую молельную келью. Дело было слишком важное, высшей государственной важности: не только хула на великого государя, но, страшно вымолвить! проповедь о нем как об антихристе. Поэтому и расследование дела производилось с особенной экстренностью и строгостью.
Когда Игнатия ввели к патриарху, Адриан встал и сделал несколько шагов к вошедшему.
- Мир святейшему патриарху и дому сему, - тихо сказал Игнатий и сделал земной поклон.
