Дмитрий Суворов - Все против всех
Да и в рядах белогвардейцев мы не найдем желанной классовой ясности. Не только в рядовом, но и командном составе белых армий ( в том числе и воевавшей на Урале Сибирской армии) практически нет ни крупной буржуазии, ни земельных магнатов, ни представителей правящей элиты царской России. Почти все руководители белых выдвинулись либо в годы войны (как А. Колчак), либо в Февральскую революцию (как Л. Корнилов и А. Деникин, а у нас на Урале — А. Дутов), либо, наконец, уже в саму гражданскую. Как самый молодой из белых командармов — 27-летний Анатолий Пепеляев, командующий Северной армией, «мужицкий генерал» — так его звали в Сибири.
И лозунги белого движения не были лозунгами восстановления дореволюционной России. Да, среди белогвардейцев было немало монархистов, но официальный лозунг Колчака — «Вся власть Учредительному собранию». Тому самому, разогнанному большевиками в начале 1918 года. И в этом смысле напрашивается поразительный вывод: и красные, и белые были «птенцами Февральской революции» и отстаивали ее завоевания, каждый на свой лад.
Отсюда поразительная схожесть методов как тех, так и других: «бред разведок», по словам поэта Максимилиана Волошина, соревновался с «ужасом чрезвычаек», а сибирских казачьих атаманов, изощрявшихся в расправах, А. Колчак в сердцах обозвал «белыми большевиками». Особенно ясно эта «взаимозависимость» видна, когда смотришь наглядную агитацию времен гражданской войны. Такое впечатление, будто делал один и тот же человек. На деникинском фронте, кстати, так и было!
Дублируется все: сюжеты — только цвет флага меняется, тематика. Скажем, образ врага-чужеземца: для красных это — Антанта, для белых — латыши и китайцы. И даже конкретные детали плаката: так, известный красноармейский плакат «Ты записался добровольцем?» имел белый дубликат. Только надпись была иная: «Почему ты не в армии?» и песни обе стороны пели одни и те же, чуточку видоизменяя слова. К примеру, у белых:
Смело мы в бой пойдемЗа Русь святую.И, как один, прольемКровь молодую!
Вообще, степень абсурдности всего происходящего лучше всего демонстрирует историк Леонид Юзефович, описывая ситуацию, сложившуюся в Забайкалье летом 1918 года, в своей книге «Самодержец в пустыне».
«Установить точную численность войск Г. Семенова и С. Лазо практически невозможно.
Сплошного фронта нет, все постоянно движется, меняется, сотни людей по несколько раз перебегают от красных к белым и обратно. Дезертирствуют тоже сотнями: целые полки бесследно растворяются в степи. Мобилизации, которые пытается производить каждая из сторон, увеличивают не столько их собственные силы, сколько армию противника. Поскольку реквизиции проводили и белые, и красные, врагом становился тот, кто делал это первым. Какое-то разделение по имущественному признаку тоже не прослеживается: сплошь и рядом богатые крестьяне объявляют себя сторонниками советской власти, а бедные поддерживают Г. Семенова. Грабят и те, и другие, поскольку обе стороны объявляют себя носителями высшей справедливости, понимаемой как имущественный передел».
Часто красное или трехцветное знамя служило только поводом для сведения старых счетов… Обычно человек оказывался по ту или иную сторону фронта по причинам чисто житейским, не имеющим ничего общего с идеологией обоих лагерей.
Большинство попросту не понимало, кто с кем и из-за чего воюет. В те дни люди, еще не догадываясь об этом, выбирали судьбу на годы вперед. Это — о ситуации в Забайкалье, но это же можно сказать и применительно к Уралу.
Прибавьте к этому трагедию десятков иностранных бойцов, волею судеб заброшенных в Россию умирать и убивать, ставших палачами и жертвами одновременно. Вспомните чехословаков в рядах белой и венгров, латышей и китайцев в рядах Красной Армии.
Сколько их нашло свою могилу на уральской земле — Бог весть. Не менее дивизии чехов упокоилось на кладбище вокруг Нижнего Тагила, а где-то севернее нашел свой конец китайский красный отряд под командованием Жэнь Фученя. И многие из них оставили зловещий след — не забыть «интернационалистов», заливших кровью Ипатьевский дом.
Наконец ( и это, пожалуй, самое существенное), любая гражданская война — звездный час полевых командиров. Тех самых, которых мы видели и в Афганистане, и в Боснии, и в Чечне. Если коротко, то это вожаки, каждый из которых мог бы подписаться под словами Шамиля Басаева: «Я подчиняюсь только Аллаху!»
Таких «подчиняющихся только Аллаху» было в те годы очень много. Они могли быть абсолютно бесконтрольными, как батька Ангел из фильма «Адъютант его превосходительства», или формально входить в ту или иную вооруженную структуру — неважно: в своих действиях они оставались «вольными птицами», то есть занимались, по сути, узаконенным бандитизмом. Бороться с ними было в тех условиях чрезвычайно трудно, и действия этих «шамилей басаевых» того времени страшно компрометировали ту воюющую сторону, флагом которой они прикрывались.
Именно эти «полевые командиры» творили самые страшные злодеяния: так, формально подчиненная А. Колчаку Партизанская дивизия атамана Анненкова сожгла близ Тюмени село Куломзино со всем населением, а формально подчиненный Красной Армии партизанский отряд Якова Тряпицына вырезал до грудных младенцев город Николаевск-на-Амуре весной 1920 года. Особенно драматическую роль сыграли эти «партизаны» в судьбе белого движения и особенно Колчака, так как нигде официальные распоряжения командования, надо сказать, весьма гуманные и политически продуманные, не шли в таком противоречии с практикой поведения среднего и низшего звена офицерства, как это было в сибирских армиях белых.
Естественно, когда А. Колчак подписывал указ о 8-часовом рабочем дне и организации профсоюзов, а его офицеры разгоняли эти профсоюзы пулеметами и шомполами, то все шишки сыпались именно на Колчака.
Окидывая непредвзятым взглядом реалии гражданской войны, невольно задаешь себе «еретический» вопрос: а было ли он, это противостояние, трактуемое в традиционном марксистском социально-классовом смысле? Не становимся ли мы жертвой этого вульгарного противопоставления — по типу «низы не хотят — верхи не могут»? Ведь если во всех без исключения враждующих лагерях были представители всех социальных слоев от знати до люмпенов и если схватка сводила лицом к лицу не только сыновей одной страны, но и, как бы сказали марксисты, «братьев по классу» — как это понимать? Или социальное расслоение России начала XX века было много сложнее, чем мы себе представляем? Скажем, напрашивается вывод о широком спектре разных интересов внутри одного социального слоя — к примеру, региональные различия, местные традиции, наконец, просто субъективные факторы.
Ведь рабочие-блюхеровцы стреляли-таки в рабочих-молчановцев.
Но несомненно одно: говоря словами уже упоминавшегося Максимилиана Волошина, в начале века «разгулялись по России бесы», и разгул этот делает по сути невозможным выстроить традиционную схему «наши — не наши». Слишком часто они менялись местами; слишком часто торжествовала, как говорил Рощин из романа «Хождение по мукам», «правда гражданской войны — это когда целишься во врага, а стреляешь в близкого человека». Наконец, и эту горькую истину мы к концу века, похоже, уразумели — слишком быстро в междуусобных войнах победители превращаются во врагов народа. Пожалуй, прав был Антон Деникин, назвав свои мемуары о той войне «Очерки русской смуты». Смута — вот лучшее определение, приходящее на ум в таких случаях.
Кто выиграл гражданскую войну? На мой взгляд, проиграли все. Проиграли белые, которых ждала смерть или эмиграция. Проиграли крестьянские повстанцы, получившие вместо «вольных коммун» пулеметы чоновских карателей или ГУЛАГ. Но не выиграли и красные, ибо вместо советской власти, за которую они сражались, возникла многопартийная диктатура. И «победители» в очень скором времени будут один за другим исчезать в пасти этого ими же созданного чудовища. Как сожрало оно в тридцатые годы героев гражданской войны на Урале — Блюхера, Каширина, Шорина, Кутякова, Онуфриева, Строда… Да, не было в этой войне победителей. И главное — проиграла Россия, ибо вместе с разрухой, доходящим до людоедства голодом, жуткими людскими потерями — от восьми до двадцати пяти миллионов человек — такова, по разным данным, амплитуда предположительного числа погибших в этой бойне та война принесла стране, может быть, самое страшное — раскол общества на «своих» и «чужих». Раскол, до сих пор не изжитый.
Сейчас часто говорят и пишут о покаянии. Да, в нашей стране оно еще не наступило. И не уверен, что скоро наступит, — для него мы еще слишком погружены в сегодняшние заботы: для покаяния нужно, как минимум, задуматься о вечном. Но мне кажется, нам вполне доступен хотя бы первый шаг к покаянию — сказать самим себе: «Гражданская война — это наша общая боль». И больше не делить друг друга на красных, белых, зеленых или еще каких-нибудь. Пусть у каждого останется свой образ и свой идеал той эпохи. Не для противостояния — для памяти. Не обязательно ставить общий крест на братской могиле «правых» и «левых», как это сделали в Испании по окончании гражданской войны тридцатых годов. Или увековечивать в монументах героев враждовавших армий на одних и тех же площадях, как это сделали в США. Но раз и навсегда отказаться от лозунга «Кто не с нами, тот против нас» необходимо.
