Андрей Платонов - Борьба за господство на Черном море
В результате опыт Первой мировой войны показал, что при активно действующем противнике реальное господство можно обеспечить только в отдельно взятых районах и на определенное время, иначе никаких ресурсов не хватит. К тому же в этом вопросе очень многое зависит от физико-географических условий региона. Например, российский флот, по-видимому, к 1917 г. добился господства на изолированном Черном море.
От опыта Первой мировой войны и отталкивались советские теоретики 20-х годов. Но на их пути встали две очень серьезные проблемы. Первая была связана с вселенской разрухой в России, а вторая оказалась чисто идеологической, когда коммунист всегда был прав. Первая заставляла искать какой-то асимметричный ответ на возможный вызов линейных флотов основных военно-морских держав. Вторую проблему сначала многие, в том числе отечественные военно-морские теоретики, недооценивали и продолжали строить свои теории, опираясь на мировой опыт и не сильно задумываясь, к какому сословию относился тот или иной авторитетный ученый.
Рассмотрение всех перипетий развития советских, прежде всего гуманитарных наук выходит за рамки данной книги. Однако отметим то, с чем будем еще неоднократно сталкиваться. Во многих областях система научных знаний была подменена системой принятых в государстве взглядов[1]. Жертвами подобной подмены стали прежде всего гуманитарные науки, в том числе теория военно-морского искусства. А это уже напрямую затрагивает тему датой работы.
Однако вернемся в 20-е годы, к теории владения морем. В классическом виде после Первой мировой войны эта теория находилась в кризисном состоянии, так как никто этого самого глобального господства обеспечить не смог. Одновременно уже тогда пришло понимание, что, скорее всего, и не нужно иметь господство во всем Мировом океане. Например, зачем Италии властвовать над Индийским океаном — даже несмотря на то, что на его берегах есть итальянские колонии? Итальянцы справедливо считали, что господство в Средиземном море вполне обеспечит решение всех национальных военно-политических проблем.
Приблизительно так же рассуждали советские теоретики относительно Черного и Балтийского морей. Проливы, соединяющие их с остальной акваторией мирового океана, вселяли некоторую надежду на возможность не допустить туда военно-морские силы потенциальных противников. Ведь смогли же турки не пустить через Дарданеллы в Мраморное море огромный флот Антанты в 1915 г. Хуже обстояло дело с Севером и огромным Дальневосточным регионом — отсутствие естественного географического «горлышка» в прилегающие моря не позволяло рассчитывать на его закупоривание относительно малыми силами. Да и с Балтикой все оказалось непросто — слишком далеки Балтийские проливы от Кронштадта, да и прибалтийские государства сами по себе не собирались отрешенно наблюдать, что происходит вокруг.
В результате в Советском Союзе появилась теория «малой войны на море». Постановлением расширенного заседания Реввоенсовета от 8 мая 1928 г. ее утвердили в качестве официальной концепции применения ВМС РККА в будущей войне. Беда в том, что теория «малой войны на море» имела сразу два толкования. Первое принадлежало отечественным военно-морским теоретикам с дореволюционным стажем, в основном из профессорско-преподавательского состава Военно-морской академии. В их видении суть малой войны на море сводилась к ослаблению превосходящей по мощи группировки сил противника при попытке ее прорваться к нашему побережью посредством согласованных по месту и времени ударов разнородных сил флота на заранее подготовленной минно-артиллерийской позиции. В группировку наших разнородных сил флота предполагалось включить кроме минных постановщиков и береговой артиллерии подводные лодки, бомбардировочную авиацию, корабли с преимущественно торпедным вооружением — миноносцы и торпедные катера. В то время все эти силы и средства считались относительно дешевыми, а потому вполне «подъемными» для слабенькой советской экономики.
После того как противник будет значительно ослаблен ударами разнородных сил, в непосредственное противоборство с ним могут вступить немногочисленные советские линейные силы, которые должны были завоевать господство в заданном ограниченном районе. В дальнейшем в зависимости от складывающейся обстановки весь сценарий мог повториться, или силы флота могли перейти к активным минным постановкам, действиям подводных лодок и авиации, в том числе и на коммуникациях противника. То есть разработчики теории «малой войны на море» ратовали за создание сбалансированного флота с приоритетом новейших средств борьбы на море — таких, как авиация, подводные лодки, торпедные катера. Флаг виделся активно действующим, решающим не только оборонительные, но и наступательные задачи. При этом «становым хребтом» все равно оставались линейные корабли.
По-другому истолковывали теорию «малой войны на море» представители революционных военморов. Многие из них были, безусловно, по-своему талантливыми людьми, однако малообразованными и уже воспринявшими один из главных принципов управления по-большевистски, когда все определяла «революционная целесообразность». Они яростно критиковали старых «военспецов» за приверженность буржуазным идеям и доказывали, что главное предназначение Рабоче-крестьянского Красного Флота заключается в «защите завоеваний революции», то есть политических и экономических центров, от ударов с морского направления. В их понимании «малая война на море» — это ведение военных действий «москитным» флотом. Основой такого флота им виделись торпедные катера, малые подводные лодки, авиация.
Новые теоретики отечественного флота свои взгляды аргументировали тем, что, во-первых, именно подводные лодки и авиация по опыту мировой войны привели к кризису классическую теорию владения морем. Во-вторых, предлагаемые средства являлись относительно дешевыми, а значит, наименее обременительными для слабой советской экономики. Все это было правильно и не вызывало возражения у «военспецов» — но красные командиры хотели всю деятельность флота свести исключительно к решению задач по недопущению прорыва сил флота противника к советским политическим и экономическим центрам, а также высадки войск его морского десанта на свою территорию. При этом они чрезмерно увлекались идеей боя на минно-артиллерийской позиции и практически хотели отказаться от «чисто флотских» задач — таких, как, например, борьба на коммуникациях. В конечном счете военно-морским теоретикам из «военспецов» инкриминировали идеологическую диверсию, сознательное извращение положений марксистского учения о войне и армии. В результате «наследников царского флота» в конце 20-х годов в основном извели, в том числе физически, а вместе с ними — понятия «владение морем» и «господство на море».
Формально победила концепция «малой войны на море» в ее худшем толковании — без действий на коммуникациях и попыток нанесения ударов по группировкам противника вдали от своих берегов. Однако уже в начале 30-х годов в работах новых советских военно-морских теоретиков все более и более стали просматриваться основные тезисы их предшественников. Возникает естественный вопрос: зачем было «ломиться в открытую дверь?» По-видимому, одним из мотивирующих моментов всей этой компании по «выкорчевыванию остатков старой военной науки» являлось то, что на всех уровнях управленческих структур флота большинство руководителей новой формации из-за своей малообразованности на фоне «старорежимных командиров» выглядели откровенно блекло и никакой конкуренции с ними не выдерживали. Похоже, что в данном случае «идеология» просто являлась средством устранения конкурентов.
По поводу отсутствия в отечественной теории военно-морского искусства такой категории, как «господство на море», никто особого дискомфорта не ощущал, так как все флоты отрабатывали маневры типа «Оборона восточной части Финского залива» или «Отражение десанта одновременно в двух УРах[2]», то есть исключительно оборонительной тематики. При этом как бы априори считалось, что, во-первых, противник, как стадо баранов, будет ломиться, невзирая ни на какие потери, именно через наши минно-артиллерийские позиции и именно на наиболее обороняемые участки побережья. Во-вторых, никто не будет нам мешать сосредотачивать силы флота в нужном месте и совершать маневр сухопутными войсками вдоль побережья. То есть де-факто подразумевалось, что в прибрежных районах (во всяком случае, за минно-артиллерийской позицией) господство все же останется за нами.
Кстати, в предвоенные годы совершенно официально в руководящих документах существовало такое понятие, как господство в воздухе. То ли «летных военспецов» было мало, то ли «красные военлеты» не увидели идеологической крамолы — но господство в воздухе не только признавалось как категория военного искусства, но ее достижение считалось одним из обязательных условий успешности проведения большинства операций.
