Розмэри Сатклифф - Факелоносцы

Аквила приподнялся при его приближении.

— Мы тут отдыхаем. Посиди с нами, отец.

Отец подошел и сел на верхнюю ступеньку. Маргарита устроилась у него между ногами.

— Знаешь, Аквила проиграл мне красные туфельки. — Флавия положила руку отцу на колено. — Он говорил, что я теперь взрослая и не могу больше бегать.

Отец улыбнулся:

— А ты не взрослая и бегать можешь. Я слышал, как вы всю дорогу от леса верещали точно кроншнепы. Смотри, непременно заставь его уплатить долг.

Он сидел и ласкал Маргаритины уши, пропуская их между пальцами. Солнечные пятна падали сквозь листву, и зеленые искорки вспыхивали в изумруде большого перстня, украшавшего руку отца, — знакомого перстня с выгравированным дельфином.

Аквила, сидевший на нижней ступеньке, всем корпусом повернулся к отцу и внимательно взглянул на него. С трудом верилось, что отец слеп, — это было совсем незаметно. Только на виске, куда вонзилась стрела сакса, виднелся маленький шрам. Отец передвигался по всей усадьбе уверенной быстрой походкой, прекрасно зная, где в данный момент находится и в каком направлении нужно идти. Сейчас он сразу же обратил к сыну лицо.

— Ну и как ты нашел ферму? — спросил он.

— По-моему, она в отличном состоянии, — отозвался Аквила и добавил с несколько преувеличенным энтузиазмом: — У нее такой прочный, надежный вид, будто она стоит тут с тех пор, как появились холмы, и простоит так, пока холмы существуют.

— Не знаю. — Отец внезапно посерьезнел. — Не знаю, сколько она еще простоит — и сколько вообще продлится эта привычная нам жизнь.

Аквила беспокойно переменил позу.

— Да, понимаю… Но до худшего пока не доходило. — «Однако дошло же до беды у Тиберия в прошлом году», — шепнул ему внутренний голос, и Аквила поскорее продолжал, чтобы заглушить его: — Когда Вортигерн призвал на помощь сакских наемников и поселил их на старой территории иценов,[3] чтобы они отгоняли пиктов, — пять… нет, шесть лет тому назад, — помнишь, все качали головами и твердили: Британии конец, мол, это все равно что пустить волка в овчарню. А между тем Хенгест и его дружина справились не так уж плохо и вели себя вполне мирно. Пиктов и вправду сдержали и дали нам возможность сосредоточить остатки наших вспомогательных когорт вдоль берега, чтобы мы могли отбиваться от их собратьев-пиратов. Может, Вортигерн, в конце концов, знал, что делал?

— Ты в самом деле так думаешь? — Тон у отца был очень спокойный, он только перестал на миг гладить уши Маргариты.

— В Рутупиях очень многие так думают.

— Значит, настроения среди Орлов переменились с тех пор, как я ушел оттуда… И ты сам тоже так думаешь?

Последовало недолгое молчание, потом Аквила проговорил:

— Нет, пожалуй, не думаю. Но так думать удобнее.

— Рим всегда слишком много заботился о своем удобстве, — заметил отец.

Но Аквила его уже не слышал. Внимание его приковала маленькая фигурка, показавшаяся в конце долины на проезжей дороге, ведущей от брода, от старинного пути у подножия холмов.

— Sa ha,[4] — проговорил он тихонько, — к нам кто-то идет.

— Кто же?

— Какой-то незнакомый. Маленького роста, горбатый… нет, кажется, несет на спине корзину.

Ему почудилось, будто отец с Флавией непонятно почему насторожились. Прошло несколько мгновений, затем отец спросил:

— Видно тебе уже, что он несет?

— Да, корзину. И еще что-то… да, фонарь на шесте. По-моему, это бродячий птицелов.

— Так. Встань и помаши ему, чтобы шел сюда.

Аквила с удивлением взглянул на отца, но встал и замахал руками над головой. Маленький путник, медленно тащившийся по дороге, заметил сигнал и поднял в ответ руку.

— Он идет сюда. — Аквила опять сел на ступеньку.

Короткое время спустя пропыленный человечек с остренькой, как у водяной крысы, мордочкой вышел из-за хозяйственных построек и остановился перед сидящими, стаскивая на ходу с плеч большую камышовую корзину.

— Приветствую тебя, мой господин. Не желает ли господин жирных перепелов? Пойманы сегодня утром.

— Отнеси их на кухню. С твоего прошлого прихода утекло немало воды.

— С моего прошлого прихода проделан немалый путь, — отозвался человечек, и торопливость ответа навела Аквилу на мысль, что это пароль. — Как-никак от Венты до гор не меньше двухсот миль.

Темные глазки его скользнули по лицу Аквилы. Флавиан, видимо, почуял этот быстрый настороженный взгляд, потому что сказал:

— Не бойся, друг. Моему сыну можно доверять. — Он достал из-под туники спрятанную на груди тоненькую восковую табличку. — Перепелов отдай на кухню. Управляющий расплатится с тобой. А это отнесешь куда обычно.

Птицелов взял табличку и, не глядя, спрятал ее у себя на груди под оборванной туникой.

— Как прикажет господин, — отозвался он, потом повел в воздухе рукой, как бы охватив этим прощальным жестом всех троих, снова взгромоздил на спину корзину и, обогнув дом, направился к кухне.

Аквила проводил его взглядом, затем обернулся к отцу:

— Что все это значит? — Ему показалось, что Флавия знает ответ.

Флавиан еще раз погладил собачьи уши, потом отпустил Маргариту, шлепнув на прощанье по спине.

— Это значит, что я передал послание в Динас Ффараон, в Арфонские горы.

— Да? И что за послание?

Последовало молчание, но Аквила знал: сейчас отец все ему расскажет.

— Сперва я немного углублюсь в историю, — заговорил наконец Флавиан. — Многое тебе уже известно, но все же лучше начать с начала, ничего не пропуская.

Так вот, когда Феодосий, про которого так любит рассказывать старый Куно, пришел с намерением прогнать пиктов, его правой рукой был некий Магнум Максим, испанец по рождению. А когда Феодосий опять ушел на юг, командовать здесь он оставил Максима. Тот женился на дочери британского вождя, предки которого правили в Северных Кимру[5] еще до того, как мы, римляне, пришли в Британию. Отчасти благодаря происхождению его жены британские войска несколько лет спустя провозгласили Максима императором, противопоставив его Грациану. Собрав почти все британские легионы и вспомогательные когорты, он отправился навстречу судьбе, и судьба уготовила ему смерть. Все это тебе известно. Но в Арфонских горах у него остался сын Константин.

Аквила встрепенулся, рассказ наконец-то заинтересовал его.

— Тот, который спас нас после того, как были отозваны последние из легионов?

— Именно. Когда Рим ничем уже не мог нам помочь и сам разваливался на глазах, хотя потом в известной мере оправился, — мы обратились к Константину Арфонскому. И он спустился с гор со своими соплеменниками и повел их и нас к победе. Морских Волков прогнали, очистив от них Британию, как никогда прежде за предшествующие двадцать лет. После чего еще тридцать лет, пока Константин держал бразды правления в своих руках, сидя в Венте, дела в Британии шли хорошо, и саксов не раз отгоняли от наших берегов. Но в конце концов Константина убили прямо у него во дворце. Заговор устроили пикты, но многие у нас подозревали, что за этим стоял Вортигерн, выходец с Запада, где он был всего лишь вождем клана Ордовиков.[6] Вортигерн присоединился к Константину на склоне его дней и женился на его сестре Севере. Вероятно, он полагал, что если одному происхождение жены помогло получить императорскую власть, то поможет и другому. Но могущество-то ему было нужно совсем иного рода. Он и всегда верховодил самыми горячими головами, для которых Рим был тем же, чем был четыреста лет назад для местных племен. Эти горячие головы ничему не научились за последующие годы: ослепленные своими мечтами, они в ордах саксов и сейчас видят меньшее зло, чем в господстве Рима. Итак, Константин умер, и Вортигерн захватил главную власть в стране, хотя полной эта власть так и не стала. Но оставались еще сыновья Константина — Ута и Амбросий, его поздние дети.

— Да, помню, — вставил Аквила. — Я это запомнил, потому что, когда их отца убили, они были не намного старше меня, а мне тогда было восемь. Они, кажется, куда-то исчезли.

— Их успела увезти преданная челядь и спрятать в Арфонских горах. Итак, в течение десяти лет в руках Вортигерна была сосредоточена фактически вся власть в Британии, если можно назвать властью положение, при котором приходится опираться на банды вооруженных саксов, чтобы защищаться от пиктов, и в то же время пользоваться ненавистными римскими вспомогательными войсками, чтобы защищаться от саксов… — Флавиан шевельнулся и, протянув руку, нащупал неровный край ступени. — Ута умер с год назад, но Амбросий как раз достиг возмужалости.

Аквила быстро взглянул на отца, он понял смысл сказанного: дикий кимрийский отпрыск княжеского рода, живущий в сердце гор, достиг того возраста, когда может взять в руки щит и по праву рождения стать законным предводителем тех, кто предан Риму.